В тир УВД Витвицкий вошел ровно в четырнадцать ноль-ноль, демонстрируя завидную пунктуальность. Кроме пунктуальности, похвастаться здесь ему было нечем. Стрелять Виталий Иннокентьевич не умел, не любил и страсти некоторых коллег к оружию не разделял. Хорошо освещенное помещение с низким потолком было разделено на стрелковые дорожки. Раздражающе громко хлопали выстрелы. На огневом рубеже стояли несколько офицеров, отстреливали норматив. За их спинами прохаживалась инструктор – крупная женщина в милицейской форме, перетянутой портупеей. Время от времени она наклонялась к зрительной трубе, смотрела на мишени и комментировала: – Дорохов, второй выстрел ушел на два часа! Поправься! Овсянникова, первый – десятка. Ирочка, молодец. Услышав последние слова, Витвицкий пригляделся и увидел Ирину. Присутствие девушки делало неприятное место чуточку приятнее, вот только как подойти к старшему лейтенанту после всего, что между ними произошло, он не знал. – Здравствуйте, – прозвучал над ухом привыкший командовать женский голос. Витвицкий обернулся. Перед ним стояла инструктор и беззастенчиво разглядывала капитана с каким-то естествоиспытательским интересом. – Здравствуйте… Я… – замялся Витвицкий. – Мне сказали… – Вы – капитан Витвицкий, я знаю, – оборвала его женщина. – Берите оружие и давайте на изготовку. Ну, смелее! Витвицкий взял со стола пистолет. Оружие он в руках держал нечасто, и, видимо, это было заметно. – Товарищ капитан, вы что, никогда не стреляли? – поинтересовалась инструктор. – Почему же… Стрелял. Только давно и… – Понятно… – оборвала она таким тоном, будто ей и в самом деле было ясно все и про нелепого капитана, и про его непутевую, лишенную стрельбы жизнь. – Как же вы нормативы каждый год сдаете? – Ну, понимаете… – совсем стушевался капитан. – У нас в институте как-то не делают акцент на этом. Мы занимаемся наукой… Он виновато развел руками, в одной из которых по-прежнему держал пистолет. Ствол пистолета при этом поглядел на инструктора. – Ствол! – женщина сердито отвела руку с пистолетом. – Ствол на людей не направлять! – Я понимаю, – поторопился объяснить Виталий Иннокентьевич. – Я же не нажимал, я все контролирую… – Еще бы вы нажали! – совсем рассердилась инструктор. – Контролирует он… На изготовку. Вот сюда! И она указала на свободный отсек рядом с отсеком Овсянниковой. Витвицкий, готовый уже возмутиться манерой общения инструктора, вдруг проникся к ней теплыми чувствами. Стараясь выглядеть уверенно, ведь Ирина может на него смотреть, он встал на линию огня и поднял руку с пистолетом. – С предохранителя снимите! – напомнила инструктор. – Да, я знаю… помню… – пробормотал Витвицкий. Он долго, неумело прицеливался. Вокруг хлопали выстрелы. Инструктор наблюдала за ним с сожалением. Из соседнего отсека выглянула Овсянникова и сразу же исчезла. Наконец инструктор не выдержала и принялась комментировать скучным голосом, будто объясняла новобранцу: – Ногу отставьте. Корпус не откидывайте назад. Рука прямая, от линии плеча… Вот так, хорошо. Совмещайте прорезь с мушкой, мушку по центру, под обрез… А теперь… Капитан Витвицкий, по моей команде… Огонь! Виталий, закусив от волнения губу, нажал на спуск. Инструктор наклонилась к зрительной трубе. – Капитан Витвицкий! Мужчина обернулся с выражением счастья на лице – он выстрелил! Инструктор его радости не разделила: – Очень плохо. – Я попал в маленькую цифру? – уточнил Виталий. – Вы вообще не попали в мишень, товарищ капитан. Рукой дернули. Расслабьтесь, что вы как каменный? Дышите глубоко и спокойно. На спусковой крючок давите плавно, без рывков. Давайте, приготовились, огонь по моей команде. Витвицкий поднял руку с пистолетом и принялся старательно целиться, задним числом пытаясь понять, как можно расслабиться при такой концентрации внимания. Вокруг продолжали хлопать выстрелы. Капитан сосредоточился на мишени и не видел, что за ним наблюдает Овсянникова. * * * – Опять в командировку? Чикатило оторвался от