По мере того, как он подвигался вперед, ему все яснее становилось, что обитатели сеньории были застигнуты врасплох и борьба продолжалась недолго. Старый кюре Жан Лозан лежал скорчившись, полуодетый, со старым кремневым ружьем под собою. Он был совершенно лысый, а потому индейцы не тронули его головы, так как без волос скальп не представлял собой никакой ценности. Он, очевидно, пытался добежать до укрепленной церкви, но его догнала пуля в спину. Неподалеку от кюре лежали старики Жюшеро и Эбер, а в нескольких шагах от них — их жены. Пятый был Родо, слабоумный парень, напоминавший сейчас клоуна благодаря идиотской улыбке на бескровном лице. Это были люди, жившие рядом с замком и церковью. Остальные жили слишком далеко, чтобы успеть вовремя явиться на помощь, но результат, по-видимому, был один: некоторые сами пришли и приняли смерть, другие ждали и смерть пришла за ними. Между этими трупами и обугленными руинами замка лежала одинокая фигура. Джимс медленно направился к этому месту. Это был барон Тонтэр. В отличие от других, он был совершенно одет. Он, несомненно, был вооружен, когда выбежал из замка, но сейчас у него в руках ничего не было, помимо комьев земли, вырытых пальцами в момент агонии. Только сейчас Джимс понял, как близок был ему этот человек. Тонтэр оставался единственным звеном, связывающим его юность с грезами детских лет, и благодаря ему он не мог навсегда потерять Туанетту. Джимс сложил его руки на груди, предварительно вынув из зажатых пальцев комья земли. Ему казалось, что он вот-вот увидит Туанетту рядом с ее отцом, и снова у него голова закружилась и все смешалось перед глазами. Снова в нем вспыхнула злоба. Он молчал, внимательно прислушиваясь, точно надеялся услышать еще какие-нибудь звуки в этом мертвом безмолвии. Джимс опять посмотрел на тело Тонтэра. Он старался набраться сил, чтобы продолжать поиски и найти Туанетту. Он заранее рисовал себе, как это будет. Он найдет юное тело Туанетты, мертвой Туанетты! Это было еще страшнее, чем смерть матери. Его мать и Туанетта — две искры, поддерживавшие огонь в его душе. Как же это возможно, чтобы их не стало, а его сердце продолжало еще биться? Он двинулся вперед, держа путь к дымящимся руинам, и на несколько секунд остановился у трупа негритянки, лежавшей на земле почти совсем голой. Огромное черное кровавое пятно виднелось в том месте, где был снят скальп. Несчастная прижимала к груди оскальпированного младенца. Джимс принялся тщательно осматривать пространство за этими трупами, и там, где дым стелился над землей, точно саван, он увидел маленькое стройное тело. Это, без всякого сомнения, была Туанетта. Круги пошли у него перед глазами, и он прикрыл лицо руками, чтобы отогнать страшное видение. Туанетта… мертвая… в нескольких шагах от него. Мертвая… так же, как и его мать. Потеха пошла вперед и, дойдя до неподвижного тела, остановилась. Она почуяла нечто такое, что оставалось недоступным для Джимса. Собака угадала опасность, подстерегавшую их, и хотела сообщить об этом своему господину. В то же мгновение со стороны мельницы раздался выстрел, и Джимс почувствовал в руке жгучую боль. Бросив лук, он в несколько прыжков добежал до мельницы. Потеха опередила его, но, достигнув разбитой двери, остановилась, пытаясь разглядеть, что делается в глубине теней, залегших на каменных стенах. Джимс двинулся дальше. Смерть могла бы скосить его в тот момент, когда он переступил порог, но в сводчатом помещении мельницы ничто не шевелилось и ни один звук не нарушал безмолвия, разве только его собственное дыхание. Собака подошла к нему и принялась нюхать сыроватый воздух, пропитанный запахом зерна. Затем она направилась к маленькой лестнице, которая вела наверх, и Джимс понял, что именно там таится опасность. Высоко подняв топорик, он кинулся наверх. Если бы топорик нанес удар, он раскроил бы череп Туанетты. Она встретила опасность выпрямившись