– Шею бы свернуть этой суке, – низким голосом сообщила Рита. – Вот моя голубая мечта. – Рита! – Кого она с собой тащит? – Подругу какую-то, – призналась мать. Черные глаза Риты Сысоевой блеснули недобрым светом. – С мужем, – добавила Нина не совсем уверенно. Рита выругалась в адрес неизвестного мужа так, что мать вспыхнула. – Язык-то попридержи! Девушка ожесточенно застучала ножом по разделочной доске. Ошметки вареного яйца полетели во все стороны. – Чай, не башку ей рубишь, – вполголоса заметила Нина. – Аккуратнее давай. Обе женщины замолчали. Ритка взялась чистить яблоки для пирога и тут запоздало сообразила, что мать ничего не говорит просто так. Нет, болтать Нина любила, и для постороннего человека ее стрекот зачастую был лишен смысла. Но свои хорошо знали, что к матери стоит прислушиваться очень внимательно. «Аккуратнее давай». Еще пять минут прошло в тишине, нарушаемой лишь постукиванием ножей. Рита обдумывала материнский наказ, и постепенно в голове ее зрел план. Когда он приобрел явственные очертания, девушка отложила нож в сторону. – Мам, а мам! – Чего? – Тетя Клава ведь не приедет? – В больнице она, с переломом ноги, – недовольно сказала Нина. Ее сестра Клавдия, бой-баба с бешеным нравом, считалась тяжелой артиллерией в предстоящем сражении. «Додумалась тоже – конечности летом ломать! – ругалась про себя старшая Сысоева. – Ни на кого положиться нельзя». – Можно я тогда Криську приглашу? Нина уставилась круглыми птичьими глазами на дочь: – Курятину, что ли? – Мне скучно без нее будет! – вдохновенно соврала Рита. – А она веселая. – Для веселья у нас Елизавета Архиповна приедет, – мрачно возразила Нина. – Ухихикаешься. – Баба Лиза? – ахнули от дверей. Мать и дочь обернулись. Григорий, брат Нины, застыл в дверях с выражением ужаса на опухшем лице. – Дядь Гриш, ты чего? Григорий встряхнулся. Твердым шагом прошел к холодильнику, достал запотевшую бутылку. – Отметим, дамы! – С утра начинаешь? – вознегодовала Нина. Хрустальная стопка победоносно сверкнула в солнечном луче. – В рамках борьбы с несовершенством этого мира, – осадил ее брат, закусывая петрушкой. – Зачем старуху позвала? – Не звала я, сама она напросилась. Скучно ей. Григорий некоторое время без выражения смотрел на сестру, а затем, ни слова не говоря, налил вторую порцию. – Гриша! Но было поздно. Со словами «за влюбленных» тот опрокинул стопку и жадно прижал к носу пучок укропа. – Ну, Григорий… В обширном семействе Нины годами царил матриархат. Все жизненно важные решения принимались многочисленными елизаветами, тетьтанями и клавдиями. На откуп мужчинам отдавались мировая политика и футбол. Тридцать лет назад юная Нина Лобанова, прогуливаясь по вокзалу, заметила у киоска с прессой тощенького ушастого лейтенанта и немедленно забрила его в мужья. Родня удивлялась и крутила пальцем у виска. Но в голове Нины зрели амбициозные планы. В мечтах видела она, как ее раздобревшему лейтенанту нашивают генеральские погоны, как чеканит он шаг в новеньком мундире, а сама она выступает рядом генеральшей в норковом манто. Отчего-то именно манто ярче всего сияло перед Ниной, и манило, и нашептывало нежные глупости. Однако в спонтанно родившемся плане таилась червоточина. Зловредного червяка воплощал сам без пяти минут генерал, Петр Сысоев, для домашних – Петруша. Петруша был человеком смирным, покладистым и лишенным инициативной жилки в той же степени, насколько лишена ее тля, безропотно позволяющая доить себя муравьям. Вершины устремлений у лейтенанта Сысоева попросту не было: его желания представляли собой ровное плато. «Быть сытым и в тепле – что еще нужно человеку? – рассуждал Петруша. – Ну еще чтоб жена добрая и детки». Нина попыталась укоренить в муже стремление к лучшей жизни. С тем же успехом можно было прививать ветку сакуры к арбузу. Тогда Нина сама выступила в роли главнокомандующего и отдала Петру приказ стремиться ввысь. Сысоев с тоской посмотрел в небеса и зажмурился. Нина раздала родне духовые инструменты и закатила скандал с увертюрой и ораторией. Сысоев упал на спину и притворился дохлым. Нина испробовала все. Но стало ясно, что рожденный ползать ни летать, ни бежать, ни кувыркаться не станет. Нина надеялась, что ее Петр – камень. А оказалось, что в кулаке у нее зажата горсть щебенки. К чести Лобановой следует сказать, что она могла задушить мужа мутоновой шубой, так и не переродившейся в норковое манто, однако не сделала этого. Когда их семейную лодку после всех водопадов вынесло в спокойное русло, роли распределились так: на носу сидела Нина, указывала, куда грести, и сама же махала веслами. А Петруша лежал в лодке, улыбаясь, и целиком полагался на волю провидения и жены (причем жене доверял больше). Расстановка эта имела для семейства Лобановых неожиданные последствия. Брат Нины Гриша внезапно начал крепко выпивать. Родственницы пытались излечить его от пагубного пристрастия, но Лобанов-младший был непоколебим. «Я на Петьку посмотрел, – отвечал он на все увещевания, – и осознал, что жизнь моя была полна ложных ценностей. Идите к черту, бабьё!» Получив твердый отпор от мужского представителя своего клана, женщины растерялись. «Хочу пить – и пью! – орал Григорий. – Обретаю свободу!» С алкоголизмом сталкивались и прежде. Но впервые он был возведен в ранг политической программы. «Пить или не пить? – провозглашал Григорий. – Что за вопрос!» И пил. Его даже стали уважать. Он сломал невидимую ограду. Вырвался из сыромятных пут женского владычества. Удрал с пастбища в дикие прерии. До него подобное удалось лишь деду Пахому, впавшему к старости в маразм. На эту территорию женщинам прохода не было. – Значит, Елизавета явится! – Григорий нервно хохотнул. – Веселый семейный вечерок намечается! Этих-то сколько будет? – Трое, – сухо ответила Нина. – Первая – невестушка. А остальные? Папаша с маменькой? – Родители у нее за границей. Подругу везет с мужем. Григорий подкрутил ус и крякнул. – Мужа – это она зря. Муж нам тут не нужен. Мы и сами справимся. Верно, бабоньки мои? «Бабоньки» переглянулись. Очень уж странный тон был у Григория. – С чем справимся, дядь Гриш? – осторожно спросила Рита. – Ну как же… Встретить дорогих гостей, накормить, с родней познакомить. Нина расслабилась. На какую-то секунду ей показалось, что брат лишь прикидывается ничего не понимающим. Нет, слава богу, и в самом деле не понимает. Мужчины – слепцы! – Ритк, а Ритк, – позвал Григорий. – М-м? – А скажи-ка мне… – Что, дядя Гриша? – Ты веревочку уже приготовила? Рита подняла на него недоумевающие глаза. – Какую веревочку? – А задушить эту красотку?