— И я иногда думаю об этом, — усмехнулся одержимый, — как бы не треснула! Но пока держится. И вот что, парни… в ваших интересах добиться, чтобы мне разрешили изготовить снадобье памяти, которое вы будете принимать. Это снадобье усилит вашу память многократно. И вы скорее подготовитесь к переносу в наш мир. Антонис вдруг с тоской подумал о том, что не очень-то и хочется ему переноситься в иной мир, где нельзя ответить ударом на удар, а люди ходят голые, и ничего плохого в этом бесстыдстве не находят. И что пока он учится, пока не подготовился к переходу — может видеться с матерью, со всей своей семьей. Заботиться о них. Честь? Ну да, честь… Вот только теперь все видится по-другому. Что мог сделать человек против одержимого, Мастера единоборств, который легко перебьет целый отряд стражников?! Они-то не одержимые! Они не мастера, владельцы школы единоборств! И в чем тогда их вина?! Это все равно как винить детей за то, что их отца покусала злая цепная собака! Что они могли сделать?! Как защитить?! Но делать придется. Иначе семья пострадает. Вот что главное! Семья. Жжжжж….вввв….жжжж…. Проклятая тварь! Юсас открыл глаза и попытался рассмотреть гадину, которая в который уже раз вцеплялась ему в нос, как только Юсас закрывал глаза и предавался сладкой дремоте. Стоило ему попытаться изничтожить мерзкое насекомое, как то тут же куда-то пряталось и сидело, до тех пор, пока Юсас не оставлял свою охоту. И это ему уже изрядно надоело. Нет, не так! Он ненавидел гадину не меньше, чем того негодяя, что мучил его в темнице! Или того, что отбирал у него деньги на улице! Ууу… когда-нибудь он до них доберется! А пока — до этой твари! Юсас сел на край кровати, согнул ногу в колене, подтянув ее к груди, и с наслаждением почесал ступню. С огромным наслаждением, тем большим, что ступня теперь БЫЛА! Пока меньше размером, чем ступня на другой ноге, но была! Ах, как хорошо чесать то, что у тебя есть! И как плохо, когда ты не можешь почесать то, чего нет! Юсас вдруг хихикнул — эту чеканную истину можно было бы записать в какой-нибудь умный трактат! А что? Разве он сказанул менее заумно и непонятно, чем в какой-нибудь умной-преумной книжке? Ученые мужи и не такую чушь заворачивают — аж глаза кровью сочатся, когда читаешь! И мозги кипят! Юсас потрогал свои новообретенные глаза и снова хихикнул. В последнее время у него постоянно было радостно-приподнятое настроение, такое, какое бывает у любителей наркоты. Но наркоты не было. А хорошее настроение — было! Ведь теперь он с Дегером! Теперь он почти здоров! Сыт, одет, обут! И дальше будет все только лучше! Еще лучше! Намного лучше! Вот еще бы эту мерзкую тварь извести жестокой смертью, и тогда будет совсем хорошо. Юсас встал, прихрамывая, пошел к столу с едой, внимательно оглядываясь по сторонам — не видно ли этой зеленой гадины? Не готова ли она принять мученическую смерть? Но тварь, разумная и хитромудрая бестия спряталась, и строила свои козни, сидя где-то в тени. Вот что бы ей не пожрать продукты на столе и не усесться переваривать где-нибудь в тихом, спокойном месте? Например — в сортире! Там тебе и попить, там тебе и поесть — на сладкое, так сказать. Но нет! Гадине надо обязательно сесть на нос Юсасу, терзать его лапами, тыкать хоботком, и именно тогда, когда он забудется сладким послеобеденным сном! Иногда Юсас думал — а может это напоминание о том, что жизнь не такая уж и сладкая штука? Чтобы не расслаблялся и был настороже? Только вот запоздало это предупреждение. Юсас и сам может порассказать — какая она жизнь бывает полосатая. Черная полоса — белая полоса. И черных полос почему-то всегда больше. Почему? Этого Юсас сказать не может. Это только Создатель знает! Юсас быстро сунул в рот кусок мяса, зажевал, проглотил. Увидел куриное яйцо, хрупнул им по столу, разбивая скорлупу, очистил, посыпал солью и так же быстро его съел. Прикинул, не хочется ли чего-то еще, а потом взял со стола плоский