Я прикрыла глаза. Папе не нужно было это говорить. Я все знала сама. – Когда мы с мамой сидели в полицейском участке, а патологоанатом сообщил нам результаты вскрытия, наш мир рухнул, – от голоса папы у меня по спине пробежала холодная дрожь. Он вдруг начал звучать как Сэм. – Мы даже не подозревали, что он… Что Остин принимает наркотики. Мы не знаем, когда он начал и как долго все это продолжалось. Как он вообще связался с такой компанией. Я до сих пор задаюсь вопросом, как мы могли этого не замечать. Когда после смерти Остина мы нашли дневники, то были раздавлены. И одна вещь будет преследовать нас вечно. Осознание того, что мы не справились со своими родительскими обязанностями. Я открыла глаза, немного помешкала, но потом все же взглянула на папу. Вид его бледного лица меня потряс. Он бросил взгляд на дневник Остина, и я поняла, что сейчас услышу. Всю грязную правду. Подробный рассказ о случившемся без всяких прикрас. – Мы были в ужасе, мы винили себя. Мы скорбели и одновременно были в ярости. Злились на Остина, на самих себя, на тех, кто продал ему эту дрянь. На Сэмюэла, которого даже никогда не видели. Уже потом я понял, что злился, потому что наш сын своей смертью разрушил тот идеальный образ, который был у меня перед глазами. Или который я себе нафантазировал… По моему лицу текли слезы. В ярости… Точно такие же чувства я испытывала по отношению к Сэму, потому что он отнял у меня мое представление об Остине. Представление о том, что мой старший брат стал жертвой. А теперь же я знала, что брат сам был виноват в своей смерти. – Лори, мы хотели, чтобы у тебя о брате остались хорошие воспоминания. И чтобы ты – знаю, звучит ужасно – могла спокойно горевать. Чтобы в твоей памяти он остался тем замечательным человеком, на которого ты всю жизнь равнялась. Теперь я знаю, что это было ошибкой. Остин принимал наркотики. Но это не делало его плохим братом, а вот нас это делает плохой семьей, не сумевшей его уберечь. Мы лишь усугубили его состояние. Нам больше хотелось воспринимать его как образец, а не как человека с психическим расстройством. Когда я увидела, что папа тоже плачет, мое сердце сжалось. Он плакал лишь в больнице и на похоронах Остина, и больше нигде. По крайней мере, не на моих глазах. Папа оставался сильным, чтобы поддерживать нас с мамой. – Мы думали, будет правильным защитить тебя от правды. Наш адвокат сделал все, чтобы информация не просочилась в прессу. Но мы должны были предугадать, что такая ложь рано или поздно раскроется. Что она нас уничтожит. Оставшихся членов семьи, которых мне так хотелось удержать вместе. Папа посмотрел на меня, и я почувствовала его боль, словно свою собственную. – Лори, я искренне прошу прощения за то, что мы наделали. За то, что мы тебя обманули. Не дали тебе возможности самой обдумать правду. За то, что ты обо всем узнала от чужого человека. Я отрицательно покачала головой. – Папа, он мне не чужой. Он был и остается человеком, который понимает меня с полуслова. Папа улыбнулся уголками губ. – Это чудесно. – А вот я ему солгала. – По моему телу прокатилась волна стыда. – Он не знает, что Остин мой брат. Об этом я умолчала. Но на это у меня были другие причины, не такие, как у вас. Эти причины гораздо хуже и эгоистичней. Папа посмотрел на меня, и я почувствовала себя настолько ужасной и жалкой, что захотелось спрятаться. – Может, настало время откровенно с ним поговорить? – Как? У меня нет такого хорошего объяснения, как у тебя. Папа положил руку мне на плечо. – Милая, оно у тебя есть. Ты его любишь, это главное объяснение. Я прикрыла глаза, потому что к ним снова подступили слезы. Все верно, я люблю Сэма. Но это не отменяло того факта, что он не знал, кто я. Что я знала все его секреты, а он сам был частью моей тайны. И прежде, чем он узнает обо всем при таких же ужасных обстоятельствах, как я, мой долг, черт возьми, самой рассказать ему правду. А потом остается только молиться. Что он сможет меня простить. Глава 33 Сегодня я все ему расскажу. Больше никаких отговорок, никаких оправданий, что я хочу защитить его от суровой правды. Довольно лицемерно винить маму и папу в том, что они не были со мной честны, а самой, по сути, вести себя так же по отношению к Сэму. Все полторы недели, что я провела в Барри, мои мысли крутились вокруг предстоящего разговора. Без сомнений, поговорить с ним нужно при личной встрече, поэтому мне было безумно трудно не разрыдаться и не признаться во всем во время наших регулярных телефонных разговоров на рождественских каникулах. Сэм заслужил, чтобы я рассказала ему все, глядя прямо в глаза, а не пошла по пути наименьшего сопротивления. Университет возобновил работу на второй неделе января, а в Ванкувере крепко обосновалась зима. Ледяной холод, пробираясь через рукава зимней