Приемным детям поначалу нравится слушать про то, как их нашли. Но к пяти или шести годам все заметнее становится тревога, звучащая в их вопросах. Прежде чем их нашли, их должны были бросить, а это не поддается их осмыслению, несмотря на любые объяснения. Понять это они смогут лишь в двенадцать-тринадцать лет. На самом деле, чем счастливее живется ребенку в семье приемных родителей, тем более невероятным представляется ему, что его могли бросить. Хорошо, если ребенку расскажут про его усыновление люди, которые его любят; гораздо хуже, если он получит ту же информацию от вредного двоюродного брата или от любопытного соседа. Мне кажется, что вам проще будет сообщить ребенку о том, что он приемный, в возрасте, когда ему три-четыре года. На вопросы следует отвечать кратко, ничего не скрывая и ничего не подчеркивая. Это даст ребенку возможность утвердиться в том, что его любят, прежде чем он начнет задумываться, почему его бросили. Когда родители сообщают ребенку-школьнику дополнительную информацию о его усыновлении, думается, они должны иметь в виду тот факт, что вслед за этим возможно эмоциональное расстройство, особенно у тех детей, которые более чувствительны и лабильны. В этом случае ничего нельзя изменить, нужно, чтобы ребенок поверил в то, что любим и достоин любви. Вы можете сказать: «В данный момент ты не можешь и подумать о том, что кто-то может оставить малыша; никто из тех, кого ты знаешь, не может этого сделать. Но когда ты станешь старше, ты сможешь понять, что даже взрослые могут попасть в трудное положение и столкнуться с такими проблемами, когда вынуждены идти на такой шаг. Я только хочу, чтобы ты поверил в одно: это никоим образом не связано с тобой, что бы ни случилось, мы не перестанем тебя любить». Как и во многих других случаях, правда может заставить ребенка страдать. Но наша забота как родителей и заключена в том, чтобы помочь нашим детям жить по-человечески, не избегая драматических, а порой и трагических ситуаций. Могущественное влияние средств массовой информации лишает нас возможности уберечь детей от всего, что они могут услышать о войне, нищете, голоде, расовой ненависти и всеобщей угрозе ядерной катастрофы. В одном из недавних исследований показано, что школьники начальных классов больше, чем их родители, озабочены угрозой загрязнения воды и воздуха. Эти темы так сложны и противоречивы, что некоторые специалисты предлагают по возможности избегать их обсуждения с детьми. На мой взгляд, это серьезная ошибка. К тому времени, когда ребенку исполняется четыре или пять лет, он уже успел познакомиться с несовершенством человеческой натуры. Ему приходится сталкиваться с этим каждый день. Необходимо помочь ему пережить этот жизненный факт. Детям требуется выработать четкую систему ценностей, и мы обязаны передать им свою систему как точку отсчета, не забывая, конечно, что они имеют право пойти дальше нас, так же как и мы вышли за пределы представлений о жизни своих родителей. Надо научить их не отчаиваться, когда они слышат о кажущихся бесконечными и бессмысленными войнах и о голодающих детях в разных концах земного шара, если, и это крайне важно, они чувствуют, что они и мы можем как-то повлиять на это. Я не могу представить ничего более благоприятного для душевного здоровья, чем если бы все дети от трех лет и старше чувствовали, что они могут принять какое-то участие в улучшении жизни других. Это вовсе не означает, что мы будем обременять маленьких детей невероятными проблемами или заставлять их чувствовать ответственность за чужие страдания. Скорее, это означает, что трехлетний ребенок может помочь вам испечь пирог для ярмарки солидарности, деньги от которой пойдут детям Африки; что десятилетнего ребенка можно поддержать, когда он пишет письмо президенту о том, что его волнует, понимая, что это серьезное проявление гражданской позиции. Пусть ребенок знает, что такое голодовки в защиту мира и демонстрации студентов и учащихся за улучшение своего положения. Что нам говорить детям? Правду, какой мы ее видим, сознавая, что правда чаще всего имеет много оттенков. Правду в ограниченных дозах, предохраняя их от того, что они не могут понять или не имеют права знать. Мы должны дать нашим детям возможность