всем телом и все еще не выпуская из рук мушкета, из которого она стреляла, точно надеясь, что сумеет с его помощью обороняться. Бледное лицо ее рельефно выделялось на фоне черных шелковистых волос, струившихся по плечам. В глазах ее горело безумие. В ожидании смерти, она, тем не менее, не испытывала ни страха, ни ужаса. В ней чувствовалось что-то непокорное, словно душа самого Тонтэра пребывала в ее хрупком теле и тем самым избавляла ее от страха перед смертью. Ожидая увидеть дикаря, Туанетта вдруг встретилась лицом к лицу с Джимсом. Мушкет выпал из ее рук на пол. Она отшатнулась, точно Джимс внушал ей еще больший ужас, чем индеец-могаук, прижалась спиною к мешкам с зерном и не отрываясь смотрела на Джимса. Он похож был на чудовище, когда появился на пороге, залитый светом, струившимся через три круглых пыльных окошечка. Часть его одежды осталась на ферме, так как он перед уходом прикрыл тела отца и матери, и, таким образом, его руки и плечи были оголены. Лицо его было покрыто грязью и копотью, в глазах вспыхивали зеленые огоньки, а из раненой руки стекала на дубовый пол кровь. Вопль о мести, готовый сорваться с его уст, излился рыданием, вырвавшимся из его груди, едва он узнал Туанетту. Он окликнул ее, но она не ответила и только еще плотнее прижалась к мешкам. Потеха направилась к ней, производя забавный звук своими когтями на деревянном полу, но Туанетта не сводила глаз с Джимса. Ему казалось, что его сверлят два огонька. Собака лизнула руку девушки, но та быстро отдернула ее. — Английская тварь! Теперь это был уже не воображаемый голос мельничного колеса, а голос Туанетты, звучавший бешеной ненавистью. Она вдруг быстро подняла с пола мушкет и ударила Джимса. Будь мушкет еще заряжен, она убила бы его. Она продолжала наносить удары, а Джимс стоял, не двигаясь с места, отдавая себе отчет лишь в словах, слетавших с уст девушки. Он пришел с английскими индейцами, чтобы истребить французов. Он и его мать участвовали в заговоре, а потому остались в живых, тогда как все близкие ей люди были убиты! Ствол мушкета нанес ему удар между глаз, один раз он задел его раненую руку и в нескольких местах разодрал его тело… Туанетта, рыдая, продолжала бить его мушкетом, крича, что убьет его, если Бог даст ей силы уничтожить эту английскую тварь, этого подлого убийцу, этого дьявола, еще более страшного, чем его раскрашенные союзники, дикари… А он стоял перед ней точно каменное изваяние, терпеливо снося удары. Тяжесть мушкета в конце концов обессилила девушку, и она уронила его снова на пол. Она ухватилась за топорик и, видя, что Джимс не сопротивляется, вырвала оружие из его рук и занесла над головой, издав при этом ликующий крик. Но еще раньше, чем топорик успел опуститься, Туанетта безжизненной массой рухнула на землю. Джимс опустился на колени, приподнял ее голову здоровой рукой и прижал ее к своей груди. А потом он наклонился и поцеловал бледные губы, бешено поносившие его за минуту до этого. Глава X Придя в себя, Туанетта обнаружила, что она одна. Ей казалось, что она очнулась после долгого сна и стены, которые окружали ее, были стенами ее комнаты в замке. А потом она вдруг все вспомнила и быстро села, ожидая увидеть Джимса. Но его не было. Она также заметила, что лежит не на том месте, где упала, так как Джимс удобно устроил ее на груде пустых мешков. Взгляд ее упал на мушкет, на кровавые пятна на полу, и она вздрогнула. Она пыталась убить его, а он ушел, оставив ее в живых! Как это случилось раньше с Джимсом, так и у нее в душе точно что-то выгорело, и там осталась лишь пустота. Туанетта поднялась на ноги с каким-то мертвым спокойствием, точно отшельница, свыкшаяся с окружавшими ее стенами. Все страсти улеглись и заглохли. Если бы желанием можно было убить человека, она не отказалась бы от мести Джимсу, но она ни за что не взялась бы снова за мушкет, лежавший сейчас на полу. Туанетта подошла