куртки, пронизывал меня насквозь. Я успевала окоченеть за время короткого пути от остановки до главного входа ванкуверской центральной больницы. Больше всего мне сейчас хотелось перепрыгнуть запланированный на сегодня день в отделении неотложной помощи, чтобы разговор с Сэмом остался позади. Вместо этого мне придется провести с ним день, потому что меня прикрепили к нему на практику. Естественно, он все отрицал, но сложно поверить, что он не приложил руку к моему распределению. У меня скрутило желудок, когда я увидела его в фойе в окружении других старшекурсников, ожидавших своих подопечных. Я еще ничего не сказала, однако уже опасалась, что он заметит во мне перемену. Я видела его впервые с рождественских каникул, и с каждым шагом в сторону Сэма во мне росла потребность упасть в его объятия и никогда не отпускать. Сэм сосредоточенно сидел в телефоне и поднял глаза лишь когда я была всего в паре шагов от него. Его лицо просияло. Уже через секунду он заключил меня в объятия. – Приветик, – сказал Сэм, а я уткнулась лицом ему в грудь. – Привет, – прошептала я в его куртку, а потом приподняла подбородок, чтобы его поцеловать, – нормально вчера добрался? – Да, все супер. Как долетела? Все хорошо? – Теперь да. Сэм улыбнулся, а ко мне вернулась глухая боль в груди. В его глазах мелькнула обеспокоенность. Я быстро опустила голову и хотела слегка отстраниться, но Сэм крепко держал меня в руках. – Точно? Я знала… – Немного устала. Какие изверги так рано ставят занятия? Это было правдой, но отнюдь не единственной причиной моего ужасного самочувствия. Сэм слегка нахмурил брови, и я продолжила, прежде чем он успел что-то сказать. – У тебя после обеда есть немного времени? – Конечно. – Хорошо, – я выдавила из себя улыбку. – Ты уверена, что?.. – Да, – я схватила его за руку. – Сэм, все хорошо. Нам уже нужно заходить, да? По его лицу было видно, что он не поверил моим словам. Но я была права. Сэм взглянул на настенные часы в фойе больницы и кивнул. – Готова? – Насколько это возможно. – Все будет отлично, гарантирую! – Ладно, как скажешь. – Не переживай. – Сэм провел большим пальцем по моей ладони, и я едва сдержалась, чтобы не прикрыть глаза от удовольствия. Он познакомил меня с коллегами из отделения неотложной помощи, шутил с врачами и санитарами. За те несколько недель, что прошли с момента его распределения, он уже чувствовал себя так уверенно, как будто всю жизнь тут работал. Это было какое-то волшебство, которым, казалось, владел лишь он. Едва надев халат, он сразу вживался в роль, для которой словно был рожден. Пока Сэм показывал мне процедурный кабинет, приемный покой и радиологическое отделение, я изо всех сил старалась не думать о предстоящем разговоре. В отделении неотложной помощи пока было тихо, и Сэм с ангельским терпением объяснял мне, что нужно делать в чрезвычайной ситуации, прошелся со мной по списку препаратов первой помощи и не скупился на похвалу, когда я задавала уточняющие вопросы. – За теорией идет практика, – объявил Сэм, стоя передо мной в пустом процедурном кабинете, – так что давай-ка найдем нам первого пациента! – Буду следовать за тобой как тень. – А сама сможешь поговорить с пациентом, если я буду рядом? Я нервно сглотнула, сердцебиение участилось. – В прошлый раз у тебя очень хорошо получилось, – подбодрил Сэм, словно чувствуя мою неуверенность. – Ты будешь задавать вопросы и попробуешь найти к пациенту подход. Если не получится, то дашь мне знак и я тебя сменю. Хорошо? После секундного колебания я кивнула. А что тут думать? Я робела перед этой задачей, но я пришла сюда учиться. Набраться опыта в безопасной среде, чтобы однажды работать так же уверенно, как Сэм. – Хорошо, – ответила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал твердо. – Отлично. Мою наставницу зовут Хизер Мур, она врач отделения. Она доверила мне вести нескольких пациентов и придет только после того, как я их посмотрю. Но я буду с тобой все время. – Звучит обнадеживающе, – ответила я, пока мы шли по коридору. Я про себя повторяла порядок расспроса по анамнезу и даже не заметила, как к нам подошел санитар. – Сэм, у нас для тебя есть кое-кто во втором кабинете. Мужчина, примерно шестьдесят лет, алкогольная интоксикация, кровотечение из раны головы. Сын говорит, что тот упал дома. А сам джентльмен очень обеспокоен, требует дать обезболивающее. Когда я осознала всю серьезность ситуации, у меня сжался желудок. Мы не в учебной аудитории, тут все по-настоящему. Реальная жизнь, живые люди. Алкогольная интоксикация. Отравление алкоголем. Наверное, про Остина тогда тоже так сказали. Правда, он не был обеспокоен, как этот человек, он уже был мертв. Сэм кивнул. – Хорошо, идем. Пока мы шли по коридору, я почувствовала боковым зрением его взгляд. – Ты все поняла?