кусочек хлеба, нашел тарелку с вареньем, сунув в него палец, намазал хлеб розовой пахучей липкой массой, и тут же с удовольствием облизал этот самый палец, чувствуя на языке приятную сладость. На языке! На его длинном, сильном, розовом языке! Ну как же хорошо, как хорошо! Жить хорошо! Лег на кровать, прихватив кусочек хлеба с вареньем, положил этот кусок на грудь, закрыл глаза. Нужно было привести себя в такое состояние, когда тебе все равно. На все — все равно! На небо, на землю, на проклятую зеленую тварь, вцепляющуюся в твой нос. Застыл в ожидании, плавая в тумане безвременья. Такое бывает на границе сна, когда ты еще понимаешь, кто такой, и где находишься, но частью создания уже в мире сна. В мире, где все странно, где сбываются мечты и происходят истории, которых никогда не могло быть в реальном мире. Где дети летают как птицы… Жжжж… Шлеп! Села! Она села! Юсас медленно, очень медленно приоткрыл вначале один глаз, затем другой… ага! Сидит, жрет! Главное, не спугнуть! Главное, не думать о том, как он хочет ее… Ай! Сука! Взлетела! Но только почему-то медленно-медленно! Будто повисла в воздухе! Он видел, как двигаются крылья мухи — прозрачные, отсвечивающие в лучах солнца, пролетающих сквозь приоткрытое окно. Зеленое брюшко сокращалось в такт движениям насекомого, пульсировало, и казалось — сейчас выплюнет из себя струю белых мерзких яичек, из которых потом разовьются тысячи, сотни тысяч таких же хитрых и подлых тварей! Рука Юсаса протянулась вперед и буквально вынула муху из пространства — аккуратно, без натуги и особого труда. Вот сейчас она висела в воздухе — а теперь уже между пальцами мстителя — жирная, наглая, полная яиц и надежд на порчу жизни всем человекам, до которых сможет дотянуться! И тут мир снова стал прежним. Быстрым, ярким, громким! Звуки, которые вдруг стали низкими на пределе слышимости — стали прежними, звонкими. Даже свет, который потускнел — будто в сумерках вечера — вспыхнул прежним солнечным огнем, жарким и пекучим, каким и положено быть солнечному свету. И только супостатка, зажатая между пальцами Юсаса, осталась прежней — мерзкой поганкой, мучившей его весь этот день. Зеленой, сочной — только надави, и брызнет из нее гной вперемешку с кишками! Пачкая, заражая и пальцы, и всего, чего коснется содержимое ее брюха! Но Юсас не стал ее давить. Он аккуратно оторвал поганке крылья, и то, что осталось — выбросил из зарешеченного маленького окна. Пущай теперь поползает, попробует — каково это, жить безногому инвалиду! А заслужила! Не надо было мучить, нападать исподтишка, портить ему, Юсасу жизнь! Она и так у него не шибко сладкая! Пока что… Гордый совершенным злодеянием, Юсас бросился на кровать и заложил руки за голову. Спать уже расхотелось. А вот думать — нет! И думать Юсас умел. Глупым он не был никогда. А теперь — тем более. Итак, что он имеет? Почти здоровое тело. А еще — внезапно обретенные способности наподобие тех, что есть у Дегера. Скорость! Невероятная скорость движений! Интересно, а ведь теперь он скорее всего смог бы выступать в Арене! Наверное. Почему наверное? А потому, что если ему попадется такой же скоростной боец, то он, Юсас, неминуемо получит по башке. Потому что совершенно не владеет единоборствами, в отличие от того же Дегера. Да, обычные бойцы ему не страшны, но… Хмм… А чего они не страшны-то? Чтобы уложить даже обычного, надо знать — куда ударить! Вот если бы ножик был, тогда — да! Подскочил, ударил — отскочил назад, прежде чем тот сможет его достать. Но чтобы на кулаках, без оружия? Нет уж, пусть другие дерутся! И зачем Юсасу драться на Арене, когда у него лежит в лесу закопанное богатство? Когда он на это золото может купить лавку, и не одну! Да еще и с товаром! Да, неплохо было бы организовать торговлю. Вот только один вопрос — а ему дадут это сделать? Ведь он, Юсас, так и числится государственным преступником. И если его вытащили с улицы — так это заслуга Дегера. Юсасу было