страдать, мучиться и торжествовать, когда есть силы преодолевать страдания. Что бы ни встречалось в жизни трагичного, оно включает в себя как неотъемлемую часть прекрасное. Оплакивать смерть – значит утверждать жизнь, признавать поражение – значит надеяться на новую попытку одержать победу и т. д. Когда мы разделяем все это с детьми, мы готовим их к жизни. Обделены ли заботой и вниманием дети, матери которых работают? Мать Энди пришла на родительское собрание в детский сад, готовая спрятаться в свой «дипломат», стыдясь того, что Энди по ночам мучили кошмары. Для нее было огромным облегчением узнать, что на самом деле причина кошмаров заключалась в том, что Энди было четыре года! Дети из его группы, матери которых не работали, тоже страдали кошмарами. Большинство проблем, с которыми сталкиваются работающие матери, скорее связаны с их чувством вины перед детьми, чем с реальным положением дел. Несмотря на все драматические социальные изменения, которые произошли за последнее столетие, некоторые вещи не претерпели никакого изменения. Всегда были работающие матери, и всегда они чувствовали себя виноватыми. На детей никогда не влияет отрицательно какой-либо один фактор их повседневной жизни. Ни то, что ребенок средний по возрасту (или старший, или младший), ни то, что он высокий или низкий (или толстый, или худой), ни то, работает его мать или нет. Лишь одно плохо влияет на них – это отсутствие любви и заботы. Матери, которые остаются дома и ненавидят это; матери, которые так заняты наведением чистоты, что у них не остается времени поиграть с детьми; матери, которые слишком часто отсутствуют дома, занимаясь собой, – вот кто плохо влияет на развитие детей. И более всего – те матери (за письменным столом или у плиты), кто желал бы, чтобы у них никогда не было детей. Чувство вины уместно тогда, когда мы намеренно собираемся кому-то причинить боль, а не тогда, когда мы стараемся облегчить жизнь семьи и удовлетворить потребности всех ее членов. Поскольку матери-домохозяйки ходят за покупками, играют в теннис, напряженно работают в благотворительных обществах, встречаются с подругами за ланчем, они редко оказываются рядом именно в тот момент, когда необходимы ребенку. В подобном случае работающую мать бывает легче найти. С детьми нужно быть честными всегда. Обычно есть несколько причин, по которым матери работают: экономическая необходимость, желание дополнительных удобств, нелюбовь к домашней работе, желание проявить собственные способности и умения, достичь личностной реализации и получить удовольствие. Незачем скрывать какую-либо из этих причин от ребенка. Все дело в том, как ему об этом сказать. Финансовая необходимость не должна выражаться следующим образом: «Мы умрем с голоду, если мама не будет работать». Лучше сказать нечто более позитивное: «Матери всегда хотят заботиться о своих детях». Нет ничего плохого в том, чтобы признать, что работа может приносить удовольствие. Это побуждает детей ставить достойные цели для самих себя и поощряет их к достижению самореализации, чтобы суметь спеть в этом мире свою собственную песню. Работающим матерям не надо делать чего-то большего по сравнению с матерями, которые остаются дома, для того чтобы дети ими гордились. Ребенок всегда гордится, если его мама – интересный, чуткий, достойный любви человек, который видит смысл жизни в заботе о других и себе. Матери, которые особо упирают на дополнительные удобства, которые приносит их работа – вроде частной школы, уроков музыки или специального лагеря, – пытаются приглушить свое чувство вины, а не помогают детям лучше относиться к их работе. Не забудьте: вам не в чем извиняться. Некоторые матери ненавидят свою работу. Дети могут понять и это, с сочувствием отнестись к факту, что существуют неприятные моменты в жизни. Это похоже на то, когда отбирают любимую игрушку или заставляют сидеть за партой, когда хочется играть. Делиться огорчениями – это прекрасно. Просто этим не следует злоупотреблять. Замечательно, если добрый и понимающий начальник отпускает вас домой, чтобы вы покормили больного малыша куриным бульоном; замечательно, если у вас такой гибкий график, что вы можете подстраиваться под школьное расписание. Но действительность не всегда