Командир сам не мог точно сказать, кто он, капитан или майор, поскольку ему уже давно обещали повышение, но бумаги, по всей видимости, где-то затерялись, хотя на самом деле его это нисколько не волновало. В «зеленых дьяволах» все обращались друг к другу по имени и на «ты» и каждый знал своих начальников в лицо. Кроме того, у фон Дреле имелось много медалей, хотя он и не смог бы сказать, каких именно. Когда-то его физиономия красовалась повсюду, он, как кому-то казалось, олицетворял со бой идеал и, если так можно выразиться, являлся немецким Эрролом Флинном[20], с потрясающе красивой внешностью, полоской рыжеватых усиков и вьющимися светлыми волосами. Форма носа и скул словно была рассчитана с помощью логарифмической линейки, и на всех фотографиях он получался неизменно великолепно. Фон Дреле был очень привлекательным, но он еще умел воевать. Он привык к известности, к тому, что его любят, им восхищаются. До войны он был гонщиком в команде «Мерседес» и в 1938 году в возрасте двадцати одного года на Гран-при Монако финишировал третьим, на «Серебряной стреле», стремительной ракете на колесах. Фон Дреле обожал щекочущую нервы скорость, которая позволяла ему полностью показать невероятную координацию зрения и моторики рук, деятельный ум, молниеносные рефлексы, необычайную прозорливость и безумную храбрость. По этим же самым причинам он любил войну, по крайней мере первые три года. – Карл, как, по-твоему, долго еще? – спросил у него оберфельдфебель Вилли Бобер. Подняв руку, фон Дреле взглянул на часы, какие носили итальянские аквалангисты. Сам он предпочитал их, исходя из предположения, что раз они ходят под водой, в бою тоже не должны подвести. – На моих четверть второго. Кажется, фон Бинк говорил, что к месту выброски мы прибудем ориентировочно в половину. – Не помню, – признался Вилли. – Я его не слушал. – Я тоже его не слушал. Что на этот раз, мост или железнодорожная станция? – Гм, – задумчиво пробормотал Вилли Бобер, – пожалуй, лучше спросить у ребят. Ребята рассмеялись. Они любили эту игру – притворяться, кто невнимательнее всех отнесся к заданию. Бывало, эти шутки случайно слышал кто-нибудь из старших офицеров, принимая все за чистую монету. Как-то раз фон Дреле пришлось идти к генералу, чтобы с Бобера сняли несправедливые обвинения. Разумеется, все прекрасно знали, что делать. В Чорткове находился трехпролетный мост через реку Серет, и по этому мосту Советы перебрасывали, хоть и со свойственной им скупостью, свежие части для наступления, которое должно было начаться через неделю. У люфтваффе не имелось ничего, кроме скромных транспортных тихоходов наподобие «тетушки Ю», так что разбомбить мост было нечем, а артиллерия до него не доставала. Сюда должны были перебросить 2-ю гвардейскую армию, в составе которой имелось шесть танковых дивизий, всего около шестисот Т-34 и самоходных орудий, готовых идти в бой. С четырьмястами танками, которые уже находились на этом берегу Серета, 14-я мотопехотная дивизия фон Бинка и 12-я танковая дивизия СС Мюнца еще могли как-то справиться, но тысяча им уже была не по зубам. Следовательно, мост требовалось взорвать. Достав фляжку, Бобер открутил крышку. – Шнапс. Очень хороший. Прислала одна девушка, с которой я познакомился, когда в последний раз был в отпуске, тысячу лет назад. Каким-то образом он дошел сюда, – сказал он, протягивая фляжку фон Дреле. – Ах да, забвение. Очень помогает. Ты отличный солдат, Вилли! Отхлебнув глоток, фон Дреле отправил обжигающую жидкость по горлу. Прекрасно, кувалда ударила по голове, утихомиривая натянутые нервы, слегка туманя приглушенный свет в салоне самолета, смягчая вибрацию трех двигателей «тетушки Ю». – Когда мы закончим это дело, надо будет прикончить всю бутылку. Дверь кабины открылась, и второй пилот, высунув голову, прокричал, перекрывая рев двигателей: – Карл, через три минуты мы подходим к цели