суждено умереть там, на грязной мостовой. Для того его и лишили всего, что могло бы дать возможность выжить. Обстрогали, как деревяшку. Нет, все-таки придется улетать с Дегером в его мир. Или как он себя называет — Толей. И в принципе — какая ему разница, где жить? В этом мире, или в мире Толи? Главное — чтобы рядом с ним. Главное — чтобы семья! Немножко страшновато, конечно — оказалось, что у Толи там мама, жена молодая, брат, такого возраста, как Юсас! А как его примут? Толя говорит — они очень добрые, хорошие. Но кто знает? Может ему только это кажется — что они добрые и хорошие. Вот он, Дегер… хмм… Толя! Вот он, Толя — для Юсаса очень добрый и хороший. А здесь его все боятся и ненавидят! И Толя при случае им головы разобьет! Так он хороший или плохой?! Вот то-то же! Это с какой стороны посмотреть. Но деваться все равно некуда. Только вот золото все равно надо забрать. Слишком уж оно тяжело досталось, чтобы вот так взять его и бросить! Как только выберемся отсюда — и сразу за золотом! И… домой! Домой!!! Домой? Громыхнул засов, и Юсас с опаской посмотрел на дверь. Кого еще принесло? Неделю уже взаперти держат, к Дегеру… Толе только один раз отвели! Сколько еще тут можно держать?! С тоски сдохнешь! Ни выйти, ни воздухом подышать! И тут же усмехнулся — обнаглел, ага! На улице столько этим воздухом надышался — на все свою оставшуюся жизнь! Лучше уж вот так — еда, питье, кровать. Это не под кустом ночевать, дрожа от холода и урча голодным больным желудком. Вошел «крыса» — человек лет под сорок, с незаметным, невыразительным и каким-то вечно кислым лицом. Вряд ли человек с таким лицом очень уж успешен в своей жизни. Скорее всего — наоборот. Денег не хватает, семья не очень хорошая (небось и жена еще пилит, требует денег и любви), так чего ему не быть кислым? — Все лежишь? — почти весело спросил «крыса», и вздохнув, добавил. — Я бы тоже так полежал! Жрешь, спишь и ничего не делаешь! Не жизнь, а сахар в меду! — А давай тебе ногу отрубим, язык вырвем, пальцы откусим и глаза выколем. А потом и выпустим на улицу. Чтобы пожил так месячишко. Или два. Как тебе такое будет? Юсас на самом деле рассердился. Вот же осел! Чего он несет?! Или это шутка такая, что ли? Так Юсас не расположен к шуткам! Настроения у него для шуток нет! Он от безысходности и раздражения сегодня даже муху пытал! Вместо того, чтобы честно убить. Ползает сейчас где-то зеленая гадина и думает о том, какая злая напасть на нее свалилась. Вместо честного развлечения в виде покусывания носа Юсаса. — Ну чего ты разбушевался? — добродушно ответил крыса, усаживаясь за стол и хватая куриную ногу с тарелки. — Это я так… шучу! Знаю я, знаю, как тебе тошно пришлось! Кстати, ты представляешь — встретил сегодня твоего недруга! Ну того, что бил тебя в порту! Живехонек, здоровехонек! Ходит, нищих обирает! Редкостная мразь. Я тут навел о нем справки — так мне такого нарассказали — волосы на голове шевелятся! Подонок еще тот! Поговаривают, он и работорговлей промышляет, детишек ворует и на острова продает. Сдает в порту какому-то негодяю. Да и сам развлекается с детьми… дома. Поймать так и не смогли, хорошо прячет. По башке бы ему настучать… скажу напарнику, встретим его вечерком, и… — Не надо! — твердо ответил Юсас, чувствуя, как душа загорается тяжелым, глухим гневом. — Не трогайте его! — Не трогать?! — удивился «крыса». — Что это ты так к нему проникся? Ну… как хочешь. Пусть топчет землю. Видать, он сумел добраться до мага-лекаря и денег сумел заплатить. Неплохо он на нищих и рабах денег поднимает. Иному лавочнику такое не снилось! И на лекаря хватит, и на свои маленькие радости. — Мне книг нужно! — сменил тему Юсас. — Хочу читать! Целыми днями сплю — скоро с тоски сдохну! Сдохну — и тогда вам всем конец. Дегер с вами нежничать не будет! Он за меня всем вам головы пооткручивает! — От сна еще никто не умирал, — философски, не обратив внимания на угрозы ответил «крыса», — а