такова, и на самом деле это не так важно, пока дети чувствуют себя спокойно. Важно ощущение, а не действие. Женщины, которые работают исключительно ради удовольствия раскрыть свои способности и удовлетворить свои самые глубинные потребности, обычно переживают наибольший конфликт не потому, что они отличаются от других работающих матерей, а потому, что они могут соразмерить преимущества своей работы с тем возможным вредом, который может быть нанесен себе или своей семье. У некоторых молодых женщин, выросших в тени женского движения, выработалось бурное стремление, что-то вроде истерической навязчивости, добиться успеха во что бы то ни стало. В то время как их матери или бабушки могли чувствовать себя «гражданами второго сорта», если они не умели шить или готовить, многие из наших современниц чувствуют себя «второсортными», если они не делают фантастическую карьеру. Эллен – молодая женщина, которая окунулась в женское движение, как утка в воду. Ее мать вполне соответствует стереотипу хозяйки дома. Будучи всегда очень способной и честолюбивой, Эллен стала сегодня старшим партнером в юридической фирме, которая представляет интересы жертв несправедливости по всему миру. Когда она говорит о своих клиентах, она светится от волнения и преданности своей работе. Она редко упоминает о детях, которые родились у нее за это время. В этой новой эпохе прав женщины мы подошли к такому моменту, когда каждая должна признать необходимым совершить сложный выбор. Это требует огромной зрелости и ответственности, видения перспективы и понимания того, что в жизни человека бывают разные периоды и какие-то вещи важнее в одно время, а другие – в другое. По этому поводу вспоминается то, о чем рассказала мне женщина-судья: «Я поступила на юридический факультет, когда Дженни не было еще и двух лет. Думала, что я слишком умная, чтобы сидеть вместе с дочкой в песочнице или возиться с пластилином. Теперь, когда она взрослая, я глубоко сожалею, что упустила ее детские годы, когда я могла бы быть рядом с ней. Я не понимаю, почему я так торопилась; лучше бы подождала, пока она подрастет, а потом продолжила свои занятия». Другая мать, рекламный агент в очень престижном магазине, не работала в течение очень короткого периода, когда родилась дочь, а затем наняла няню. Когда ее дочери было четыре года, ее пригласили на родительское собрание в детский сад и сказали, что ее дочь чувствует, что она никому не нужна, что она не может представить, что ее кто-то может любить, раз ее мама совсем не уделяет ей времени. «Я слишком хорошо знала, что значит чувствовать себя брошенной, – объясняла мать. – Видимо, это и делало меня такой честолюбивой – потребность доказать, что я что-то из себя представляю. Я перестала работать полный день и не сожалею об этом, я почувствовала облегчение. Моя малышка напомнила мне, что важнее всего любовь. У меня останется масса времени, чтобы работать на более ответственной работе, когда моя дочь станет старше». Третья мать, директор школы, рассчитывала немного отдохнуть, когда родилась ее дочь. Ребенок родился с врожденным заболеванием, и этой матери пришлось полностью оставить работу. Хотя она и не отрицает, что чувствует себя несчастной, она уверена, что у нее не было выбора. «Когда жизнь наносит вам страшный удар, вы или ведете себя по-взрослому, или разваливаетесь на куски, – говорила она. – Мне очень жалко, что я оставила работу, но я хочу жить в согласии с собой». Что нам надо сделать, так это проанализировать значение слова «самореализация». Это не значит быть эгоистичным или не заботиться о нуждах других. Это право быть лучшим человеком, каким мы только можем быть, используя возможно более полно свои таланты в контексте наших отношений с другими. Это значит задумываться о том, каковы наши ценности на каждом этапе жизни, и принимать решение, учитывая мнение тех, кто нам близок. Если мы думаем, что равноправие женщин дает нам право иметь все и сразу, мы жестоко ошибаемся. Мы завоевали одно право – право выбора. Часть III. Критические годы Плюшевые мишки, любимые куклы и многое другое, над чем не стоит смеяться Я спала с мягкой игрушкой. В этом нет ничего особенного. Но это происходило тогда, когда мне было 50 лет! Это случилось