к лестнице и посмотрела вниз. Сын этой англичанки ушел, не оставив никаких следов, помимо кровавых пятен на ступеньках. На одно мгновение буйная радость охватила Туанетту при мысли, что ей удалось почти уничтожить одного из Бюлэнов, одного из тех, кто навлек тень смерти на ее дом. Но эта радость быстро испарилась. Красные пятна целиком овладели ее вниманием: Джимс Бюлэн, этот мальчик, ненавидеть которого ее мать учила с раннего детства, был сейчас на дворе, где находились тела близких ей людей. Мальчик, превратившийся в английское чудовище! Ей хотелось снова вызвать в себе ненависть и желание убить, но эта попытка оказалась бесплодной. Она стала спускаться с лестницы, не сводя глаз с кровавых пятен и не слыша ничего, кроме скрипения мельничного колеса. В дверях она остановилась и огляделась. Повсюду расстилался белесоватый дым. В отдалении виднелась фигура человека, страшно сгорбившегося под какой-то тяжестью. За нею следовало какое-то небольшое существо. Туанетта поняла, что это Джимс со своей собакой. Она долго смотрела на них, а когда несколько минут спустя дым скрыл их от нее, она направилась к тому месту, где находился раньше человек с собакой. Джимс, очевидно, заметил ее, так как он снова вернулся с Потехой, не отстававшей ни на шаг. Он нашел где-то старую куртку и теперь уже не казался таким дикарем, как раньше, хотя его лицо, носившее следы ударов Туанетты, имело жуткий вид. Он тяжело дышал, но в то же время был совершенно бесстрастным, как в те минуты, когда Туанетта с такой ненавистью обрушилась на него. Она хотела что-то сказать, когда он остановился возле нее. В сердце ее оставалось еще много яда, который она собиралась излить на него, но яд терял свою силу в этом безмолвии. В ее взгляде, когда они встретились глазами, не было ничего кровожадного, а только жалость. Она с трудом держалась на ногах и покачивалась от слабости, но он не сделал попытки поддержать ее. Он уже больше не был тем мальчиком, по отношению к которому мадам Тонтэр внушала ей ненависть. Он даже не был больше в ее глазах прежним Джимсом. Но голос принадлежал ему. — Мне очень жаль… Туанетта… Джимс еле сознавал, что он произнес эти слова. Они отдались в его ушах так, точно вернулись вдруг назад из глубины далеких воспоминаний. — Что вам тут нужно? Она, казалось, задавала ему сейчас тот же вопрос, который могла бы задать в те годы, когда он маленьким мальчиком осмелился приходить в замок со своими глупыми подарками. Вместо ответа Джимс повернулся в ту сторону, откуда он пришел, и протянул руку, жестом приглашая ее следовать. Она поняла, куда он зовет, и пошла за ним. Достигнув того места, где она раньше издали увидела Джимса, Туанетта очутилась у могилы, которую молодой Бюлэн вырыл при помощи какого-то орудия, случайно найденного поблизости. Можно было бы сказать, что у Тонтэра, лежавшего в этой могиле, был довольный вид. Джимс так прикрыл его голову, что Туанетта не могла видеть окровавленной макушки. Она опустилась на колени возле тела отца, а Джимс отошел назад на несколько шагов, считая, что было бы кощунством с его стороны, если бы он со следами побоев, оставленными ею у него на лице и на теле, оставался рядом. Он ждал, внимательно приглядываясь к горизонту, уже несколько очистившемуся от дыма. Смерть однажды прошла здесь, и можно было ожидать, что она снова вернется по своему кровавому следу. Он не мог не думать об этом, видя Туанетту у трупа Тонтэра. Прошло много времени, прежде чем она поднялась на ноги и посмотрела на него. Она не плакала. Ее бездонные глаза сверкали на фоне мертвенно-бледного лица. Юноша точно зачарованный смотрел на ее красоту, меж тем как Туанетта вскрикнула от ужаса при виде его окровавленного тела, когда он, сняв куртку, прикрыл ею Тонтэра. Она не произнесла, однако, ни слова и молча следила за движениями Джимса, пока он засыпал землею тело барона. Когда он кончил, Туанетта