какие тебе книги? Что-нибудь с картинками? Вроде «Искусство любви в картинах, произведение мастера Дораха»? Хочешь потеребить свой стручок? — Эээ… ммм… — Юсас не сразу нашелся что сказать. Он так и не понял — шутит «крыса» или нет. У того было специфическое чувство юмора, как и сам этот юмор. Юсасу вообще-то хотелось посмотреть, какое такое там искусство любви, но он не решился попросить эту гадкую книжонку. Скажут еще, что он потихоньку делает то, что делают все, но стыдятся в этом признаться. И он делает, это уж само собой — но признаваться хоть в чем-то — не для профессионального вора! — Любые книжки. С картинками, без картинок — главное, чтобы интересно. Можно о магии, о приключениях, о мире! Я мало знаю о мире — с удовольствием бы почитал, как у нас тут в мире все устроено! И вот что — я хочу иногда выходить во двор! В сад, например. Вижу из окошка, а выйти не могу! Дворик-то внутренний, куда я денусь? Я что, заключенный? Почему мне не дают выходить? Я пообещаю, что не сбегу — и не сбегу! И вообще — хватит жрать пищу заключенного! Ему и так несладко, а ты еще и обжираешь! Юсас встал и поковылял к столу, с трудом, хромая и покачиваясь, как больная утка. Не доходя шага до стола и до «крысы», как раз налившего себе в кружку жидкости из кувшина — споткнулся, грохнулся, едва не растянувшись во весь рост. Спасло только то, что он уцепился за «крысу», неловко выбив у того кружку с разведенным вином и залив его розовой жидкостью с головы до ног. — Да твою ж мать …! — взревел «крыса» и разразился серией отборных ругательств, стряхивая с себя капли питья и разглядывая темное пятно в паху. — Ну как обоссался! Вот теперь — как ходить по управлению?! Обоссанным?! — А я что, виноват?! — пролепетел Юсас, пожимая плечами. — Я покушать хотел! А то ведь сожрешь все! И мне не достанется! А нога еще плохо держит, она больная, слабая! Еле хожу! Извини… — Ладно… демоны тебя задери! Пойду сушиться, а то и правда подумают, что спьяну в штаны надул! — «крыса» досадливо махнул рукой, потряс ширинку, будто пытаясь избавиться от мокреди, и снова сплюнув, пошел к двери. Распахнул ее и загромыхал засовом. Затем все стихло. Юсас выждал с минуту, и достав из-под рубахи нож, внимательно его осмотрел. Хорошая штука! Острый — бриться можно! Лезвие широкое, крепкое, у кончика сходит на конус. Таким можно и располосовать, и кольчугу пробить — кончик острый, как игла, и видать закален по-полной. Гарда не дает руке скользнуть при колющем ударе, уберегая сухожилия руки от пореза. Рукоять толстая, оплетенная кожей. Никаких изысков, никаких украшений — настоящий боевой нож! Боевой нож для «крыс» и воров. Юсас быстро подошел к стене, прицелился и ловко забросил нож в отдушину наверху. Эти отдушины имеются в каждой комнате, и в воздуховоде он хотя и с трудом, но может передвигаться ползком. Если разденется до трусов. Или совсем нагишом — если трусы жалко пачкать и драть о камни. Кожа? Кожу не жалко! Теперь на нем все заживает за считанные минуты! А то и секунды — проверял. Специально царапал руку — так царапина, даже глубокая, затягивается за секунды! И даже следа не остается! Жаль, что после больших ран все равно шрамы остаются… Юсас потрогал скулу, глазницу, ямку, оставшуюся от выломанной кости черепа, вздохнул, схватил курицу и оторвав ногу, вгрызся в сладкое мясо. Это Дегер, точно! Это он устроил так, что его, Юсаса, кормят, как в лучших трактирах! Небось, пригрозил им всякой гадостью! Мол, не сделает того, что они хотят! Юсас так до конца и не понял, что там происходит, и зачем Дегер… Толя! — отправляет бывших телохранителей в свой мир. Покарать какого-то там мага, который давно уже забыл, кто он такой? Ну не глупо ли? ЗАЧЕМ?! Честь? Какая, к демонам, честь?! Что это такое?! Ее можно потрогать? Ее можно съесть? Она укроет тебя от дождя? Это богачи придумали, чтобы в очередной раз отнять у бедных их деньги, а то и саму жизнь! Так было всегда, и будет