много лет назад, когда я работала в Сан-Франциско над сериями телевизионной программы «Как растут наши дети». В разгар напряженной работы мне сообщили, что моя мать скоропостижно умерла в Нью-Йорке. Я улетела домой на похороны, но могла остаться с семьей только на три дня, а затем мне пришлось вернуться в Калифорнию. Я была необычайно привязана к матери, и потрясение от ее смерти было для меня тем более сильным, что оно сочеталось с мучительной необходимостью оставить семью в минуты скорби. Но я не видела иного выхода. Моя мать ужасно гордилась моей телевизионной программой, и я знала, что ее хватил бы удар, если бы в четырех сериях на экране появлялся кто-то другой вместо меня. В течение трех недель, когда я была вынуждена оставаться в Калифорнии, я чувствовала свою заброшенность, страшно желая оказаться дома, ощущая, что я не могу справиться со своим горем за 3000 миль от своей семьи. Моя жизнь была счастливой и защищенной, так что я впервые почувствовала необратимость смерти – и это было для меня ошеломляющим потрясением. Я так хотела увидеть свою мать – хотя бы еще раз, – чтобы попрощаться с ней. Я хотела бы прижаться к ней и рассказать, как я ее люблю, как глубоко понимаю ее боль, ее страх перед смертью, как я восхищаюсь ее жизнелюбием. Мысль о том, что она никогда уже не сможет поддержать меня, была невыносимой. Однажды, пытаясь отвлечься, я пошла по магазинам. Увидев магазин игрушек, я решила купить подарок своей внучатой племяннице, которую вскоре должна была впервые увидеть. Ничто меня не устраивало, пока я не увидела игрушку: серого мягкого котика с большими карими глазами. Это была любовь с первого взгляда. Когда моей дочери было три или четыре года, муж придумал сказку про Пушка, который не хотел учиться плавать, пока не стал хорошим и послушным. Персонаж, созданный мужем, был восхитителен – и вот он, в точности такой, каким я его себе представляла. Я вернулась в отель, вынула из пакета Пушка и посадила его на вторую половину двуспальной кровати. Этим вечером я позвонила отцу, как я это делала каждый вечер. Мы могли слышать друг друга, но оба были беспомощны и не способны утешить друг друга на таком расстоянии. Я повесила трубку и зарыдала. После телефонного разговора я долго не могла уснуть. Около трех часов ночи включила свет, думая, что немного почитаю. Пушок смотрел на меня печальными, грустными глазами. Я вновь разразилась слезами: чувство одиночества нахлынуло на меня, я чувствовала себя потерянным ребенком без мамы, и никто не мог утешить меня в моем страдании. Я взяла Пушка и, держа его на руках, начала напевать ему колыбельную, которую мама пела мне в детстве, когда я болела. На шестом десятке, имея мужа и взрослую дочь, я плакала по моей умершей матери, как маленький ребенок. Через несколько минут, когда я поняла, что делаю, я была потрясена и мне стало стыдно. Но потребность была столь велика, что я выключила свет и прижалась к Пушку изо всех сил. Это было замечательно. Я успокоилась и проспала остаток ночи в обнимку с Пушком. Он был моим близким другом в течение нескольких ночей, пока муж не смог приехать ко мне и я не получила того человеческого участия, в котором так нуждалась. Этот случай запомнился мне надолго, каким-то глубинным образом он повлиял на мое понимание детства и понимание того ребенка, который всегда сохранялся во мне самой. Прежде всего я почувствовала угрызения совести за то, что не могла понять, что означали мягкие игрушки для моей дочери, когда она была маленькой. О, я всегда терпимо относилась к ним, но я смотрела на них как на подпорку, как на то, из чего, я надеялась, она скоро вырастет, и я смогу избавиться от грязных, обтрепанных вещей. Держа в руках игрушку, которая открыла мне истину, я начала понимать, что означают подобные вещи для наших детей. Любимые игрушки заменяют им человеческую любовь и теплоту. Что я поняла еще, так это то, что невыносимо чувствовать себя одной на всем белом свете. Когда особенно страдаешь, необходим телесный контакт – прикосновение. Мне вдруг показалось невыносимым и бесчеловечным, что мы ожидаем и требуем от детей, чтобы они спали в одиночестве и не могли ни к кому прижаться, пока не вырастут и не женятся. Я была потрясена, осознав, насколько