«Ох уж эти немцы!» – подумал Салид. Все-то им нужно сосчитать. Они захотят узнать точное число волосков у дьявола на заднице! – Буду ждать, «Цеппелин-1». Конец связи. – Конец связи, – подтвердил гауптштурмфюрер. Тем временем его люди наводили порядок. Вернув трубку радисту, Салид встал и присоединился к своим бойцам. В воздухе все еще висела пороховая гарь. Подойдя к зоне смерти, Салид услышал недовольное кряхтение пулеметчиков, разбиравших свое оружие для транспортировки. Он прошел вдоль тропы. Повсюду валялись трупы партизан, скорченные или расслабленные, такие, какими их застигла смерть. Две-три лошади еще дышали и бились в судорогах, пока их не усмирили окончательно завершающие выстрелы. – Второе отделение, рассредоточиться по периметру в ста метрах. Остальные продолжают работу. Где Акков? Черт бы его побрал, когда он нужен, его вечно нет… – Я здесь, капитан, – откликнулся обершарфюрер Акков. Это был закаленный боец, в прошлом сержант полиции, прекрасно владеющий солдатским ремеслом. С почерневшим от пороховой копоти лицом обершарфюрер приблизился к командиру. – У меня есть точные цифры, – доложил он. – Выкладывай, – приказал Салид. Убито тридцать пять бандитов, из них по крайней мере девять женщин, но некоторые настолько изуродованы взрывами, что опознать невозможно. Кровавых следов, уходящих от тропы, нет. Трудно поверить, что кто-нибудь мог уцелеть в такой бойне, но мало ли что. При свете дня мы прочешем местность. – К рассвету нас здесь уже не будет. Наши потери? – Двое убитых, семеро раненых, один в критическом состоянии и не дотянет до прибытия бронетранспортеров. Вдоль тропы душный ночной воздух разрывали короткие очереди. Бойцы полицейского батальона знали, что лучше не подходить к трупам слишком близко. Перевернешь один такой труп, а у него в руке пистолет или нож, и он еще не совсем мертв и жаждет захватить тебя с собой. А может быть, истекая кровью, он отвинтил у гранаты предохранитель и обмотал шнуром запястье, и если его потревожить, граната упадет, детонатор сработает, и граната взорвется. Вместо этого бойцы медленно продвигались вдоль тропы, светя фонариками, и, оставаясь от трупов на некотором удалении, выпускали в каждый короткую очередь. Так было безопаснее, и дело стоило того, чтобы потратить лишние патроны. Только после того, как шеренга трупов была убита по второму разу, бойцы отложили оружие и уложили мертвецов, неподвижных и застывших, более или менее упорядоченно, чтобы изучить их более внимательно. – Опознать сможете? – спросил Акков у гауптштурмфюрера-араба, который медленно шел вдоль шеренги тел, пристально их разглядывая. Салид всматривался в каждое мертвое лицо. Он не испытывал ничего, кроме чувства долга и ответственности, а также честолюбия, полученного от истинной веры. Маски смерти не имели для него никакого значения, в свое время он видел их тысячами, быстро усвоив за время службы в группе «Д», что нет смысла задерживаться на каждом отдельном лице. В какой-то момент Салид достал из-за пазухи папку, чтобы сравнить данные. Насчет женщин не могу сказать, – задумчиво произнес он. – Придется их отмыть и привести в порядок, чтобы можно было опознать. Что же касается Бака, я надеялся сегодня его прикончить. Это стало бы дополнительной заслугой, наградой за которую стала бы неделька в Берлине. Но если только он не один из тех, кому снесло полголовы, я его здесь не вижу. Возможно, его тут и не было. Недельный отпуск в Берлине являлся лучшей наградой для страстных и любвеобильных боснийцев, любивших насиловать женщин почти так же, как и убивать. Личные предпочтения самого Салида были более эстетическими: если бы ему дали неделю отпуска, он вернулся бы к ежедневной практике пяти молитв и мечтам о суровой красоте Палестины с ее рощами из финиковых пальм и оливковых деревьев, выбеленными солнцем скалами из песчаника, ее щедростью, скрытой