– Так получилось, – объяснила она. – Я видела сон, будто мне отрезали косу. И утром я… закончила дело. – Скажи ей, Беттина, что она просто прелесть. Беттина выпила стакан воды. Вода оказалась ужасно горькой. А Коломба по-прежнему была непоправимо хороша. – Ей очень идет, – сказала она тихо. – Для нашей Беттины «очень идет» – это суперкомплимент… Коломба, ты можешь понимать его как «божественно»! Невидимая улыбка Коломбы распалила гнев Беттины. Ох как она ее ненавидела! Ненавидела ее спокойные ласковые глаза и ее добренькую ложь! Пусть бы лучше наябедничала! Пусть бы сказала: «Это она! Это Беттина отрезала мне косу ножницами ночью, когда я спала! Беттина ревнует! Она завидует!» Но нет. Она милосердно солгала. Беттине хотелось укусить ее за это. «Она ждет от меня извинений, – подумала Беттина, злобно размешивая хлопья в йогурте. – Умрет – не дождется!» – Ты хочешь взбить йогурт в пену? – засмеялась Гортензия. Беттина отложила ложку. – Мне надо уйти, – вдруг сказала Коломба (и порозовела). – Я… Друзья предложили мне погулять с ними в лесу, на весь день. Беттина снова посмотрела на нее. И подумала: «У нее слишком счастливый вид, чтобы я перед ней извинялась!» Вместо этого Беттина достала из кармана отрезанную косу и положила ее на стол перед Коломбой. – Это был не сон, – сказала она. – Тебе отрезали патлы сегодня ночью. Коломба посмотрела на косу, погладила ее кончиком пальца. Потом приподняла, точно мертвую змею, и преспокойно выбросила в зеленое мусорное ведро. – Это помогло мне почувствовать себя другой, – тихо сказала она. – Но я не буду тебя благодарить, а то ты разозлишься. * * * Впервые после смерти родителей Энид миновала четвертую дверь на втором этаже не бегом. Она даже чуть было не зашла. Но нет. Это в другой раз. Солнечным утром Дня всех святых пять сестер пошли украсить вереском пустые могилы Люси и Фреда Верделен. После обеда позвонил месье Бельмонбиш. У него выдался свободный час, свободный трактор, свободный сотрудник – короче, все офигительно свободны, можно приехать и убрать клен из колодца? – Сподобился наконец! – вздохнула Шарли, вешая трубку. У Энид сильно забилось сердце. Вдруг месье Бельмонбиш заметит под кленом дыру? Туннель? Сквозняк? Что он тогда сделает? Неужели ее секрет будет раскрыт? Дыру он, разумеется, заметил. Однако ничего не сделал. Филипп Бельмонбиш был профессионалом. Но профессионалом пе-ре-гру-жен-ным. И он знал, что Верделены на мели. – Заделать эту штуку? Монтаж и демонтаж. Леса. Спуск. Работа. Это вам обойдется… И произнес одну из цифр-стимуляторов, так хорошо ему известных. – Нет, – твердо сказала Шарли. – Это слишком дорого. Месье Бельмонбиша это устроило. Бури шли чередой, и дел у него было по горло и выше. – Ладно, – заключил он, – заделаем крышку. Цементом. Недорого. Замажем. И все шито-крыто. Его жевательная резинка была сегодня розовой и кочевала с зуба на зуб, между е и и. Клен вытащили, подняли в кузов, крышку колодца починили, уложили на бортик. Месье Бельмонбиша с коллегой горячо поблагодарили. Энид с облегчением смотрела вслед грузовику, удалявшемуся в Тупике. После обеда она позвонила Гулливеру, который как раз пришел с волейбола. – Заделали колодец? Как же теперь выберется твоя летучая мышь? – Балда Через утес. Из туннеля, который выходит к морю. Здорово? – Ммм. – Пойдем посмотреть с пляжа? – Ммм. – Ну? – Ммм? – Большой секрет, ладно? – Большой-пребольшой. – Увидим, где она влетает и вылетает. – Хорошо, – согласился Гулливер с умеренным энтузиазмом. – Как ее, кстати, зовут, твою летучую мышь? В прихожую вбежала встрепанная Гортензия. Энид быстро повесила трубку. – Тревооооога! – кричала Гортензия. Больше ничего не надо было говорить. В Виль-Эрве крик «Тревооооога!» всегда предшествовал появлению тети Лукреции. Ее «твинго» въехал в ворота и затормозил у заднего крыльца, со стороны кухни. Шарли поспешно повязала клеенчатый фартук, чтобы скрыть дырки на футболке. Беттина кухонным полотенцем стерла с губ помаду. Энид выгнала из дома Ингрид и Роберто – из-за жестокой тетиной аллергии и несовместимости их с Делмером, ее свамп-терьером. Гортензия и Женевьева не сделали ничего, только попытались выглядеть нормально, отчего стали выглядеть подозрительно. Базиль же приготовил свою самую целебную улыбку. Когда тетя Лукреция вошла, в костюме из каталога «Тамар», с самой раздраженной миной и пускавшим слюни Делмером, они поняли, что этот день, как всегда, будет пожертвован ее жалобам. – Какая утомительная дорога! – пропыхтела тетя, опустившись на диван и едва не придавив Делмера. Именно в эту минуту Ингрид тайком прошмыгнула в дом, а следом за ней и Роберто. Они как раз обсуждали, какой дорогой пробраться наверх, чтобы избежать встречи с Делмером, но пес учуял их и залаял так, что у всех заболели уши. Он перепрыгнул через тетушку, та взвизгнула. И пока он гнался за ненавистными кошками на второй этаж, тетя Лукреция заваливалась на софу на грани обморока. – Скорее, мою сумку! – простонала она. – Мой арманьяк! Мой старый арманьяк… Беттина вскочила на ноги и завертела головой во все стороны, как будто искала кого-то. – Старый маньяк? – повторила она. – Где тут старый маньяк? Гортензия Зима 1 Дед Мороз на «Формуле-1» Из дневника Гортензии Среда, ноябрь Я так хотела быть единственной дочерью. А потом вдруг поняла, какой это был бы ужас: я осталась бы круглой сиротой после смерти мамы и папы. От этой мысли меня бьет дрожь.