изменились условия, в которых воспитываются дети. Еще лет 75 назад большинство детей кормили грудью до года или до двух, а затем до шести-семи лет они находились физически близко от матери или других взрослых. За это время человеческая природа не изменилась, но изменились общественные нравы. Исследования показывают, что число детей, которых кормят грудью при выписке из роддома, сократилось с 1946 к 1970 году от 38 до 22 % (сейчас, к счастью, эти цифры начали возрастать). Однако в большинстве роддомов младенцы все еще проводят свои первые дни в детской кроватке. Их контакт с людьми ограничен. Через несколько месяцев после эпизода с Пушком я пошла с мужем посмотреть на детеныша гориллы, который родился в зоопарке. Он был трех месяцев от роду и, на удивление, совсем крошечный. Мама и папа были огромны, но детеныш выглядел как недоношенный человеческий младенец. Дружелюбный служитель объяснил, что это придумано природой для того, чтобы детеныш на первом году жизни мог цепляться за мать почти постоянно. Детеныш так глубоко зарывался в свою мать, что просто нельзя было отличить, где кончается один и начинается другой. Время от времени он осмеливался слезать на минуту-другую, и его мать наблюдала за каждым его движением, но вскоре она сгребала его своей лапой и помещала опять к себе на брюхо. Я наблюдала за этим симбиозом с новым пониманием. Мне казалось, что природа предусмотрела весьма сходный вариант для человеческих детенышей, но современная жизнь ведет к ограничению этой изначальной близости между матерью и ребенком. Во имя прогресса многие женщины продолжают оставаться под наркозом, когда их малыш рождается, отдаляют его уже в первые дни жизни и продолжают поддерживать эту изоляцию дома при помощи кроваток и колясок. В последнее время, однако, люди стали наконец понимать, насколько бесчеловечны наши процедуры ухода за детьми. Все больше и больше семей отдают предпочтение естественным родам и продолжительному кормлению. Что мне больше всего понравилось и вызвало у меня ужасную зависть, так это замечательные приспособления, которые помогают малышу пристроиться на маме или на папе, пока они ходят по магазинам или путешествуют. Возможно, мы возвращаемся к менее «цивилизованному» и более естественному обращению с детьми. Важно, что так много взрослых, которых в детстве содержали в стерильности и ухаживали за ними по науке, обращаются ныне к новым формам установления телесного контакта с младенцами. С каким бы недоверием я ни относилась временами к некоторым из самых замечательных примеров групп тренинга, они действительно отражают подлинную потребность, которая не была удовлетворена в детстве. Я рассматриваю это как симптом нашего времени – мучительное желание исправить обиды детства, когда нас недостаточно носили на руках и укачивали. Поскольку требования современной жизни могут препятствовать тому, чтобы мы обеспечивали малышам столько близости и ласки, сколько им требуется, безусловно оправдано использование таких заместителей, как мягкие игрушки. Но нам также стоит хорошенько подумать, насколько мы обкрадываем себя и своих детей, лишаясь наслаждения держаться друг за друга. То, что мы назвали прогрессом и цивилизацией, заставляет нас избавляться от того в нас, что является инстинктивным и глубоко человеческим. Общество изобилия с его большими домами с множеством спален, его ориентация, стремление вперед и требование все большего и большего числа материальных благ привели к отрицанию важности телесного контакта с отцом и матерью как наиболее существенной потребности наших детей. Когда я только начинала консультировать дошкольников, я придерживалась фрейдистской точки зрения, что, если ребенок трех-четырех лет плачет ночью, мы должны прийти к нему в комнату и никогда не брать его к себе в постель. Я начала ставить эту теорию под сомнение недавно, по мере того как я наблюдала несколько молодых пар, которые, по-видимому, не испытывали никакой неловкости, беря к себе в постель ребенка. Я думаю, мы убедимся, что у этих детей не будет никаких проблем, когда они подрастут и им придется отдалиться от взрослых. Другой предрассудок, который не давал вести себя естественно людям моего поколения, – это боязнь, что у детей выработаются