Кремль Начало июля 1944 года Здесь было пусто, как в музее, и громкий стук ее сапог по мраморным плитам пола отражался эхом от сводов восемнадцатого века. Наверное, каждый день поздно вечером плиты полировали, а также вытирали пыль с картин и статуй давно исчезнувших богов. Здесь все по-прежнему говорило о царях и великих князьях, но не о большевиках. Наконец ее провели в зал совещаний; войдя, она застала там трех высокопоставленных офицеров госбезопасности, сидящих в напряженном внимании рядом с мужчиной в штатском, который держался с небрежной уверенностью великого князя в окружении чистильщиков конюшен. – Крылов. – Встав, мужчина в штатском кивнул, но руку не протянул и вообще никак не приветствовал гостью. Сама по себе эта фамилия уже говорила о многом. Крылова называли правой рукой Сталина, а в некоторых кругах – и его стальным кулаком. Крылов отправлялся туда, где возникали неприятности. Проницательный, привлекательный внешне, обладающий жестоким обаянием и железной волей, он решал любые проблемы, будь то снижение темпов производства стрелкового оружия или усмирение строптивого офицера в Прибалтике. Этот человек славился тем, что доводил до конца любое дело, за которое брался. Но Мила подумала: «С чего это такая большая шишка заинтересовалась тем, что случилось под Курском?» – Товарищ снайпер, – начал Крылов, – из доклада врачей следует, что с вашей ногой все в порядке. Вижу, вы несколько месяцев прекрасно поработали в разведке при штабе генерала Зуйкова, поправляясь после ранения. Он лестно отзывался о том, как вы героически выполняли в Сталинграде свой долг. И он опять просил произвести вас в лейтенанты. – Товарищ генерал слишком добр ко мне, – пробормотала Петрова. – У него есть на то все основания. В конце концов, на вашем счету несколько десятков убитых врагов. Товарищ снайпер, вы можете назвать точное их количество? – Никак нет. Я не веду счет. В донесениях говорится, что вы уничтожили уже больше сотни фашистов. Я думал, что такая спортсменка, как вы, привыкшая к соперничеству, – Мила играла в теннис, завоевывала призы, но это было тысячу лет назад, – должна состязаться с другими снайперами. – Я убиваю людей, – возразила Петрова. – Это не доставляет мне радости. Я занимаюсь этим, потому что так нужно моей Родине, потому что так нужно нашему вождю, и, самое главное, потому, что когда я вижу в прицел упавшего фашиста, я знаю, что он не убьет того парня, которого я утром видела в очереди к полевой кухне. – Да, отлично сказано. В конце концов, ничто не сравнится с фронтовым братством. Все три офицера, судя по погонам, два полковника и подполковник, послушно кивнули. У них на мундирах виднелись синие петлицы госбезопасности, на столе лежали фуражки с синими околышами. Трудно ошибиться. Но даже без синих петлиц и синих околышей в них чувствовалось нечто говорящее о силе, у них были лица людей НКВД – Мила видела такие у солдат заград-отрядов, которые шли следом за идущими в атаку подразделениями, – равнодушные, замкнутые, с маленькими глазками и поджатыми губами. На таких лицах не хотелось задерживать взгляд, да и сами эти люди, выбравшие своим ремеслом работу в службе госбезопасности, не любили, когда на них пристально смотрели. В нынешних обстоятельствах единственной их задачей было выражать пылкое восхищение Крыловым. В конце концов, ему достаточно было глазом моргнуть, чтобы все трое исчезли. Более того, это прекрасно понимали все присутствующие. Достав из красно-желтой пачки папиросу, Крылов не спеша закурил, словно показывая, что мир его подождет, но никак не наоборот. Глубоко затянувшись, он выпустил облако дыма и пристально посмотрел на Петрову. Его бычье тело было облачено в темно-синий костюм, к которому совершенно не шел аляповатый галстук. Впрочем, Крылов и не стремился к внешнему изяществу. – Людмила Петрова, вот вам трудный вопрос. Задам его прямо, из уважения к вашим значительным боевым заслугам. Ну, вот и оно. Наконец дело дошло до Курской дуги. Однако это было не так. – Дело касается вашего отца. Я должен спросить, чувствуете ли вы по-прежнему гнев, и если так, не влияет ли это на ваши суждения. Петрова постаралась сохранить взгляд безучастным. Идиот– майор оказался прав, это был очень полезный дар. Ее глаза выражали чувства только тогда, когда она этого хотела. Пусть другие выплескивают душу в окружающий мир, беззаботно, неосторожно. Петрова не показывала ничего. – Государство поступило так, как считало нужным, – сказала она, усилием воли подавляя воспоминание о том, как в 1939 году приехал черный «воронок», увезший, как потом выяснилось, навсегда ее отца, профессора биологии Ленинградского университета. – Уверена, это было сделано в интересах народа. Когда началась война, я вся отдалась служению Родине. Я позволила себе любить в течение одной недели и выйти замуж. Мой