разложенного на тахте белья: трусов, майки, носков, которые он уже приготовился укладывать в портфель, – и обернулся. В дверях комнаты стояла Фаина. – Ну, вот… – виновато развел руками Чикатило, – больше некого послать, а там муфты и прокладки. Недокомплект получился. – Как всегда, нашли козла отпущения, – проворчала жена. – А ты что же, отказаться не мог? Чикатило рассеянно улыбнулся и снова развел руками – мол, работа есть работа. Фаина заметила забинтованную руку, заволновалась: – Андрей, что с рукой? – Да пустяки, – отмахнулся мужчина. – Поцарапался на работе. Фаина подошла ближе и принялась укладывать вещи в портфель. – Надолго едешь? – На три дня. Он внимательно следил за женой, думая только о том, что если сейчас она наткнется в портфеле на завернутый в полотенце нож, то объясняться будет непросто. В голове быстро защелкали версии оправданий одна глупее другой, но пронесло. Фаина застегнула портфель и протянула его мужу, так ничего и не заметив: – Иди поешь перед дорогой. Чикатило спокойно взял портфель и с нежностью посмотрел на жену. – Прости, Фенечка, совсем времени нет. Ехать надо. На вокзале перехвачу чего-нибудь. Он поцеловал Фаину в щеку и вышел. * * * С Шеиным Липягин встретился в комнате для допросов. Не то чтобы он чего-то опасался со стороны подозреваемого, скорее, хотел дать понять ему, что шутки закончились. И разговор он начал не сразу, давая парню возможность прочувствовать и осознать себя в не самом приятном пространстве. Липягин что-то писал. Шеин сидел напротив и озирался с тоской, ему явно было неуютно. Не зная, куда деть глаза, он задрал голову и посмотрел на лампочку под потолком. – Шеин, ты чего там высматриваешь? – поинтересовался майор, мысленно радуясь, что клиент нервничает, а значит, его тактика оказалась верной. – Ничего… – Знаешь, зачем я пришел? – Я не убивал никого. Пошутил просто, я говорил уже, – залопотал Шеин, все сильнее распаляясь с каждым словом. – У нас что, за шутки в тюрьму сажают? Сажают, да?! Последний вопрос он буквально выкрикнул в лицо майора. Липягин спокойно отложил ручку, внимательно и сурово посмотрел на подозреваемого. – Нет, гражданин Шеин. За шутки у нас не сажают. За шутки у нас расстреливают, – голос Липягина неожиданно сделался грозным. – Знаешь, пиздюк малолетний, как это происходит? Шеин, напуганный внезапно произошедшей с только что спокойным мужчиной переменой, замотал головой. – Сначала ты будешь сидеть в одиночке. Долго. Месяц. Два, три, четыре. И каждую ночь ждать, что за тобой придут, – голос Липягина снова сделался спокойным, но в нем теперь звучала угроза. – А потом… Потом, когда ты устанешь ждать и волосы твои станут седыми, как у старика, однажды откроется дверь. Там будут конвоиры и прокурор. – З-зачем прокурор? – не понял Шеин. – Он тебе скажет, что нужно написать новое прошение о помиловании взамен отклоненного. А на самом деле он должен будет подтвердить факт твоей смерти, Шеин, понял? Шеин глядел на Липягина как кролик на удава и так же загипнотизированно, как кролик перед удавом, кивнул. – Тебя выведут в коридор… Темный такой, только в конце будет гореть лампочка… И железная дверь сбоку… И конвойный прикажет тебе: «Вперед! Не оборачиваться!» И ты пойдешь… И когда ты дойдешь до конца и войдешь в комнату, в двери сбоку откроется окошечко… И – бах! Липягин громко хлопнул ладонью по столу. Шеин лихорадочно дернулся, принялся нервно мять рубашку на груди. – Я не хочу седым… – забормотал он дрожащими губами. – Я не хочу «бах»! Я… пожалуйста! Я домой хочу! Отпустите меня! – и вдруг заорал отчаянно, будто только сейчас поняв всю серьезность происходящего: – Суки, за что?! Я ничего не делал! – Поздно, Шеин! – майор смотрел на подозреваемого спокойно, даже чуть ласково, с пониманием. – Теперь у тебя только один способ избежать смерти. – Какой? – с надеждой выдохнул парень. – Ты отказался от своих предыдущих показаний, так? Подпиши новый, уточняющий протокол – и пойдешь в камеру баиньки.