– Что касается здоровья, я вытерпел адские мучения и было время, когда Сатана молотил меня, как пшеницу. Провидению угодно было сломить мою натуру, дать мне испить чашу горечи немощей, напоить меня водами скорби. Телесные мои силы утрачены, и только силой духа, в соединении с неутомимыми трудами плоти, мне удается переносить усталость пути по земле Велиала[8]. – О, какое же вы несчастное, истомленное существо! – Поистине, исчез цвет моих сил. О-о-ох-о-о! – Как это прискорбно! Вероятно, и аппетит у вас совсем пропал? – спросил Ник, подавая ему огромный кусок мяса на древесной коре вместо тарелки. – Ты изрекаешь истину, друг Ник. Я лишен радостей аппетита и наслаждений стола. Но невежливо было бы не воздать должного внимания твоему радушному гостеприимству. Долг велит мне поддерживать внешнюю оболочку, хотя дух мой и возмущается грубой вещественностью яств и напитков. С этими словами Гэмет жадно принялся за дичь, скоро исчезнувшую под его длинными и острыми зубами. – Боюсь, что она не совсем по вашему вкусу приготовлена, – сказал Ник насмешливо. – Про твое поварское искусство нельзя сказать, что оно слишком хорошо, но и похулить нельзя. Если хочешь, то можешь подать мне и другой кусок жаркого. Да вот что еще, друг, отрежь его на волосок потолще того, который я съел. Ник послушно отрезал кусок весом по крайней мере в два фунта, чуть-чуть поджарил его и подал полусырым Аврааму, подмигнув при этом Кенету. Второй кусок последовал за первым с необычайной быстротой. – Незнакомец! – воскликнул Ник, не в силах более сдерживать своего удивления. – Вы должны бы полечиться, ей-богу, право слово так! Наверно, вы страдаете от жажды или каких-нибудь других осложнений. Не развилась ли в вас семья солитеров? – Верно ты сказал, я и сам не раз задавал себе этот вопрос при различных обстоятельствах жизни и в разные времена года, – отвечал Гэмет с самым невинным видом. – Я сам никогда не имел такой семьи, но моя тетка очень страдала от солитеров. Бедняга! Но они совсем иначе донимали ее, чем вас. У нее был волчий аппетит, за это я могу поручиться. В течение последних трех лет своей жизни она совсем не выходила из-за стола. Она разорила родовое имение Уинфлзов, буквально поглотив все их состояние. По документам было подсчитано, что она в год съедала столько, сколько было достаточно для содержания большого каравана во время следования по пустыням Сахары или военного корабля во время кругосветного плавания. – Друг Ник, ты преувеличиваешь, а ложь есть величайшая гнусность. – Ложь такая вещь, которая никогда не была вскормлена в роде Уинфлзов, – отвечал Ник с непоколебимой уверенностью. – Не было в этом роде ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, которые решились бы солгать даже ради спасения жизни. Дед мой умер на костре, потому что отказался солгать ради римского папы. Это случилось в те времена, когда инквизиция убивала верующих, уничтожала семьи и создавала целую бездну других проблем. – Замечаю, что ты склоняешься под иго безверия. Если бы я мог остаться подольше в твоем обществе, то постарался бы исправить твое легкомыслие и предотвратить искажение чувства истины. Достопочтенный Авраам Гэмет положил руки на живот и испустил свое громкое, привычное: – О-о-ох-ох-о-о! У Ника выпала из рук импровизированная тарелка, и он повторил, словно звучное эхо: – О-о-ох-ох-о-о! – так смешно передразнивая квакера, что Кенет разразился хохотом. – Не делай посмешищем избранника Божьего, но подумай лучше о спасении своей души, идолопоклонник ты этакий! Ник закурил свою трубку, а Гэмет затянул себе под нос квакерский гимн. – Пожалуй, вы не прочь и соснуть чуть-чуть, – сказал Ник, когда квакер окончил свои упражнения, – хотя, право слово, спать здесь не совсем удобно. – Я говорил тебе, что мало забочусь об удобствах и других суетных мелочах мира сего. Вполне удобно отдыхать, имея землю изголовьем и небо покровом, – отвечал квакер смиренно. – А может быть, вы не найдете предосудительным воспользоваться частью моего одеяла? – продолжал Ник насмешливо, потому что никак не мог забыть уничтожения своего виски. – Сказать по правде, я поощряю христианский дух и потому принимаю твое предложение, хотя, признаюсь откровенно, ты для меня нечестивец и идолопоклонник. – О, пусть вас это не смущает! – возразил охотник, пожимая плечами. – Укладывайтесь, как вам удобнее. – Истинно говорю тебе, друг Ник, я отдаюсь в твое распоряжение и в награду за твое великодушие буду молить Господа помиловать тебя, да простит он твои прегрешения! С этими словами Авраам Гэмет тотчас закутался в одеяло, оставив охотнику только край, если у того будет охота прикрыться. Ник молча