— Кислицына?! — Она резко остановилась, по инерции Трофим едва не толкнул ее плечом. — Его убили сегодня утром. — Кто? — Молодая женщина медленно поворачивалась к нему. — Об этом я и хотел бы поговорить. — Со мной?! Тая, казалось, ничего не понимала, а ведь она могла находиться в курсе событий хотя бы потому, что Бондареву ничего не стоило позвонить ей. А ведь он мог позвонить ей! — С тобой. Тая ничего не сказала и повернула к машинам, среди которых, как оказалось, находился ее белый кроссовер «Хонда». — Можно? — спросил Трофим, открывая дверь. — Нужно! — Тая удивленно повела бровью. — А то вдруг заляпаю здесь все кровью, — сказал он, когда она завела двигатель. — О чем это ты? — Молодая женщина настороженно посмотрела на него. Рука ее замерла на рычаге автоматической коробки, она, казалось, забыла, что собралась ехать. — Только не думай, что мне страшно… Нет, на самом деле мне страшно, но дело не в этом. — Какое дело? — Дело, дело… Дело из прошлого… Из нашего прошлого… Но дело не в том… — Спутанность сознания — нормальная реакция психики на недавний стресс, переутомление. Или признак серьезного заболевания, — блеснула познаниями Тая. Трофим кивнул, соглашаясь. Он действительно не мог собраться с мыслями, не мог сосредоточиться на главном, и это действительно реакция на пережитый стресс. — Да, да, я знаю, ты сильна в психиатрии… Я все про тебя знаю!.. Именно поэтому хочу… Нет, я прошу у тебя прощения! За ту идиотскую медкомиссию… — Не надо ничего! — расстроенно сказала молодая женщина. — Я все уже давно забыла! — Ты не просто забыла, ты доказала нам, что это мы были полными идиотами, — кивнул Трофим. — Да, доказала! — Тая взбудораженно глянула на него. Ее нежные щечки пошли красными пятнами. — Но я доказала это себе… Себе доказала, не вам!.. Вы не достойны этого!.. — не на шутку разволновалась она. — Ну вот видишь, уже не достойны. Значит, не забыла… Нет, я не говорю, что должна меня простить. Но я все равно прошу прощения. В надежде на помилование!.. — Трофим замолчал, напряженно глядя на Таю. А ведь он действительно надеется на помилование. На отмену смертельного приговора. Вдруг это она мстит им за свои давние обиды? — Все это так неожиданно, — пожала молодая женщина плечами. — Сначала погиб Евсюков, сразу за ним Мурат, сегодня убили Кислицына… Я четвертый в очереди. — В какой очереди? — Четвертый в расстрельном списке. — Ничего не понимаю! — Нам позвонили, сказали, что первый в очереди Евсюков, за ним Мурат… Я в этой очереди четвертый. Звонил человек из прошлого. Из нашего прошлого. Кто-то мстит нам… И за тебя тоже, — сказал Трофим. — Кто-то мстит? — Тая смотрела на него, как лечащий врач на клинического идиота. Она искренне, казалось, не верила в происходящее, но враг хитер и коварен, Трофим ничуть в том не сомневался. — Это правда, что ты бросалась под поезд? — И даже вышла замуж за парня, который меня спас. — За обходчика? — Трофим не мог ревновать Таю, не должен был, но сам уловил досаду в собственном голосе. Как это Тая могла выйти за кого-то замуж, тем более за какого-то обходчика? — И что в этом предосудительного? — спросила молодая женщина, обращаясь и к Трофиму и, казалось, к себе одновременно. — Да нет, ничего, — замялся он. — Вот я и вышла замуж за обходчика… — И как он там поживает?… — Трофим хотел спросить, как поживает ее муж без ноги, но сам же себя и оборвал. Не о том он думает, не для того пришел к Тае. — Уже не поживает, — грустно вздохнула она. — Умер. — С такой травмой люди долго не живут. — Давно умер? — Трофима осенило. Обходчик погиб за Таю, но из-за Славы с его идиотской комиссией. Это уже не просто издевательство над девчонкой, это смерть человека. Возможно, у обходчика был брат, который мог отомстить. Или это Тая спрашивает за мужа? Может быть, она безумно его любила. — Десять лет весной было. — Десять лет, — кивнул Трофим. — Круглая дата? — Круглая… — странно посмотрела на него Тая. — А что? — Да нет, ничего… — Ты меня в чем-то подозреваешь? — Да нет… — Ты меня в чем-то подозреваешь! — Не подозреваю. Просто ищу причину и убийцу. Кто поставил нас в очередь. Кто нас убивает. — Ты думаешь, что это как-то связано со мной? — Не думаю… — А зачем тогда ты пришел? — в лоб спросила Тая. — Три варианта на выбор. Наше общее прошлое убивает — раз, проходил мимо, увидел тебя — два, соскучился, захотел увидеть, узнал, где тебя найти, — три. Тая помолчала, рассматривая каждый вариант, хотя и без того было понятно, почему Трофим здесь. Хотя и третий вариант не исключался. Глядя на Таю, он понимал, что действительно желал ее увидеть. А ведь на самом деле желал. — Я прямо спросила! — с обидой в голосе сказала молодая женщина. — И я прямо сказал. Прошлое нас убивает! Меня могут убить прямо сейчас. Трофим глянул по сторонам — в поисках подкрадывающегося убийцы, хотел сделать это степенно, с достоинством, но вышло нервно. Его действительно могли убить прямо сейчас, в этой машине. — Кто может убить? — Я не думаю, что это ты, но что-то, связанное с тобой. С Робиком… Мы подозревали Мишу Бондарева. Глупо подозревали, но он воспринял все серьез, обвинил нас во всех смертных грехах. Робика вспомнил, тебя… — И Кислицына сегодня убили? — Да, я весь день на ногах, у Миши был, он сказал, как тебя найти. Домашний адрес не дал, не знает… А ты, значит, кандидат исторических наук? — Мне всегда нравилась история, — со сдержанной улыбкой, сказала Тая. Ей явно польстил этот вопрос. Четвертая стадия дебильности — и вдруг кандидат наук. Может, потому она и мечтала встретить Трофима, чтобы он узнал об ее успехах. И Трофима встретить, и Славу, если, конечно, она не оговорилась. «А я уже и не смотрю, ты или нет»… Возможно, он просто не так понял смысл ее слов. — А Станислав Сергеевич нацелил меня на развитие интереса. Научил меня работать над собой… — Станислав Сергеевич нацелил, — эхом отозвался Трофим. — Да, психиатр. — Да, я знаю, у тебя был нервный срыв. — Можно сказать и так, — не совсем, но все же согласилась Тая. — Я знаю, что ты пережила… Слава недавно сказал, что дети — самые жестокие существа на свете. Я с ним согласен. Но все равно стыдно. Очень стыдно. — И ты пришел покаяться, потому что кто-то вас убивает за ваши грехи? — не без сарказма спросила Тая. — За наши грехи… Никто не хочет в это верить. Даже Бондарев не очень-то верит. Грехи наши знает, а в месть не верит. — В это на самом деле очень сложно поверить.