пошла вместе с ним назад к мельнице, где он взял свой лук. Между прочим, он обнаружил, что тело, которое он принял за труп Туанетты, принадлежало жене юного Пьера Любека. Он вернулся к Туанетте и во второй раз заговорил с нею. Его губы страшно распухли от ее ударов, огромный синяк меж глаз, оставленный ее первым ударом, принял зловеще-черный оттенок. Тряпка, которой он перевязал раненую руку, пропиталась насквозь кровью. Боль физическая и душевная сказывалась в выражении его лица и глаз. — Я должен буду увести вас отсюда, — сказал он. — Теперь не время скорбеть об убитых. Если от вернутся сюда… — То они вас, во всяком случае, не тронут! — ответила она. Джимс ничего не сказал и продолжал смотреть в ту сторону, где лежало озеро Шамплейн и куда ушел генерал Дискау со своими людьми. — И они не тронут вашего отца, или вашу мать, или что-либо, принадлежащее Бюлэнам, — продолжала Туанетта. — Вас вознаградят за вашу преданность убийцам! Джимс все еще молчал и, казалось, весь насторожился, точно ожидая услышать какие-то звуки. Голос девушки звучал спокойно и безжалостно, и ее нисколько не трогали следы ее ударов. Все же ему досталось меньше, чем ее близким, и только ее слабость помешала ей расправиться с ним по заслугам. Она видела, что Джимсу с каждой минутой становится все хуже и хуже, но в сердце ее не осталось жалости, равно как не было в нем желания жить. Она прекрасно понимала, куда он хотел повести ее. В свой дом, пощаженный кровожадными убийцами. К его матери, к этой красивой женщине, которой ее отец так доверял. К Анри Бюлэну, к предателю, продавшему свою честь и отчизну за англичанку. И снова с ее уст полились жестокие слова, имевшие целью уязвить его возможно больнее: — Уйдите! Ваши отец и мать ждут вас. Уйдите и оставьте меня! Я предпочитаю дожидаться здесь ваших друзей-индейцев. И я нисколько не жалею о своей попытке убить вас. Джимс отправился к тому месту, где лежал бедный Родо. Он снял с него куртку, сшитую матерью идиота. Несчастный очень любил цветы, и в петлице сейчас еще красовалась герань. Джимс взял цветок и положил его на грудь убитого. Вернувшись к Туанетте, он сказал: — Нам нужно идти. Мне необходимо вернуться к отцу и матери. Он шатаясь двинулся в путь, и в глазах у него все двоилось и плясало. В голове он ощущал такую боль, точно туда попала большая заноза. Туанетта, последовавшая за ним, понимала, что это результат ее ударов, от которых он даже не сделал попытки защитить себя. Она шла за ним, словно ее волокли цепями, но вскоре тяжесть этих цепей перестала чувствоваться, и ей стало легче идти. Один раз, когда ее спутник споткнулся и чуть было не грохнулся, она еле сдержала крик. Возле Беличьей скалы они остановились, и Джимс сказал, обращаясь скорей к Потехе, чем к Туанетте: — Они там, внизу! Он достал из-за пояса топорик и уже не выпускал его больше из рук. Они пересекли прогалину, где Джимс когда-то убил «Поля Таша», и миновали густые заросли кустарника. Вскоре они углубились в великое безмолвие большого леса, и Потеха, которая все время держалась между Джимсом и Туанеттой, подошла к последней и снова коснулась мордой ее руки. На этот раз девушка не отдернула руку. Когда они достигли вершины холма, Джимс, казалось, совершенно забыл о присутствии Туанетты и начал спускаться по склону, напоминая высокое худое привидение. Девушка остановилась и вперила взор в то место, где должен был находиться дом Бюлэнов. Крик ужаса вырвался из ее груди. Джимс ничего не слыхал. Он только видел перед собой розовые кусты, под которыми лежало тело его матери. Он прямиком направился туда, забыв обо всем на свете. Он снова опустился возле него на колени и оставался несколько минут в таком положении. Он ласково провел рукой по ее лицу, а потом поднялся и направился к телу отца. Потеха не отставала ни на шаг. Джимс нашел лопату и вернулся к тому месту, где лежала Катерина Бюлэн. Его мать была