муж вернулся на фронт выполнять свой долг и вскоре погиб. Я буду служить отчизне до тех пор, пока у меня есть силы. Моя смерть ничего не значит. Главное – наша страна должна победить врага. – Великолепный ответ, – похвалил Крылов, и трое приспешников подобострастно закивали. – Не имеет ничего общего с правдой, уверен, но произнесен с прочувствованной, хотя и лживой искренностью. Вы мастерски лжете, и я по достоинству оценил то, каких это стоило усилий. Лгать очень непросто, как известно любому политработнику. Уверен, взгляды вашего отца на урожай зерновых имели логическое обоснование, он верил искренне, и каким бы заблуждением они ни были, он не заслужил ту судьбу, какая была ему уготована. Строгий выговор с занесением в личное дело, быть может, понижение в должности, но смертный приговор? Такая жестокость! Государство совершает много ошибок, и даже сам вождь первым это признаёт. Но он, как и я, надеется, что после войны, когда мы во всем разберемся, справедливость будет восстановлена. Ну а пока, хотя мне известно, что рана до сих пор вас беспокоит, ваш патриотизм не вызывает сомнений. У товарищей из разведки есть вопросы к товарищу снайперу? Ну вот и пришла наконец очередь Курской дуги. В лучшем случае все закончится Сибирью. Однако вопросов оказалось немного, все мягкие, и Петрова легко с ними справилась. Родилась в Петрограде в 1919 году, счастливая, здоровая дочь известного профессора, потом арест отца, затем война, потом Дмитрий, оба брата погибли в первый год войны, бедная мать недолго их пережила, погибла под обстрелом в блокадном Ленинграде, и, наконец, ее состояние теперь – осколочное ранение зажило, она идет на поправку. Ничего про Курскую дугу и про задание, полученное в особом отделе. Мила опять не позволила глазам выдать ее. Наконец Крылов, похоже, был удовлетворен. Взглянув на часы, он показал, что пора двигаться дальше: у него впереди восемнадцатичасовой рабочий день, и предстоит сделать еще много дел. – Товарищ снайпер, пожалуйста, ознакомьтесь вот с этой папкой. Глава 05 Москва Бюро газеты «Вашингтон пост» Наши дни – Вот как я вышла на этого типа, – сказала Рейли, сидя в кабинете, смежном с ее квартирой. Оба помещения принадлежали газете «Вашингтон пост». – Я набрала в поисковой системе «Гарри Гопкинс[4] Сталина», и сразу же всплыло имя: Василий Крылов. Я его проверила. Из ближайшего окружения Сталина он единственный обладал властью провернуть такую операцию. Крылов был у Сталина человеком для решения любых проблем, каким был у Рузвельта Гопкинс. Много лет назад Свэггер погрузился в события, которые в феврале 1945 года привели его отца на Иводзиму[5]. Он слышал о Гарри Гопкинсе, одном из тех влиятельных людей, кто принял решение, – хотелось верить, искренне желая сделать как лучше, – отправить молодых ребят умирать в песках и теплых водах Тихого океана. – Разумное предположение, – согласился Свэггер. – Нам нужен человек, обладавший властью, способный задействовать различные ведомства и сводить вместе людей, которые сами по себе ни за что не нашли бы друг друга в трясине войны. Этот твой Крылов обладал властью. Он принимал решения. Добивался того, чего хотел. И все-таки его присутствие никак не вяжется с общей картиной. – Что ты хочешь сказать? – Русские так не работали. Хотя советская разведка имела большой опыт работы и добилась значительных результатов, она практически не прибегала к классической схеме заброски подготовленных оперативников в глубокий тыл противника. В этом просто не было необходимости. И действительно, до конца 1944 года боевые действия велись в основном на территории Советского Союза. А на этой оккупированной территории были десятки партизанских отрядов, подпольных ячеек, отдельных разведчиков, и все они уже находились на месте, поэтому в любом районе имелись люди, с которыми был установлен контакт. Поэтому русским не требовалось собирать группу или даже одного человека, перебрасывать ее за тысячу километров и вводить в дело. Но, рассудил Свэггер, на самом деле есть только одно правило, и это правило гласит, что нет правил без исключений. Милу Петрову отправили на Украину, и это было настолько необычно, настолько выходило за рамки стандартной процедуры, что неизбежно вызвало бы сопротивление всех ключевых игроков, поэтому провернуть все мог только человек, способный заставить крутиться любые колеса, и таким человеком как раз был «Гарри Гопкинс Сталина». Свэггер вкратце изложил все это Рейли, и та, кивнув, выложила ему биографию Крылова: советский государственный деятель во втором поколении, родился в 1913 году. Отец в конце двадцатых – начале тридцатых работал советским торговым представителем в Германии. – Шпион? – захотел знать Свэггер. – Разумеется. Так что Василий Крылов на самом деле вырос в Мюнхене, там он учился до прихода Гитлера к власти. Тем