в задумчивой рассеянности, ее теплом, ярким солнцем, ее нуждающимся народом. – По прогнозам разведки, Бак должен был быть здесь, – заметил Акков. – «Прогноз» – это научное слово, обершарфюрер. Разведка просто строит предположения, как и все мы. В других условиях я бы назвал эту операцию великолепной и успешной. Трупов столько, сколько пехотинцам фон Бинка не удавалось собрать в одном месте за целый год. Однако именно эта операция была очень специфической. Я до сих пор не могу сказать, добились ли мы успеха, и пока не знаю, какой отчет представить обергруппенфюреру Гределю. – Господин гауптштурмфюрер! – окликнули Салида. К нему поспешно приблизился возбужденный боец. В руках он держал винтовку, которую протянул Аккову, а тот передал Салиду. Это была винтовка «Мосин» образца 1891/1930 с оптическим прицелом ПУ и ремнем в виде сложной петли, чтобы закреплять ее на теле в трех точках. – Белая Ведьма была здесь, – пробормотал Акков. – В этом нет никаких сомнений. Снайперское везение: пещера. Снайперское везение: пещера, в которой нет медведя, волка, барсука или какой-нибудь другой дикой твари, готовой сразиться с незваным пришельцем за право собственности. Снайперское везение: ручей, по которому можно пробежать несколько километров, не оставляя следов. Больше того, когда Мила наконец выбралась из воды, она вскарабкалась на скалы и поднялась по каменистой тропе на твердую, сухую землю. Опять же, никаких следов. Девушка забралась в пещеру и сжалась в комок, глядя на то, как лучи поднимающегося над Карпатами солнца пробиваются сквозь листву. Вокруг царила тишина. Картина казалась идеальной: вертикали двадцатиметровых сосновых стволов, горизонтали сосновых ветвей, гармония зелени и бурых красок, уходящий вниз склон, зелень травы, чем-то напоминающей клевер, косые лучи солнца, проникающие сквозь заросли. В воздухе чувствовался сладкий аромат сосновой хвои. Картина была настолько безмятежная, что Миле пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторваться от нее: все вокруг говорило об умиротворенности и безопасности, в то время как об этом, скорее всего, не могло быть и речи. Мила не видела ни одного немца, хотя поле зрения было ограниченно. С другой стороны, партизаны ее тоже не искали. У нее не было ни винтовки, ни карты, и она понятия не имела, где находится. Все произошло так быстро, по-современному – вот ты в одной вселенной, на грани сна, грезишь о близких людях, а в следующее мгновение ты уже в другой вселенной, где царит оглушительное насилие, а все и вся пытаются тебя убить. У Милы ныло все тело. Чем дольше она лежала, тем больше сигналов боли поступало от различных его частей, осознающих, что им уже больше не нужно работать по максимуму и они могут расслабиться в безделье, отрапортовав о своем дискомфорте. Мила несколько раз упала, заработав синяки и ссадины и ободрав колени. Ей пришлось пробираться через густые заросли, поэтому лицо и руки были иссечены сосновыми иголками. Похоже, она потянула мышцы на груди, и эти мышцы настойчиво докладывали о своих страданиях. Была еще такая мелочь, как растянутая лодыжка, но у лодыжек имеется определенное свойство: первый день они помалкивают, а на следующий громко жалуются. Добрая сотня царапин, шишек, синяков, порезов, ссадин и уколов требовала к себе внимания. Тем временем Мила отчаянно проголодалась. Что она будет есть? Мила не была лесным жителем. Она родилась и выросла в большом городе. Ее жизнью были петербургские кинотеатры и кафе, что можно было сказать про многих коренных петербуржцев из старинных семей: Мила никак не могла заставить себя называть свой родной город Ленинградом. Это был город белых ночей, прекрасный в неярком северном свете, с величественными соборами и дворцами, бесчисленными реками, каналами и мостами. Это был город Достоевского, город русской литературы, самый европейский город