не одна. На коленях возле нее стояла Туанетта и прижимала к себе голову убитой англичанки. Увидев Джимса, она посмотрела на него с вызовом, в котором таились и жалость к нему, и мольба о прощении. А потом она поникла головой, и ее волосы окутали лицо Катерины. Глава XI Было уже далеко за полдень, когда они покинули долину, и Туанетта шагала, взявшись за руку Джимса. Они походили в эти минуты на мифологических богов, готовых встретиться со всеми опасностями дикого мира. Джимс чувствовал себя значительно лучше. Рука его была перевязана руками не менее нежными и заботливыми, чем руки покойной матери. Жгучие слезы из глаз Туанетты, падавшие на его простреленную руку, утолили физическую боль. Слова, произнесенные голосом, какого он не слыхал в жизни, слова, молившие о прощении за многие годы несправедливого отношения, дарили его истерзанной душе мир и покой. Туанетта, шагавшая рядом с ним, снова стала Туанеттой, о которой он грезил в детстве. Он мог бы принять ее за ту же девушку, которую он видел на ферме Люссана, только сейчас у нее был не такой великолепный вид в этом измазанном и разодранном платье. Они миновали цветник Катерины Бюлэн, в котором еще рдели некоторые цветы, обогнули свекольное поле, где богатый урожай дожидался первых заморозков, которые придали бы корнеплодам больше сладости, пересекли новую прогалину, где валялись в изобилии пни, приготовленные для зимней топки очага, и на одном из пней Джимс заметил наполовину законченную трубку дяди Эпсибы, сделанную из стебля кукурузы. Джимс остановился и огляделся вокруг. Он уже готов был крикнуть и позвать дядю Эпсибу. Сколько раз в лесах раздавалось эхо, повторявшее многими голосами его оклик, прежде чем до него доносился ответный крик. Но теперь там царило безмолвие. Невольно он перевел взгляд на красивую головку девушки и встретился глазами с Туанеттой. Даже глаза его матери не были так бездонно глубоки и нежны, подумал он при этом. — Надо полагать, что они захватили моего дядю вот там, — сказал он, указывая кивком головы на лес за таинственной долиной. — Он успел только подать нам сигнал, а потом его убили. Если бы не вы, я пошел бы туда и разыскал его тело. — Я пойду с вами, — сказала Туанетта. Джимс повернул, однако, на запад и ни разу не оглянулся на пепелище родного дома, ни разу не выдал рыданий, клокотавших у него в груди. Через некоторое время он заговорил с Туанеттой, точно она была ребенком, а он взрослым человеком, объяснявшим ей что и как. Он в первый раз описал ей, как дикари пришли в его отсутствие, очевидно очень спеша, так как в противном случае они не оставили бы всех запасов на ферме. Он тоже предполагал, что их было столько, сколько насчитала Туанетта из своего убежища. Джимс был убежден, что они не пошли дальше в долину Ришелье, а повернули назад, через неизведанную долину в страну могауков. Таким образом, необходимо держать путь на запад, чтобы не очутиться на пути индейцев, отбившихся от отряда, а затем идти на восток к ферме Люссана. Скоро они будут в лесу столь густом, что в нем при дневном свете царит мрак, и где множество тайных тропинок, хорошо ему знакомых. Завтра или послезавтра он доставит Туанетту невредимой на одну из ближайших сеньорий, а там она уже найдет возможность добраться до Квебека, где у нее были друзья. Сам же он присоединится к войску генерала Дискау и будет драться с англичанами. Самое важное — это добраться до фермы Люссана, пока не наступила ночь. Индейцы туда не пойдут, так как они верят, что в таких заброшенных местах водятся духи. Случись им ненароком наткнуться на запущенную ферму, они поспешат пройти мимо. Все это Джимс говорил деловым тоном, спокойно и бесстрастно. Ему очень хотелось расспросить Туанетту, что случилось в замке, как она очутилась на мельничной башне, где ее мать, но он сдерживал себя, решив, что раньше всего нужно дать зажить ее душевным ранам. В большом лесу