и начинаем набор высоты! – Понял, – ответил фон Дреле. Он повернулся к Вилли: – Пора! Тот кивнул: – Я скажу ребятам. Вилли был мудрым старейшиной боевой группы фон Дреле. Он был в ней с самого начала, везде побывал, все повидал и остался жив. Это он носил шесть нашивок за ранения. Ему шел двадцать пятый год. Не обращая внимания на качку и тряску, Бобер поднялся на ноги, сориентировался и ухватился за поручень, проходивший посередине вверху через весь фюзеляж. Это явилось знаком для остальных. Ребята побросали сигареты, кое-кто перекрестился или, по крайней мере, поднял взгляд к небесам в надежде на то, что у Всевышнего еще сохранился хоть какой-то интерес к судьбе последнего воздушно-десантного батальона немецкой армии, оставшегося в России. Затем все тяжело поднялись на ноги, поднимая громоздкий груз снаряжения, зацепились карабинами за поручень. Гул и тряска были слишком сильными, и фон Дреле не стал произносить напутствие; впрочем, у него не было и желания. Он просто прошел перед строем, похлопав каждого бойца по плечу и подмигнув ему. Похоже, ребятам это понравилось; но что можно было прочесть по этим перепачканным лицам? Командир прошел к дальнему концу фюзеляжа, где уже расположился борттехник, готовый распахнуть люк, как только вспыхнет зеленая лампочка. На вид этому мальчишке было лет тринадцать. Господи, теперь что, в армию призывают уже из детских садов? Ну этому-то хоть досталась непыльная работенка в люфтваффе; он не сидит у лафета противотанковой пушки ПАК-40 в ожидании нескольких сотен «тридцатьчетверок» и целой армии крестьян с винтовками в руках в придачу. Прикрепив вытяжной фал своего парашюта к поручню, фон Дреле оглянулся назад и увидел четырнадцать пар глаз, четырнадцать силуэтов голов в касках, четырнадцать кулаков, стиснувших поручень, четырнадцать облачков пара, вырывающихся изо рта. Также он увидел трубу фаустпатрона, германской версии американской базуки, которая прекрасно справлялась с задачей вскрывать бронированные консервные банки красных, но была чертовски неудобной и тяжелой. Она весила целую тонну, и кому-то из ребят предстояло прыгать вместе с ней. Кому не повезло на этот раз? Похоже, пришла очередь Хубнера. – «Зеленые дьяволы», одноглазый Вотан[21] приветствует вас! – крикнул фон Дреле, поднося кулак к эмблеме с падающим орлом и отдавая честь – традиция, и хотя никто его не услышал, все дружно крикнули в ответ, хором, но он их тоже не услышал. Самолет внезапно взмыл вверх, летчик за считанные секунды набрал нужную высоту, зажглась зеленая лампочка, молоденький мальчишка с силой повернул рычаг и распахнул люк, превозмогая напор воздуха. Фон Дреле шагнул в холодную ночь, распластался плашмя, ощутил скорость падения, подхваченный силой притяжения, и на мгновение почувствовал головокружительную невесомость – это по-прежнему вызывало у него восторг – и поднятую винтами струю вихря, ударившего в лицо. Мимо проплыло хвостовое оперение «тетушки Ю», фал натянулся, вытаскивая из ранца купол РЗ-20, и еще через секунду фон Дреле с силой дернуло вверх – это парашют принял на себя удар сжавшейся атмосферы. Внизу, погруженная в темноту и беззвучная, простиралась Россия. Один из ребят потерялся. Он просто не присоединился к остальной группе в условленном месте, на поляне в семи километрах от самого моста. Фон Дреле терпеть не мог терять своих людей. Он и без того потерял слишком многих! Это было невыносимо! У него мелькнула мысль отказаться от выполнения операции, снарядить поисковые отряды, разыскать пропавшего солдата и направиться обратно к линии фронта. Но это было невозможно. – Быть может, он нас еще догонит, – предположил Вилли Бобер. Все понимали, что это крайне маловероятно. Оберефрейтор Дитер Шенкер, ветеран итальянской и русской кампаний, три ранения, два «Железных креста», скорее всего сейчас болтался вниз головой на дереве, со сломанной шеей