в России. И он никак не подготовил Милу к тому, с чем она столкнулась сейчас. Она поняла: ей нужно составить план. Ее отец, мудрый и изобретательный, уже все решил. Мила услышала его голос. Оставаться в пещере, дождаться наступления ночи, затем с наступлением сумерек начать спускаться вниз. Возможно, ей повезет, возможно, не повезет: либо она наткнется на крестьян, которые ей помогут, либо на немцев, которые ее убьют. Но нельзя просто лежать здесь, дожидаясь смерти. Теперь необходимо оценить ситуацию. Воспользоваться головой. Папа говорил, что ты умная, все учителя говорили, что ты умная. Думай! Анализируй, анализируй, анализируй. Прежде чем решить какую-либо проблему, необходимо понять ее суть. Это верно и в физике, и на войне, в политике, медицине и любом другом виде человеческой деятельности. Необходимо определить, что на самом деле является правдой, в отличие от того, что хотелось бы считать правдой. Папа свято в это верил, и эта вера его погубила. Отец Милы был агрономом-биологом, и его задача, как и у всех, кто работал по этой специальности, заключалась в том, чтобы повысить урожайность пшеницы. Родина жила на своей пшенице: из нее получался хлеб, а хлеб означал жизнь. Кто-то однажды сказал, что хлеб – основа жизни. Отец Милы рассмеялся. «Нет, – ответил он, – хлеб и есть сама жизнь». Однако его работа была основана на твердой вере в генетику великого Менделя. Увы, один украинский крестьянин-гений по имени Трофим Лысенко верил в теорию гибридов. Он завоевал расположение Сталина, а вскоре получил власть. Лысенко всеми способами подкреплял свои теории, сначала письмами в научные журналы, затем письмами властям, которые стали оканчиваться ночными визитами сотрудников госбезопасности. Но отец Милы не собирался молчать. Нельзя изменить в лаборатории колосок пшеницы и ожидать, что эти изменения передадутся последующим поколениям. Великий Мендель дал ясно это понять еще сто лет назад. Эту истину нельзя было отрицать, а перевод всей советской сельскохозяйственной политики на бредовые теории гибридизации неизбежно должен был обречь миллионы людей на голод. Федор Петров не был героем. Совсем наоборот. Это был мягкий, спокойный человек, крайне порядочный, любящий супруг и отец троих детей. Но он считал своим долгом говорить правду, и он говорил ее до тех пор, пока не исчез. Из-за какой-то пшеницы! И вот теперь Мила попала в другую ловушку: ее охватило ожесточение. Она тщетно пыталась выбросить из памяти ту ночь, когда узнала, что отца забрали, долгие месяцы без единой весточки от него, и, наконец, неофициальную, но далеко не случайную встречу ее матери с одним из товарищей отца по работе в университете. «Он сказал, по слухам папа умер от туберкулеза в лагере в Сибири». И это был конец. Боль утраты нельзя выразить словами. А впереди ждало новое горе: оба брата, мать, муж. Даже великий Достоевский со всеми своими затравленными, гонимыми неудачниками не смог бы найти слов, чтобы выразить это. Нужно жить дальше. И постараться все забыть. И снова папа: включи свой мозг снайпера. Сосредоточься, сконцентрируйся, осмотрись, пойми. Ничем себя не выдавай, спрячь свои красивые глаза и тело, слейся с землей, ветром, деревьями, стань снайпером и сполна расплатись со своими врагами. Анализируй. Оценивай. Вникай. Господь наделил тебя разумом, так воспользуйся же им. Что тебе известно? Мне известно, что немцы поймали нас в засаду. Почти все наши были убиты. Мне удалось спастись совершенно… Нет, не надо. Не трать время напрасно на свои переживания. Кому какое дело до того, как снайперу удалось спастись. Ты спаслась – и все. Вернемся к общим вопросам. Охарактеризуй действия немцев. Высокое мастерство. У них лучшая военная машина в мире, и они в любом боевом столкновении убивают пятерых наших, теряя одного своего. У них лучше оружие, более умные офицеры, более изобретательные солдаты. Мы