царило еще более глубокое безмолвие и со всех сторон их окружал полумрак. Солнце уже заходило. Под ногами у них была непроторенная тропа, бесконечный, губчатый, неровный ковер, который не издавал ни одного звука. Они продолжали путь, держась за руки. Когда их поглотил мрак, Туанетта шепотом спросила: — Рука еще болит, Джимс? — Нет. Я давно забыл о ней. — А голова… там, где я ударила? — И это тоже я давно забыл, — снова ответил он. Что-то такое коснулось его плеча; он знал, что это, и сердце его радостно заколотилось. Такое же ощущение, как сейчас, было бы у него, если бы рядом с ним шла его мать, ища в нем защиты. Раза два в течение последнего часа Потеха вдруг останавливалась и издавала грозное рычание, что свидетельствовало о наличии опасности где-то поблизости. Джимс напрягал слух и зрение, и каждый раз, когда он останавливался, он снова чувствовал какое-то прикосновение у плеча. Они попали на тропинку, протоптанную оленями, и, следуя по ней, очутились на равнине меж двух холмов, где, очевидно, несколько лет тому назад произошел страшный пожар. Дорога шла все время между кустарниками и молодыми деревцами, чуть повыше Джимса. Лучи звездного неба озаряли нежным сиянием гладкие волосы Туанетты и лицо Джимса, на котором ясно выступали следы от ран, нанесенных его спутницей. Достигнув вершины последнего холма на севере, они сделали привал, чтобы отдохнуть. Тогда Джимс понял, что означало это странное ощущение у плеча, когда они шли темным лесом. Это Туанетта прижималась к нему щекой. Он почувствовал, что она дрожит всем телом. Когда девушка подняла глаза на него, ее взгляд остановился на багрово-темном синяке от удара стволом мушкета. Они возобновили путь и немного спустя очутились на заглохшей дороге, которая вела к полям Люссана. По этой дороге когда-то проезжала маленькая принцесса в сопровождении Тонтэра и Поля Таша. А сейчас эта самая «принцесса» шагала рядом с ним, с трудом волоча усталые ноги. Силы ее иссякли. Платье было разодрано кустами, а тонкая подошва туфелек почти насквозь протерлась. Когда они подошли к старому дереву, укрывшись за которым Джимс когда-то следил за нею, он почему-то ей рассказал об этом. Но он тотчас же пожалел, так как в ответ услышал рыдания. Однако она взяла себя в руки и удержала слезы, как только они приблизились к лужайке, в конце которой маячили руины дома. Оба они были до такой степени измучены и душой и телом, что думали лишь о конце странствований и о возможности отдохнуть. Это было отчасти возвращением в дом, о котором они забыли. Ферма Люссана вызывала в уме воспоминания о надеждах, ликовании и горечи разочарования, и все это вместе создало теперь впечатление радушного приема, несмотря на пустынный вид местности. Туанетта чуть было не улыбнулась, точно она и сейчас видела перед собой мадам Люссан, звавшую ее вниз, словно она слышала веселые голоса мужчин, громкий смех отца и оглушительные выкрики аукциониста. Казалось, все это было еще вчера, а между тем дом успел превратиться в безжизненные руины, вокруг которых все пышнее разрастались травы и кустарники, образуя сплошные джунгли. Оба они снова стали детьми, которым доставляли удовольствие эти места, так тесно связанные с их прошлым. И звезды, и кузнечики, и сухая трава, и ветерок в деревьях — все как будто прислушивалось к их осторожным шагам. Через дорогу пробежал кролик. Филин слетел с крыши. Летучая мышь пронеслась над ними, кружась спиралями. Острые колючки цеплялись за их одежду и обувь. Но зато они чувствовали себя в безопасности. Сразу куда-то исчезло невыносимое напряжение нервов, глаз и мозга. Дверь была открыта. Звезды, точно серебристый свет свечей, озаряли пол. Они вошли и некоторое время стояли молча, как бы прислушиваясь к чьим-то голосам, словно ожидая приближения людей, потревоженных во сне их вторжением. — Обождите меня здесь, — сказал Джимс. — Я сейчас принесу охапку сена.