или позвоночником. Если он остался в сознании, то мог бы вытащить нож и перерезать себе вены на запястьях, чтобы тихо и мирно умереть от потери крови. Если его найдут русские, они, перед тем как его прикончить, непременно развлекутся с ним штыками. Вот такая это была война. Вторым, что пошло не так, стала карта. Она повела группу вокруг двух деревень прямиком к военному лагерю, где остановились на ночлег миллиардов шесть или около того иванов, прежде чем двинуться к передовой для участия в предстоящем спектакле. Боевой группе фон Дреле пришлось сделать еще один круг, а на это потребовалось время. Замысел заключался в том, чтобы дойти до моста задолго до рассвета, снять часовых, заложить взрывчатку и установить дистанционный детонатор, чтобы к тому моменту, как начнется фейерверк, находиться в нескольких километрах от моста. С этой фантазией пришлось расстаться практически сразу же: старинное боевое правило гласило, что ни один план не живет дольше первого этапа. До места группа добралась только тогда, когда над краем мира уже зажглось солнце. Значит, работать предстояло при свете дня. К счастью, берег зарос густой зеленью, а иваны никак не ожидали высадки диверсантов в таком глубоком тылу. Они стали излишне самоуверенными из-за миллиардов своих людей, миллионов танков и тысяч новеньких блестящих американских грузовиков, избавлявших их от необходимости раньше времени снашивать сапоги. Что ж, это была серьезная ошибка. Двигаясь бесшумно по густым зарослям вдоль берега Серета, десантники смогли приблизиться к мосту. Они устроились под ним и могли видеть мешки с песком и колючую проволоку: их небрежно набросали и натянули иваны, скорее отдавая дань традиции, чем следуя тактической необходимости. Быстро осмотрев местность, Карл увидел то, что и ожидал: на противоположном берегу реки располагался городок Чортков, убогие домишки и немощеные улицы, пустынные в столь ранний час, хотя тут и там стояли красноармейские грузовики, чьи обитатели, вероятно, укрывались в домах. Никакого движения. На этом берегу реки Чортков продолжался, но в меньшей степени: здесь находились его «пригороды», две-три постройки сельскохозяйственного назначения, несколько типичных украинских хат с белеными стенами и черепичными крышами. И снова тишина, несколько красных грузовиков тут и там. Ну а наверху, на самом мосту? В гнезде, возведенном иванами из мешков с песком в качестве блокпоста, вряд ли могло быть что-либо серьезное. Скорее всего, часовые дремали, наслаждаясь тихой ночью вдали от боевых мест. Так что потребуется всего несколько секунд переполоха и неразберихи, чтобы добраться до часовых и, по крайней мере теоретически, бесшумно их убрать. На данном этапе связь должна осуществляться только знаками. Никакой болтовни, они прекрасно могли объясняться жестами. Четыре человека, показал знаками Карл, снимают часовых. Резать глотки будут он сам и – он указал на трех очень хороших парней, хотя на самом деле, если разобраться, очень хорошими были все. Затем Карл показал, что двое из этой четверки перелезут под мостом на противоположную сторону и посмотрят, что происходит там. Все четверо поднимутся на мост, похоже, не оборудованный блокпостом с той стороны, и начнут работать ФГ-42 и СТГ-44. Если иваны нападут оттуда, эти ребята станут первой линией обороны. Другую четверку Карл назначил подрывниками. Заправлять балом предстояло Денекеру, гению взрывчатки. Тут не было ничего из ряда вон выходящего: не требовалось спускаться с моста по веревкам и закладывать заряды циклонита под пролетами. Вместо этого все четверо обрушатся на дорожное покрытие моста шанцевым инструментом и сделают в ней углубление. Затем они уложат в него циклонит, который представлял собой липкое тесто, расфасованное по два килограмма в два холщовых мешочка, и вставят в него детонатор номер восемь с бикфордовым шнуром. Далее бикфордов шнур