бьем их исключительно численным превосходством. Если они убивают нас в соотношении пять к одному, мы навалимся на них шестеро на одного, десятеро на одного и в конечном счете одержим верх, потому что при всех прочих условиях мы можем их обескровить. Можем завалить их своими жертвами. Мы можем вынести больше страданий. В конце концов, мы расчищаем минные заграждения, маршируя через них. Но, несмотря на все вышесказанное, ночная засада была проведена на высочайшем уровне. Она превзошла все, что повидала Мила и за шесть месяцев в Сталинграде, и в тот день смерти на Курской дуге. Особенно если учесть, что немцев было очень мало. Только так и могло быть. Большой отряд не смог бы передвигаться и занимать позицию настолько бесшумно. Он обязательно оставил бы следы. В лесу партизаны Бака чувствовали себя как дома: их могли провести только те, кто знает лес еще лучше. Небольшой бесшумный отряд. Лучшие из лучших. Считанная горстка бойцов. Сколько их было? Два пулемета. Мила узнала тяжелые удары пуль калибра 7,92 мм, вырывающихся из дула с огромной скоростью. Затем автоматы – их более легкий, более отчетливый треск, звучавший контрапунктом к тяжелым пулеметам. Высокий темп автоматической стрельбы создавал ощущение, будто нападавших тысячи, в то время как на самом деле их было всего несколько человек. Мила не могла припомнить, чтобы слышала хотя бы один винтовочный выстрел. Все нападавшие были вооружены автоматами. Все без исключения. Для немцев это большая редкость. Если все нападавшие были вооружены автоматами, это говорило о многом. Действовало какое-то специальное подразделение, элита, а не какой-нибудь строевой взвод, забредший в Карпаты в надежде подстрелить парочку партизан. Мила мысленно прикинула: двадцать – двадцать пять человек. Четверо за пулеметами, остальные с автоматами и гранатами. Сначала открывают огонь пулеметы. Затем в дело вступают автоматы и гранаты, но гранат не больше чем по четыре на человека. Далее по сигналу все стрелки умолкают, и поблизости – совсем рядом! – вскакивают палачи и быстро подбегают к раненым, спрятавшимся, умирающим, расстреливая их в упор. Подумать только, что это за бойцы! Они лежали неподвижно, без единого звука, пока их товарищи вели ураганный огонь в считанных сантиметрах у них над головой. Обе группы четко знали разграничительную линию, палачи в засаде полностью доверяли стрелкам и выскочили в то самое мгновение, когда те прекратили огонь. Не было потеряно ни доли секунды. Оставшиеся в живых? Тут речь может идти только о невероятном везении, из пятидесяти человек считанные единицы, и она сама в числе счастливчиков. Но засада была осуществлена блестяще, каждый человек знал свое место и свои действия; возможно, все было отрепетировано заранее. Операция не была случайной. Эти люди знали. У них были великолепные разведданные. Они без единого звука двигались по кишащему партизанами лесу, им был известен путь колонны, они мастерски осуществили расправу. Определенно речь шла об уровне войск СС, а то и более высоком. Их появление в Карпатах – если Мила правильно понимала ситуацию, здесь уже давно сложилось тяжелое положение! – означало приход новой силы в лице какого– то нового элитного подразделения. Что это могло означать? В это мгновение Милу вывело из размышлений какое-то едва уловимое движение. Она посмотрела, разделив видимый мир на сектора и изучая их один за другим, сверху вниз, слева направо, так же тщательно, как машинистка перепечатывает рукопись. И наконец она их увидела. Глава 11 Львов Наши дни – Немцам было прекрасно известно, где будет находиться отряд Бака, в какое время он там появится; они провернули все просто идеально, – сказал Свэггер. – Но главное не то, что все было сделано быстро. Главное, что это «быстро» означает – а означает оно предательство. – Кто-то выдал партизан. Мы сможем определить, кто именно?