дурные привычки. Если мы сдадимся, не будет ли ребенок ожидать, что его все время будут брать на руки? Теперь я понимаю, что это были беспочвенные опасения. Привычка сохраняется только до тех пор, пока она служит удовлетворению некоторой потребности. Когда мне больше не был нужен Пушок, у меня пропала привычка брать его в постель. Если бы я сегодня была молодой матерью, я бы постаралась быть более гибкой, решая вопрос, разрешать ли моей дочери спать со мной. Я бы позволила ей это, но в то же время дала бы понять, что иногда мне хотелось бы спать одной или со своим мужем. Когда она была маленькой и ее мучили кошмары или боязнь темноты, мой муж или я сидели в ее комнате, пока она не засыпала. Мы боялись, что, если мы разрешим ей спать с нами, это будет способствовать развитию у нее зависимости. Какой ерундой мне это кажется сейчас, и как я теперь жалею, что не легла тогда с ней в постель и не обняла ее покрепче. Мы слишком старались рационально объяснять иррациональные моменты. Мы искали формулы воспитания детей вместо того, чтобы доверять своим естественным инстинктам. Не может быть ничего плохого в том, чтобы держаться друг за друга, когда нам это так нужно. Много лет назад меня навестила в Нью-Йорке подруга со своим четырехлетним сыном. Поездка была дальней, и мальчик устал и капризничал. Его мать достала из своей сумочки старый лоскуток и сказала: «Вот твое специальное одеяло, чтобы утешить тебя». Когда он вцепился в это маленькое сокровище, она стала укачивать его на коленях. Засыпая, он спросил: «Мама, а когда я был у тебя в животе, у меня было мое одеяльце?» Специальные одеяла и мягкие игрушки как-то делают терпимее неизбежное отделение ребенка от матери. Они не заменяют ласку и тепло, но они действительно помогают создать дополнительный источник утешения. Перед тем как оставить Сан-Франциско, я еще раз зашла в магазин игрушек и купила еще двух Пушков – одного для дочери и другого для себя. Мой Пушок все еще сидит в моей спальне на случай, если опять придет время, когда я почувствую себя осиротевшей и одинокой. Почему дети должны фантазировать У меня была одна и та же учительница в первом и втором классах. В начале второго года она сказала нам, что теперь ее зовут не мисс Блэкбери, а миссис Финн. Она была красивой, доброй и веселой, и я ее обожала. К тому же у нее, оказывается, был роман! Через несколько недель после того, как я узнала эту потрясающую новость, я сказала своим родителям, что мистер Финн заходил к нам в школу. «Он высокий, черноволосый и с большими усами, и ему очень понравилась лодка, которую я делаю из дерева», – объявила я. Я чуть не сошла с ума от радости, когда мои родители пригласили мистера и миссис Финн на обед. В какой-то момент моя мать сказала: «Эда рассказывала нам, мистер Финн, в каком восторге был класс, когда вы туда пришли». Учительница и ее муж были озадачены этим сообщением и быстро сменили тему разговора. После, когда я уже спала, миссис Финн рассказала моим родителям, что она показывала в классе фотографию мистера Финна, но он никогда не приходил в школу. Позже я слышала эту историю множество раз. Я знала, что миссис Финн никогда не лгала, однако я видела мистера Финна в классе с такой ясностью, с какой я не могу вспомнить многие события моего детства. Он был такой красивый и так улыбался! В раннем детстве желание, чтобы что-то было правдой, делается все более реальным, даже более реальным, чем на самом деле. Когда у меня самой был маленький ребенок, я старалась помнить об этом всегда. Многих родителей пугает, когда ребенок рассказывает о том, чего на самом деле не было. Мы спрашиваем себя, не растут ли наш сын или дочь закоренелыми лжецами, но наши волнения напрасны. Научиться отличать фантазию от реальности – это одна из наиболее трудных задач, с которыми сталкивается маленький ребенок. Что можно сделать, если четырехлетний ребенок приходит домой из детского сада с заводной машинкой в кармане и говорит, что ее ему подарила воспитательница? Не принесет никакой пользы и напрасно обидит ребенка, если мы скажем: «Ты меня обманываешь». Говоря так, мы предполагаем, что ребенок способен контролировать все, что он делает. Гораздо полезнее будет сказать: «Я думаю, нам лучше спросить