временем его отец пытался налаживать торговые отношения, но, вероятно, на самом деле налаживал связи с профсоюзами и достаточно влиятельной коммунистической партией Германии. Как только нацисты пришли к власти, началась травля коммунистов, и Крылова-старшего выдворили из страны. Крылов-младший великолепно учился, еще в молодости проявил организаторские качества, и, несомненно, не без протекции отца в 1936 году его избрали в Политбюро, а в 1938 году он привлек внимание Сталина. Во время войны он играл значительную роль. Крылов ездил по фронтам, передавая генералам приказы Сталина. После войны поднялся на ведущие роли в государстве. Возможно, Крылов мог бы даже стать после смерти Сталина генеральным секретарем, поскольку Хрущев его любил, но он почему-то пропал из виду. Не могу сказать – лишился власти или же потерял интерес. Можно сказать, он просто исчез. – Подозреваю, что, будучи человеком Сталина, он наступил кому-то на ногу, и когда сталинское время закончилось, этот человек ему отомстил. Итак, беремся за Крылова. Посмотрим, куда он нас приведет. – Значит, – спросила Рейли, – у тебя есть какие-то мысли относительно того, зачем Крылов отправил Милу на Украину? – Конечно. Кого-то требовалось убить. – Но хотя Украина к июлю 1944 года и была по большей части освобождена от немцев, на протяжении трех лет она оставалась ареной непрерывных кровопролитий. Немцы убили там миллионы человек. И кто среди всех этих убийц может быть главным? – Еще одна мысль. В Карпатах на Украине, где все это и происходило, действовали многочисленные партизанские отряды, так? В таком случае зачем перебрасывать по воздуху девчонку из Сталинграда или откуда там еще, где она оказалась после Сталинграда, если можно было просто приказать партизанам прикончить этого типа? – Его надежно охраняли? – предположила Рейли. – Совершенно верно. Так что атака в лоб закончилась бы неудачей. Но Мила Петрова снайпер. Одна из лучших в своем ремесле. Она убивала издалека, оставаясь невидимой. Она могла бы завалить этого главного убийцу, скажем, с пятисот метров. И это был единственный способ до него добраться. – Значит, речь идет о какой-нибудь нацистской «шишке», точно? – Точно. – Гм… Снова войдя в поисковую систему, Рейли набрала: «Нацистский чиновник Украина 1944». И нажала ввод. Прильнув к экрану, Свэггер и Рейли увидели, как он, мигнув, выдал первые двадцать пять из 16 592 результатов. Из этих двадцати пяти в двадцати одном фигурировала одна и та же фамилия. – Гредель, – сказал Свэггер. – Черт побери, а кто такой этот Гредель? Глава 06 Станислав Городская ратуша Июль 1944 года Для бога он был слишком толстым и низкорослым. Излишне обильная плоть его лица чересчур свободно болталась на черепе. Глаза заплыли, щеки, губы и усы отвисли. Толстенные стекла очков в стальной оправе увеличивали тусклые бесцветные глаза, налитые кровью от бессонных ночей. В личных предпочтениях он держался очень скромно, что полностью соответствовало его непривлекательному лицу и неказистому телу, которое это лицо поддерживало. Хотя он носил звание обергруппенфюрера СС – что на причудливом жаргоне этой организации означало «старший вождь группы СС» – и, следовательно, должен был носить изящный черный мундир с двойными серебряными молниями и прочими эмблемами и нашивками, он упорно надевал бесформенный темный костюм сотрудника похоронного бюро и черные ботинки, давно не знавшие гуталина. Внешне он походил на профессора экономики, коим и являлся в действительности. И это было не хвастовство, он не говорил окружающему миру: «Мне не нужно играть в эту игру и надевать мундир, моя власть так обширна, что никто не посмеет высказаться на этот счет». Нет, просто так работала его голова, замечая только необходимое. Если бы у него спросили, во что был одет при их последней встрече Вождь – в форменный китель или в штатский костюм, он бы не смог ответить. Если бы о том же спросили всего через пять секунд после того, как он вышел с совещания, он бы и тогда не знал ответа. Однако если бы у него спросили, что сказал Вождь в отношении развертывания венгерских войск в составе группы армий «Северная Украина» в Белоруссии в июле, он ответил бы в мельчайших подробностях, потому что у него была необыкновенная память. Он не забывал информацию. В его решениях учитывалось все – малейшие крупицы информации, все присланные ему донесения, все документы, которые он когда-либо просматривал, каждое написанное им слово. Вселенная была записана на бумаге, в цифрах и оценках. Сама плоть в виде человеческих существ была ненадежна, и ею можно было пренебречь, что, разумеется, не относилось к его жене, которую он очень любил. К счастью, Хельга возвратилась в Берлин вместе с его любимой таксой Митци. И, таким образом, его мозг был свободен и мог полностью заняться проблемой железных дорог.