незаметно протянут по мосту и вставят в другой детонатор номер восемь. Когда настанет время уходить, Денекер вставит запал в номер восемь, тот вспыхнет бенгальской свечой, и от него загорится бикфордов шнур – взрывчатка ПЕТН, делающая «бум!» со скоростью шесть тысяч триста метров в секунду. Пламя за долю секунды распространится по бикфордову шнуру до основного заряда, и большой шматок циклонита превратит мост в пыль. Это работало по всей Италии и по всей России, так что не имелось причин, почему это не должно было сработать и сегодня. Четыре килограмма сделают работу чисто и аккуратно. Но вот следующая часть была рискованной. Четырнадцать десантников – Шенкер до сих пор так и не объявился – не смогут просто уйти по дороге, поскольку сюда со всех сторон ринется пехота красных. Даже такие идиоты, как русские, все равно сообразят, что путь отступления будет проходить вдоль берега реки, и они постараются двинуться на перехват, а также открыть огонь с противоположного берега Серета. Единственный способ отхода – захватить грузовик, вывести из строя все остальные, в суматохе взрыва умчаться на нем прочь ко всем чертям, бросить его где-нибудь в укромном месте и ночью проскользнуть к своим. Конечно, план был не лучший. Фон Дреле это понимал, но выбора у него не имелось. Еще можно отказаться выполнить приказ, и тогда его расстреляют. За такое его не пощадит даже фон Бинк. Солнечного света становилось все больше, хотя сам диск еще оставался невидим за кромкой пшеничных полей вдалеке, объявляя о своем появлении только редеющим полумраком. Фон Дреле кивнул. Он и трое его подельников-убийц сняли каски и положили винтовки на землю. Каждый достал из кармана складной нож, нажал на рычаг и движением запястья выбросил в утреннюю прохладу десять сантиметров лучшей золлингенской стали – на лезвии красовалась надпись «rostfrei»[22]. Все четверо терпеть не могли работать ножом. Это было ужасно. Тут присутствовала некая как бы интимная связь, после которой оставались сожаление, угрызения и ненависть к самому себе. Определенно, этим точно не следовало заниматься ради какого-то бесноватого мошенника из Австрии, но оставалось еще чувство долга перед чем-то, что в зависимости от обстоятельств именовалось Родиной или Великой Германией, но в действительности это был долг перед своими боевыми товарищами, стремление не подвести их. Карл кивнул напоследок каждому бойцу, после чего повернулся к тем, кто направлялся под мост. Подняв обе руки, он показал шесть пальцев, затем сделал большим и указательным букву «О», что означало шестьдесят секунд, кивнул еще раз, и ребята двинулись вперед. «Тысяча один, тысяча два», – фон Дреле продолжал мысленный отсчет, застыв в ожидании в предрассветных сумерках, нетерпеливо облизывая губы. Так было всегда перед падением флажка – пересохшее горло, возбуждение и предчувствие чего-то страшного, а затем… …«тысяча пятьдесят девять, тысяча шестьдесят», – и Карл поднялся на насыпи, его тело наполнилось энергией и целеустремленностью, он выскочил из-за опоры моста и ворвался в сооружение из мешков с песком, своим шумом предупредив находившегося там человека, и тот успел обернуться к приближающейся смерти. Пожилой тип с трубкой в зубах и безмятежным крестьянским лицом сжимал в руках винтовку. Грудь опоясывала пулеметная лента, на пилотке красовалась красная звездочка, ворот гимнастерки защитного цвета был расстегнут. Солдат изумленно раскрыл рот, увидев это фантастическое видение, светлые волосы и черное лицо, лезвие, сверкнувшее в первых лучах солнца. От неожиданности солдат выронил трубку, и Карл, мгновенно подбежав, вонзил нож ему в горло. Это было ужасно. Карл услышал бульканье крови, заполнившей трахею, заглушая крик. Навалившись на солдата всем телом, он толкнул его на мешки с песком, снова и снова вонзая нож в горло и шею, одновременно другой рукой зажимая рот, на всякий случай. Воткнуть и выдернуть, воткнуть и выдернуть, в неистовом порыве, отключить, вырубить – «Умри! Умри! Умри же ты, черт бы тебя побрал!» – чувствуя, как лезвие погружается в мягкие ткани, иногда скользя по пористым внутренним структурам, иногда вспарывая что-то вязкое и желеобразное, до тех пор, пока борьба не превратилась в судороги, судороги превратились в конвульсии, а конвульсии перешли в ничто. Слишком близко, очень близко – видеть лицо бедняги, чувствовать вытекающую горячую кровь, ощущать брызнувшую из рассеченной артерии струю. И не обойтись без того, чтобы пролить море крови. А бедолага перед смертью всегда всхлипывает, плачет, мочится, делает в штаны. Отступив, Карл уронил мертвое тело и обернулся в тот самый момент, когда его напарник расправился со вторым часовым, проделав то же самое, перепачкав в крови руки и запястья. На бруствере из мешков с песком стоял ручной пулемет Дегтярева и лежали гранаты-«лимонки», в основном, предположил Карл, для внешнего эффекта. Впрочем, пулемет мог пригодиться. К этому времени на мост поднялись остальные ребята, и кто-то протянул Карлу его ФГ-42 и каску. Никто не произнес ни слова, и фон Дреле, приказав жестом следовать за ним, побежал через мост, чувствуя за собой трех своих товарищей. Вокруг по-прежнему было совершенно тихо. С пролета моста Карл увидел туман, цепляющийся за поверхность реки, и колышущийся тростник, а чуть ниже по течению у берега покачивались на воде какие-то грубые русские посудины – они казались доисторическими, вырубленными из бревен. Он чувствовал, как подпрыгивает на голове каска, как трясутся в ранце гранаты, как дрожит портупея с магазинами, как скачет в кобуре девятимиллиметровый «Браунинг» бельгийского производства, как впиваются в мягкое покрытие моста тяжелые ботинки. Наконец Карл добежал до противоположного конца, скользнул в гнездо из мешков с песком, нашел позицию для стрельбы и вскинул к плечу свою ФГ. Ни одной цели. Вообще ничего. В Чорткове все было спокойно. Если ребята сделают дыру, засунут туда дерьмо, то можно будет запалить бикфордов шнур, угнать грузовик и унести отсюда ноги ко всем чертям… Откуда раздался первый выстрел? Карл не смог определить точно; наверное, этого уже никто и никогда не узнает. Пуля ударила в покрытие моста, подняв фонтанчик щепок. А в следующее мгновение весь мир заполнился светом. Красные стреляли трассирующими, в основном, если судить по звуку, из автоматов, и ткань, сотканная из разноцветных ниточек, заняла место погоды – точнее, превратилась в погоду. Повсюду, куда ударялись пули, они порождали возмущение, и воздух на мгновение терял прозрачность от брызнувшей пыли и завихрений. – Твою мать! – пробормотал Карл. – Стреляйте только в том случае, если у вас будут цели! – крикнул он, хотя в этом приказе не было необходимости. В конце улицы какой-то храбрый иван попытался подбежать к грузовику, но два «зеленых дьявола» выстрелили одновременно, завалив его. Ответный огонь стал общим. По правилам в ближнем бою или во время уличного столкновения из ФГ и СТГ полагалось вести огонь только одиночными выстрелами, однако из этого вовсе не следовало, что нельзя стрелять часто и прицельно – а в этом искусстве десантникам не было равных. И действительно, боевое столкновение превратилось в соперничество баллистических характеристик. Стреляя полноценным винтовочным патроном «Маузер» калибра 7,92 мм, десантники имели преимущество в дальности и мощности, а также в скорости. Если они видели цель, они ее поражали. Новые СТГ-44, которые приходилось использовать потому, что находить ФГ становилось все труднее, стреляли укороченным патроном калибра 7,92 мм, извлекая его из сильно искривленного рожкового магазина, и при необходимости могли превращаться в самый настоящий брандспойт, однако в полуавтоматическом режиме они сохраняли точность и приличную мощность. Жаль, что они были чертовски громоздкими и тяжелыми. С другой стороны, у иванов имелось много автоматов, и они стремились взять числом, но это была пистолетная пуля, ненадежная, как по части дальности, так и точности. Иваны производили много шума, поднимали пыль, расчерчивали пространство трассирующими нитями, однако в цель попадали только в случае везения. Поэтому все было очень просто. Карлу и его товарищам следовало лишь сохранять спокойствие и точно стрелять. Никаких очередей – только прицельный одиночный огонь, стрельба по вспышкам выстрелов и по теням, и люди падали на землю. Но в основном, правильно оценив соотношение риска и возможных результатов, они просто предпочитали не приближаться. И ФГ, и СТГ на добрых сто лет опередили свое время. Что касается ФГ, требовалось недюжинное мастерство, чтобы совладать с отдачей легкого оружия при стрельбе мощным патроном, но совмещение оси ствола с осью приклада, хитроумный подпружиненный приклад и дульный тормоз существенно упрощали задачу. Характерной особенностью винтовки было необычное расположение пистолетной рукоятки под углом почти шестьдесят градусов, косметический троп, сразу же сделавший ее классикой своего жанра, однако, как утверждалось, сделано это было для того, чтобы облегчить стрельбу во время спуска на парашюте. Винтовка смотрелась классно, в духе Бака Роджерса[23]. Она обладала откидным прицелом, изощренно умным по своей конструкции, складным штыком, встроенной двуногой сошкой и горизонтальной системой боепитания для лучшего равновесия расположенной прямо над пистолетной рукояткой. Кто-то однажды назвал винтовку «трехкилограммовым МГ-42». При стрельбе в полностью автоматическом режиме совладать с таким зверем было непросто, но десантники чаще всего использовали режим одиночной стрельбы, что позволяло добиваться максимальной точности при высокой скорострельности. Винтовка уже больше года находилась на вооружении у «зеленых дьяволов», и они в ней души не чаяли. Бедолаги, которым достались СТГ, все время стремились обменять их на ФГ, однако владельцы последних не желали с ними расставаться и ухаживали за винтовкой старательно и нежно, не жалея смазки. Тем не менее СТГ был замечательным оружием, пусть и ужасным на вид по меркам какого-нибудь эстета. Штампованная сталь, грубая отделка и агрессивно-эргономичная схема превращали его в отвратительно-прекрасное и в то же время загадочное творение. Главными недостатками являлись сложность стрельбы из положения лежа из-за огромного громоздкого магазина, а также соблазн автоматического огня, превращающего автомат в пожирающего боеприпасы зверя, который за считанные секунды мог оставить бедного десантника без патронов, если тот не овладел регулировкой темпа стрельбы. Тем временем к делу присоединились остальные десантники на другом берегу реки, и игра снова велась прицельными одиночными выстрелами, а не пожирающими патроны очередями. Затем кому-то пришла в голову мысль схватить «Дегтярев» и включить его в дело. Кто бы это ни был, он выпускал одну за другой россыпи патронов 7,62х54 по залегшим иванам, по близлежащим строениям и окнам. Этот парень мог позволить себе без сожаления жечь боеприпасы, поскольку у него не имелось намерений забирать эту штуковину с собой. – Поторопитесь, черт побери! – крикнул Карл. Однако на самом деле у него не было причин жаловаться, ибо ребята долбили яму на открытом месте, под огнем, лихорадочно орудуя лопатками, а вокруг них пули с визгом ударялись в камни и отражались от настила, поднимая в воздух галлоны пыли. У Карла закончились патроны, он аккуратно убрал пустой магазин в подсумок – железное правило, поскольку доставать магазины также становилось все труднее и труднее, и уже начал вставлять новую двадцатку, когда увидел, как из-за угла появилось это. Советский средний танк Т-34. – Твою мать, а он что здесь делает? – пробормотал фон Дреле. Глава 23 Музей Коломыя