у миссис Бейтман. Может быть, ты ее неправильно понял, а может, тебе так хотелось, чтобы у тебя была такая машинка, что ты вообразил, что она тебе ее подарила». Если мы избегаем слово «лжец», это не говорит о нашем равнодушии или безответственности к поступкам ребенка, и порой нам приходится разъяснять ошибки и восстанавливать истинное положение дел. Нехорошо брать вещи, которые тебе не принадлежат; нехорошо говорить, что старшая сестра ударила няню, когда она этого не делала; нехорошо даже придумывать истории о том, как ты героически убил льва, сбежавшего из зоопарка, и настаивать на том, что это правда. Но если мы называем это ложью, ругаем и наказываем ребенка, мы без особой надобности разрушаем его самооценку и лишаем его возможности обучаться. В наших силах помочь детям понять, насколько наши желания могут влиять на наши мысли. Например, вы говорите: «Я могу представить, как сильно тебе хотелось новую куклу, если ты действительно поверила, что тебе ее подарили. Но ты сама понимаешь, что ошиблась, и нам придется ее вернуть». Или после инцидента с няней: «Дети часто злятся на старших сестер и хотят, чтобы им попало. Я думаю, ты вообразил, что она ударила няню». В ответ на рассказанную историю о поединке с царем зверей: «Маленьких многое пугает. Когда ты воображаешь, что поймал льва, ты чувствуешь себя большим и сильным». Подобные ответы показывают ребенку, что мы понимаем, как сильное желание может влиять на воображение. Они также помогают отделить эти желания от реальности. А главное, они не уязвляют самолюбие ребенка: ребенок не плохой, он просто еще маленький, и ему надо дать вырасти и обучиться. Если мы будем настаивать на открытой конфронтации, мы создадим излишние поводы для борьбы и ничего не добьемся. Поскольку дети всех возрастов борются за полную свободу и независимость, вопрос о том, врет ребенок или нет, перерастает в вопрос о власти. Никакой уважающий себя ребенок не сдастся без борьбы, он просто будет зарываться все глубже и глубже. В этой борьбе не бывает победителей. Неспособность провести грань между фантазией и реальностью сохраняется, пока ребенку не исполнится 7–8 лет, однако проблемы, связанные с этим, могут оставаться и потом. Когда мне было около тринадцати лет, я ходила каждую пятницу вечером в школу танцев. Это был один из самых ужасных кошмаров моей юности. Даже сейчас, спустя сорок с лишним лет, меня пробирает дрожь, когда я вспоминаю страх и отчаяние, что меня не пригласят на танец. Однажды вечером я принесла домой большую коробку конфет и рассказала родителям, что один из самых красивых и популярных мальчиков проводил меня домой и купил мне конфеты. Мои родители оставались в заблуждении, пока в конце месяца не получили счет из кондитерской. К кошмару танцевальных вечеров добавилось чувство стыда. Я прекрасно понимала, чем фантазия отличается от реальности, но эмоциональные потребности были сильнее и было трудно удержаться от стремления приукрасить реальность. Меня не наказали за мой обман, и понимание, с которым отнеслись ко мне родители, научило меня большему, чем многие из лекций по детской психологии, которые я слушала позже. По мере того как дети взрослеют, они обретают больший контроль над потребностью изменять реальность, в особенности если их жизненный опыт приносит большее удовлетворение и успехи. Но существует большое «если». Беседуя с группой молодых заключенных об их детских переживаниях, я была поражена тем, насколько дети склонны заменять реальность фантазией, особенно когда эта реальность становится непереносимой. Многие из этих мужчин и женщин согласились с тем, что фантазия и реальность настолько перемешались в их сознании, что иногда они с трудом могли вспомнить, как оказались в тюрьме. Когда фантазия полностью заполняет сознание, заменяя собой реальные действия и отношения, она порабощает. Не возникает сомнения, что в таких случаях профессиональная помощь необходима. Я остановилась лишь на малой части рассказа о том, какую роль играет фантазия в человеческой жизни. Было бы крайне печально, если бы нам пришлось рассматривать ее как нечто проходящее, то, что ребенок перерастает. Это совсем не так. Фантазия – источник наиболее глубокой и творческой духовной жизни человека.