– Это наши ребята из боевой комсомольской дружины его опознали, – рассказывал лейтенант, – полночи выслеживали. – По приметам он полностью подходит под описание, – взяла слово девушка. – Рост примерно метр восемьдесят. В возрасте. Плащ, шляпа, очки. И портфель у него был. – И странный он какой-то. – А в чем странность? – подал голос Витвицкий. – Он… – парень на секунду замялся, – как-то так сутулился и голову словно в плечи вжимал. Как будто спрятаться хотел. – Мы проследили за ним и выяснили его место жительства, – добавила девушка. – Почему не остановили, не проверили документы? – поинтересовался Горюнов. – Мы не имели права, мы же не на дежурстве… – ответила она. – Но мы ж теперь знаем, где он живет! – Ребята твои, лейтенант, в казаки-разбойники не наигрались, что ли? – с усмешкой спросил у молодого офицера Липягин. Однако тот не стушевался, лишь упрямо наклонил голову и сказал: – Это не все. Мы сразу же установили наблюдение за квартирой. Ночью ничего подозрительного не было, а сегодня рано утром он мусор выносил. – А вот это да-а, подозрительно, – засмеялся Липягин. – В Советском Союзе мусор по утрам выносят исключительно шпионы, диверсанты, враги народа и прочие асоциальные личности. Лейтенант нахмурился. – Вы зря смеетесь, товарищ майор. Мы залезли в мусорный бак… На лицах собравшихся появились улыбки. Лейтенант заметил их, и в голосе его зазвенела обида. – Да, залезли! Чтобы… В общем, посмотреть, что он выкидывал, и вот… Лейтенант достал из спортивной сумки пакет, положил на стол, раскрыл. Липягин первым подался вперед. Улыбки с лиц участников расследования тут же исчезли – внутри пакета лежало полотенце с бурыми следами запекшейся крови. Ковалев встал, хмыкнул, повернулся к Овсянниковой. – Ира, полотенчико это в лабораторию, ага? – Где он? Задержали? – быстро спросил у лейтенанта молчавший до этого момента Кесаев. – Нет, товарищ полковник, – помотал головой лейтенант. – Мы решили не своевольничать. Но наблюдение не снимали. Не беспокойтесь, он никуда не денется, там четвертый этаж. А если что – мне сразу сообщат. – Эдик, машину! Живо! – скомандовал Липягину Ковалев. – Сам поеду… – Подождите, Александр Семенович, – остановил его Кесаев. Они переглянулись с Ковалевым. – Поспешность нам здесь не нужна, – продолжил Кесаев. – Преступник уже под наблюдением. Теперь нужно все сделать аккуратно. – Хорошо. И как вы полагаете действовать, товарищ полковник? * * * Двор был похож на все прочие советские дворы – четыре пятиэтажки, стойки для белья, детская площадка с гомонящими детьми, бабушки на скамейках. В дальнем конце двора на стоянке стояли несколько машин – «Запорожец», «Жигули», «Москвич» и серый «уазик»-«буханка» с надписью «Ветеринарная служба». Никто и не подумал бы, что изнутри «уазик» выглядит совсем не так, как снаружи, – удобные кресла, звукозаписывающая аппаратура, столик. Это была милицейская спецмашина для оперативной деятельности. В салоне сидели Ковалев, Кесаев, Горюнов, Овсянникова, Витвицкий. – Так, еще раз: что мы имеем? – хмурый Кесаев обвел взглядом коллег. – Внешность совпадает. Экспертиза показала совпадение группы крови с группой крови нашего подозреваемого. Работал с детьми, нелюдим, при этом женат. Но других параллелей с проспективным портретом нет… – Тимур Русланович, такое впечатление, что вы сейчас ищете, как бы оправдать его… этого… – Ковалев кивнул на закрытое шторкой окно автомобиля. – Я хочу исключить ошибку, – отрезал Кесаев. По двору тем временем неспешной походкой двигался ходивший на разведку Липягин. Он был в гражданской одежде, в руках – спортивная сумка с надписью «Олимпиада-80». Со стороны Липягин походил на обычного работягу, возвращающегося после смены домой. Он подошел к «уазику», открыл дверцу, забрался внутрь. – Все хотят исключить ошибку. Но задний ход давать поздно, – упорствовал Ковалев. – Вот возьмем – и все узнаем. В салон забрался Липягин, кинул сумку на пол, сел на свободное место, снял кепку, вытер лоб. – Уф… Вспотел! Он потянулся за бутылкой «Нарзана», но Ковалев перехватил бутылку, буквально впихнул ее в ладонь Липягина. – Эдик, не томи! – Все нормально, – Липягин достал брелок-открывашку, завозился с пробкой. – Две опергруппы блокируют пятый и третий этажи. На всякий случай посты выставлены в соседних подъездах. – А за домом? – спросил Кесаев. Липягин открыл бутылку, с шипением выпустив газ. – Обижаете, товарищ полковник. Понятно, что четвертый этаж, но всякое бывает. Там и посты, и целая машина в соседнем дворе на подхвате, – сказал майор и жадно припал к горлышку. – Он один в квартире? – спросил Горюнов. – Послушали – нет, – оторвался от бутылки Липягин. – Различаются минимум три голоса, мужской и два женских, предположительно, жена и дочь. Но слышно плохо, у него радио играет. – Это осложняет дело… – нахмурился Ковалев. – Но все равно будем начинать, третий час ждем, вечереет уже. Ира, готова? Последний вопрос адресовался Овсянниковой. Она, одетая простенько и неброско, кивнула. – Он, скорее всего, расслаблен, но все равно будьте начеку, – сказал девушке Кесаев. – Главное, чтобы он открыл дверь. – Не волнуйтесь, товарищ полковник, – спокойно сказала старший лейтенант. – Не в первый раз. Она достала ПСМ, малогабаритный пистолет скрытого ношения, передернула затвор, досылая патрон в ствол, убрала пистолет за ремешок юбки сзади, поправила кофточку. За всеми этими приготовлениями с тревогой и волнением следил Витвицкий. – Ирина… – вырвалось у него. Овсянникова ободряюще улыбнулась капитану. – Все будет хорошо, Виталий. – Так, вы еще поцелуйтесь тут. «Уходили комсомольцы на Гражданскую войну[15]», – проворчал Ковалев. – Все, Ира, пошла! Овсянникова еще раз улыбнулась Витвицкому, но уже еле заметно, уголками губ, открыла дверь машины и вышла. Она шла по тротуару к дому, и все смотрели ей вслед. Через несколько секунд девушка скрылась в подъезде. Кесаев взял рацию, передал Ковалеву. – Командуйте, Александр Семенович! – Внимание! Это Первый, – сказал в рацию Ковалев. – Всем группам: начали! * * * В это время на кухне в квартире Чикатило царила семейная идиллия. Чикатило, Фаина и их дочь Людмила за столом перебирали гречку, отсортировывая темные зерна и шелушки. Работало радио, шел концерт, пела группа из Прибалтики «Опус», звучала популярная песня «Надо подумать». Певец и певица как бы вели диалог: Я влюбился в первый раз И так хочу увидеть вас, Но где-нибудь в лесу, наедине. Певица отвечала: