– Миша дед Мазай, потому что он нас с Севочкой как зайцев спас. Я натурально тонула в пучине бытовых и материальных проблем. И тут появился дед Мазай, который нас за уши в лодку втащил, и теперь мы вместе весело плывем. В начале нулевых Михаил каким-то образом заработал неплохие деньги, и они с Жекой открыли частную школу. Она стала в ней директором, заодно ведет уроки музыки и занимается учебно-воспитательным процессом. А Михаил заведует финансами и хозяйственными вопросами. Узнав о желании супругов создать гимназию, я удивилась. Ни Жека, ни Миша не имели опыта работы с детьми и никогда не руководили другими людьми. На мой взгляд, их затея была обречена на провал. Но неожиданно школа стала пользоваться популярностью, и сейчас у супругов вполне успешное предприятие с очень хорошей репутацией. Жеке удалось подобрать отличных педагогов, которые – надо же – любят детей и хотят привить им знания, а не вытянуть из родителей побольше «спонсорских» денег. Супербогатыми людьми Ковалевы не стали, большую часть прибыли они вкладывают в гимназию, живут в своей старой квартире, а летом перебираются на дачу, которую построил еще Олег Сергеевич. Правда, Миша сделал везде хороший ремонт и купил всем членам семьи по новой машине. У Жеки теперь много модных вещей, отдыхать супруги ездят в Италию. Но шикарного загородного дома они не построили, «Бентли» не завели и по модным горным курортам не раскатывают. Евгения с Мишей – представители так называемого среднего класса, к олигархической верхушке ни малейшего отношения не имеют. Да, вы, наверное, полагаете, что я ошиблась, перепутала имя отца Жеки, назвала его Олегом Сергеевичем, но до этого упомянула, что Жеку зовут по паспорту Евгения Ивановна. Все правильно, биологический отец Жени погиб за пару месяцев до ее рождения. Иван Константинович тоже был военным, что с ним случилось, я не знаю. Олег Сергеевич по долгу службы приехал к вдове, привез ей деньги, которые собрали сослуживцы покойного, и… остался навсегда. Олег забирал из роддома Женечку и совершенно искренне всю жизнь считал ее своей дочерью. Но при этом отчим никогда не обманывал девочку, честно рассказал ей, что они по крови не родные. На нее это сообщение не оказало ни малейшего негативного воздействия. Она обожала Олега Сергеевича. Помня о своем безоблачном детстве и счастливой юности под крылом заботливого отчима, Жека ни на секунду не сомневалась, что ее муж будет любить Севочку. Но, к сожалению, Игорь, первый супруг Ковалевой, особой радости при виде малыша не выказывал и вскоре заявил ей: – У нас родятся собственные дети, Севу лучше сдать в интернат. Жека настолько опешила, что задала абсолютно неуместный вопрос: – Зачем? Супруг не стал лицемерить. – Я не слишком много зарабатываю, ты не получаешь алиментов на ребенка. Не хочу, чтобы мой собственный сын был лишен каких-то радостей из-за незаконнорожденного мальчишки. Ковалева тут же взяла паспорт и пошла подавать заявление о разводе. Через несколько лет в семью влился Михаил, и Сева наконец-то обрел лучшего папу на свете. Воспитанная, сдержанная Жека не принадлежит к числу женщин, которые, едва войдя в офис, громогласно говорят: – Мой-то! Опять вчера нажрался, налился по брови водкой, скандал устроил! А свекровь! Вот дура! Что она за ужином закатила! Евгения никогда не пускает посторонних в свою личную жизнь. Даже я, близкая подруга, знаю об отношениях супругов немного. В основном информация ко мне притекала от Таисии Ивановны. Вот она, в отличие от дочери, поболтать любила. Если я звонила Жеке и слышала от ее матери: «Девочки нет дома. Солнышко, у тебя есть минутка?» – то отлично понимала: разговор шестьюдесятью секундами не ограничится. Художница продержит меня на проводе не менее получаса, сообщит все семейные новости и от души отругает Мишу. Но если спросить у Жеки: «Как Севочка?» – вот тут и она не станет молчать. Глава 3 Сын для Жеки – это… подобрать сравнение невозможно. По ее словам, Всеволод красив, умен, гениален, талантлив, великолепен, никогда не совершает ошибок, всегда поступает правильно, он лучший друг матери, ее опора, сильное плечо, надежда и гордость. Если кто-то спрашивал, где работает Сева, она начинала тараторить: – Он имеет диплом режиссера-постановщика, сейчас ищет пьесу, чтобы воплотить ее на сцене. Очень трудно найти спонсора, который согласится вложить деньги в спектакль, но еще сложнее отыскать достойный литературный источник. Классика Севе неинтересна, она вся давным-давно облизана коллегами, а современные авторы пишут отвратительные тексты. Большинство людей, услышав подобные речи, понимающе кивают и начинают беседу на иные темы. Но встречаются бестактные особы, которые не унимаются и продолжают любопытствовать: – Ладно, я понял, что Сева находится в творческом поиске, а работает он где? В каком учреждении получает зарплату? После короткой паузы, видя, что собеседник не отлипает, Жека говорит: – На данном этапе Сева – арт-директор московского клуба «Туннель». Это лучшее заведение столицы, оно находится в центре города, там собираются уникальные люди. Мальчик работает на износ, ночью бодрствует, днем спит. Не понимаю, как он выдерживает неимоверный график. Лично мне Сева никогда не казался симпатичным, и я не понимала, что в нем находят девушки, коих вокруг него толпы. Он слишком худой, с болезненно бледным лицом, тонким злым ртом и узким мышиным подбородком. Но самое отталкивающее в лице парня – глаза. И дело даже не в том, что они неприятного зелено-желтого цвета, слишком глубоко посажены и окружены почти черными синяками. Меня пугает их выражение. У Всеволода взгляд лжеца. Всякий раз, когда он разговаривает со мной, меня не покидает ощущение, что парень говорит неправду даже в тот момент, когда сообщает, что на улице светит солнце. Услышав эту фразу от него, я непременно взгляну в окно и буду весьма удивлена, если не увижу ливня. Меня Сева не обманывал ни разу, но я почему-то пребываю в уверенности, что парень не способен честно говорить ни о чем. Я недолюбливаю его и поэтому всегда с ним излишне приветлива. Он не сделал мне ничего плохого, и я испытываю неудобство от того, что безо всяких причин плохо к нему отношусь. – Дело не в курении, – вдруг с усилием произнесла Жека, – прости, Лампуша, я не люблю грузить людей своими проблемами, но со мной в последнее время творится что-то странное. Понимаешь, я стала очень нервная, прямо истеричка! – Если бы так, – засмеялась я, – вспомни Свету Рагозину. Она легко могла опрокинуть на пол пюпитр, разорвать ноты, разразиться нецензурной бранью, а все из-за ничего не значащих чужих слов, которые ей показались обидными. Помнишь, какой демарш она устроила Верочке Каскиной, когда та сказала: «Света, смени помаду, розовый перламутр тебе не к лицу»? Ковалева поморщилась. – Каскина всегда была бесцеремонной. Зачем лезть к человеку с советом, если тебя не спрашивают? – Но это же не повод бросаться на Веру, рвать на ней блузку и орать, пересыпая свою речь бранью, потом бежать к начальству и требовать увольнения бедняжки Каскиной, – продолжала я. – Вот Светлана – психопатка, а ты нормальная, воспитанная женщина, на мой взгляд, даже излишне сдержанная. Я подчас поражаюсь твоему терпению, ты никогда ни на кого не жалуешься. Жека неожиданно покраснела. – С неприятностями надо справляться самой, нельзя превращать друзей в жилетку для слез. Если есть желание решить наболевшие вопросы, надо идти к психотерапевту, а не грызть мозг подруге. Я улыбнулась. – Лично мне очень помогает Катюша[3]. Хорошо иметь возможность обратиться к специалисту, он профессионально разберется с твоей бедой. Вот только посещать психолога придется долго, стоят его услуги совсем недешево, и он не даст тебе конкретного совета, не станет жалеть, и, вероятно, в процессе общения ты услышишь от него не совсем лестные для себя слова. А подруга скажет по-свойски: «Наплюй, я тебя люблю, все будет хорошо». И сразу почувствуешь себя намного лучше. Так что у тебя случилось? Жека положила руки на столик. – Началось это недели две назад. Мы ужинали дома втроем, болтали о всякой ерунде. Я пошла к плите, чтобы положить Мише жареную картошку. Севочка и говорит: «Мам, ты кусок уронила». А я не услышала, наступила на ломтик, поскользнулась и чуть не упала, уцепилась в последний момент за мойку. Стою, еле живая, трясусь, сама не пойму, чего так испугалась, поворачиваюсь, а Сева смеется: «Ну, мама, ты даешь! Просто звезды на льду, катание на картошке!» Жека умолкла на секунду, потом продолжила: – И что он ужасного сказал? Ничего. – Мог бы вскочить и помочь тебе устоять на ногах, – неодобрительно заметила я, – а не хихикать себе под нос. Она чуть сгорбилась. – Миша вообще ничего не заметил, он в тот момент в телик уставился, там кто-то кому-то гол забил. Сева же попросил: «Ма, плесни мне чайку». И понимаешь… Жека снова замолчала. – Говори, – поторопила я ее. Она сделала глубокий вдох. – Лампа, мне не с кем посоветоваться, ни Мише, ни Севе рассказать это не могу, и вообще, о таком не сообщают ни врачу, ни священнику, ни родной маме. Но одна я не справлюсь, мне очень страшно. Она снова набрала полную грудь воздуха, медленно выдохнула и наконец-то решилась на откровенность. – Я взяла чайник и пошла к столу. Ну сколько там по нашей кухне идти? Шаг? – Два, – улыбнулась я. Жека кивнула. – Вот-вот. Расстояние невелико, но за ту секунду, что я несла чайник, меня охватила такая злость. Нет, ненависть! Страшная! Я ее ощущала физически. Липкая, холодная, черная. Ты когда-нибудь надевала костюм из латекса? – Не приходилось, – пробормотала я. Жека содрогнулась. – А я в школьном спектакле про инопланетян изображала в таком наряде межгалактическую ведьму, никто из детей не захотел ее роль исполнять, пришлось директору в страшилище наряжаться. Очень неприятно натягивать на тело прорезиненную ткань, она противная. Так вот, тогда мне на кухне показалось, что меня снова в тот комбинезон упаковали, я прямо заледенела вся и… не могу дальше говорить! Она обхватила голову руками и закрыла глаза. Вот тут я испугалась и потребовала: – Быстро рассказывай. Что бы ты ни сделала, все можно исправить! Жека подняла на меня грустный взгляд. – Не разделяю твоего оптимизма. Есть поступки, после которых следует пойти и утопиться. Я вздрогнула и схватила подругу за плечо. – Перестань ходить вокруг да около. У нас с Максом много знакомых, мы вытащим тебя из любой беды. Неожиданно она улыбнулась. – Спасибо, Лампуша. Я не совершила преступления, я просто подумала, что Севу надо убить! Насмерть! Вот прямо сию секунду вылить ему на голову кипяток. Понимаешь? Моя нижняя челюсть медленно отвалилась, а Жека мрачно продолжала: – Я отчетливо представила, как горячая вода попадает Севе на макушку, стекает струйками по лицу, он кричит, а я хохочу от радости. Это нормально? Хорошо, что она задала вопрос риторически, ей не требовался ответ. Я застыла на стуле истуканом, а она тем временем говорила: – В ту же ночь мне приснился сон. Иду по коридору с канистрой в руках. Дом богатый, убранство в английском стиле, темные двери, книжные шкафы, ковры. Я прошла через гостиную и вошла в спальню, там огромная кровать с дубовой спинкой, на ней спят две женщины. Лиц не вижу, одеяла натянуты до плеч, незнакомки лежат на животе, перед моими глазами лишь белокурые волосы, явно выкрашенные и уложенные в дорогой парикмахерской. Я спящих не знаю, но понимаю, что они молодые, красивые, богатые. Дальше не поверишь! Ковалева криво улыбнулась и продолжила: – Я открываю канистру и думаю: «Вот сейчас плесну бензин на одеяло и подожгу». Понимаешь? Сон такой реальный, как явь, и я в нем размышляю: «Нет, если брошу спичку, женщины скатятся на пол, собьют огонь, живы останутся. Надо действовать иначе». И я обливаю пол вокруг кровати по периметру, чтобы поднялась огненная стена – из-за нее не выбежать. Потом беру спички, но останавливаюсь. Спички? Они короткие, я сама могу обжечься. Вижу на столике длинную свечу. Хватаю ее, зажигаю фитиль, швыряю свечку на одеяло и выскакиваю в коридор, плотно закрыв за собой дверь. Через секунду раздается хлопок, словно лопнула натянутая парусина, бух! И крик! Нет, вопль! Нечеловеческий! Леденящий кровь! А я иду по коридору абсолютно счастливая, на душе прямо эйфория. Я их убила! Сожгла! Уничтожила! Это нормально?