всегда! Мошенники, кругом — одни мошенники! Громыхнул засов, дверь распахнулась, будто от порыва ветра, и в нее ворвался давешний «крыса». Он очумелыми глазами воззрился на стол, за которым только что сидел, на стул, на котором сидел, бросился на колени, заглянул — и под стул со столом, и под кровать. Оглянулся на Юсаса и убитым голосом спросил: — Ты не видел ножа?! — Какого ножа? — Юсас сделал лицо глубоко непонимающего и даже оскорбленного человека. — Да вы мне вообще ножей не даете! Как будто я какой-то там профессиональный убийца! Будто я заключенный! Под замком держите, ножей не даете, книжек не даете, никаких развлечений! «Крыса» подозрительно посмотрел в глаза Юсасу, и тот вдруг почувствовал легкую дрожь — не переиграл ли? Что-то у него взгляд такой… подозревающий! Нужно быть с этим типом поосторожней. Все-таки это «крыса», а не уличный бродяга! Они чуют неправду, как настоящие крысы кровь! — Ну-ка, встань! — «крыса» решительно подошел к Юсасу, схватил его за руку и буквально сдернул с кровати. Юсас пискнул, фыркнул, и отойдя к столу, уселся на стул. Тогда «крыса» шагнул к нему и быстро, профессионально обшарил с ног до головы, на что Юсас сообщил (когда тот щупал в паху), что он извращенец поганый, и Юсас всегда подозревал, что все «крысы» такие и есть. Потом «крыса» занялся кроватью — тщательно, вдумчиво осмотрел, ощупал каждый шов, одеяло, снова заглянул вниз, осматривая лежанку. Дальше пришел черед чашек и блюд с едой, потом душ и даже сортирная дырка. «Крыса» не побрезговал, сунул руку и туда. Само собой — ничего не нашел, кроме того, что должно было быть в этой дырке, выругался и долго отмывал руки, тратя мыло, предназначенное для Юсаса — что тот снова не преминул сопроводить комментарием о том, что если кто-то сует руки в дерьмо, то это не означает, что он должен мыть опоганенные руки чужим мылом. Ибо оно стоит денег. В конце концов «крыса» покинул комнату, где содержался Юсас в совершенно угрюмом, упадническом настроении, сопровождаемый участливыми советами узника о том, что нужно поискать утерянное там, где валялся в непотребном состоянии, нажравшись дешевого вина. Которым от «крысы» несло и до сих пор — перегарище просто с ног сшибал. После такого ехидства скорее всего Юсасу не видать никаких книжек, как своих ушей, но на душе сильно полегчало. Удовольствие он получил выше всякого предела. Достать тюремщика — это мечта каждого узника на всем белом свете. Остаток дня он опять спал, ел, ходил в сортир, снова спал и ел. Никто его не беспокоил. Никто не желал узнать о его надобностях и предпочтениях. Плевать всем на его предпочтения. Жратву на весь день принесли — с лихвой. Питья — море. А что еще надо? Жри, да спи — это ли не мечта любого простолюдина? По крайней мере так считают все аристократы. А потом настала ночь. Одна из тех ночей, после которых чего-то ждешь. Чего именно? Да кто знает… может — жизни. А может и смерти. Но теперь Юсас чуял, верил, знал — хуже, чем у него уже было — быть не может! Потому что хуже просто нельзя. Юсас встал с кровати через час после полуночи. За все время, что он тут находился, никто и никогда не приходил к нему ночью. Видимо — незачем было. Ведь на самом деле, как объяснил закованный в цепи Толя, Юсас здесь потому, что власть хочет через него заставить Толю сделать то, что им нужно. Сделает — их вроде как отпустят. Не сделает — тогда… тогда все плохо. Что плохо? Да все — плохо! Бошки им поотрубают, и вся недолга! Он подошел к стене, совершенно не хромая, двигаясь упруго, плавно и экономно, как полный сил лесной зверь. Юсас нарочно не показывал, насколько полно он восстановился. Насколько стал ловок и силен. Лучше пусть думают, что он до сих пор маленький больной уличный попрошайка и не более того. Но теперь Юсас был совсем другим. Не тем безногим слепым уродцем, который плакал при первой же встряске. О нет! Юсас изменился. Спасибо Толе. А еще — тем, кто Юсаса искалечил!