посмотрел на своего нового приятеля и через минуту опять спросил: – А может быть, вы сделаете одолжение и седло мое подложить себе под голову? Пожалуй, домовой вас будет дразнить, если вы так низко будете спать, а я этого страх как боюсь. Гром и молния! Мой брат так и умер от того, что забыл подложить себе седло под голову. – Делай как знаешь, друг Ник, но я никогда не употребляю своего седла на такие дела, потому что оно новое, красивое и я боюсь запачкать его испарениями волос. Можешь, если есть охота, положить свое седло около меня, чтобы мне не беспокоиться о моем собственном, как бы оно не испортилось. О-о-ох-ох-о-о! Разведи-ка, друг Ник, хороший огонь да присмотри за моим конем. Ведь это такое благородное животное! Ник с напускным усердием разложил седла, как желал того квакер, потом с шутовской важностью спросил, не желает ли тот еще чего-нибудь, после чего пожелал ему покойной ночи. Кенет уже спал крепким сном. Охотник, подбросив охапку хвороста на горящие головни, растянулся у костра выкурить трубку и, ворча себе под нос тысячи замечаний по поводу квакера Авраама, последовал, наконец, примеру своих спутников. Глава VIII В поход Отряд трапперов-звероловов под предводительством Саула Вандера продвигался к цели своей экспедиции. Третий день пути подходил к концу. Лазутчики, посланные вперед, вернулись с известием, что многочисленный отряд индейцев следит за их движением с высоких вершин в полумиле от отряда. Охотники собрались на совещание, но, пока они толковали, на горизонте показались три всадника, скакавшие во весь опор. – Если не ошибаюсь, – сказал Саул Вандер, – первый всадник – Ник Уинфлз на своем чудесном коне Огневике. Слова эти были обращены к прелестной молодой девушке, стоявшей около него, читатель без труда узнает в ней Сильвину. – Кто же едет рядом с Ником? – спросила красавица, немного покраснев. – Малютка, твои глаза зорче моих, ты, вероятно, узнала Кенета Айверсона, не раз посещавшего нас. – Сердце как камень, мужество нечеловеческое! – проворчал Волк. – Но кто третий? – продолжала Сильвина. – Если бы мои глаза и были действительно так зорки, как вы говорите, то и тогда я не могла бы сказать, кто это. Он такой здоровенный, словно бизон, и выступает с особой торжественностью. – Волк, оставайся по-прежнему телохранителем моей дочери, – сказал Саул Вандер, – а я поеду навстречу этим людям, чтоб разузнать, кто они и чего им надо. Через несколько минут Саул подъехал к всадникам. – Рад встретиться с вами, – закричал он, – и, какова бы ни была причина вашего приезда, будьте желанными гостями. – Благодарю, – ответил Кенет, – позвольте представить вам нового знакомого, Авраама Гэмета, я уверен, что его общество доставит вам удовольствие. Друг Авраам, это Саул Вандер, предводитель охотничьей бригады. – Друг Саул, ты носишь святое по Писанию имя, и надеюсь, что ты не из тех, кто наслаждается мерзостями Велиаловой земли. – Я не лучше того, кем велит мне быть долг, понимаете? – отвечал Саул сухо. – Что до этого, скажу вам откровенно, что мне не случалось еще встречать ни одного человека из падшего Адамова рода, который хотя бы на йоту превысил свой долг. Лучшие из нас оступаются, совершают ошибки, и нам приходится стойко бороться против искушений плоти и соблазнов внешнего мира. Квакер, высказав такую важную мысль и следуя своему обыкновению, сложил руки на животе и испустил глубокое воздыхание: – О-о-ох-ох-о-о! – Ох! О-о-ох-ох-о-о! – вторил ему Ник. Предводитель прикусил губы, чтобы не расхохотаться, и, повернувшись как можно скорее к Нику, сказал: – Никак не ожидал вас встретить, понимаете ли! – Да, понимаю, – отвечал Ник. – У нас тревога. Индейцы припугнули. – Надеюсь, мы не попадем в руки индейцев? – торопливо спросил Авраам Гэмет. – Благословенная простота! Ведь мы каждый день готовы вступить с ними врукопашную! – воскликнул Уинфлз. – У кого хватает духу драться, пускай те и дерутся, но моя натура и душевные убеждения против кровопролития, – возразил Гэмет внушительно. – В таком случае, – подхватил Ник, – вам лучше всего вернуться к ближайшему квакерскому храму, который находится, правда, не очень близко отсюда. – Затем, обращаясь к Вандеру, он спросил: – Что нового о краснокожих? – Лазутчика посылали, понимаете? – Нет, не понимаю, – отвечал Ник. – Ну, лазутчика посылали разведать, безопасна ли дорога; вот он и вернулся с известием, что краснокожие на холме, вон в том лесу. Он хорошо разглядел их, но не может точно сказать, к какому племени они принадлежат. Понимаете? – Теперь понимаю. – Видите тот перелесок? Вот мы там и раскинем стан. Мне хочется расположиться в таком месте, которое защищено, понимаете ли. – Нет, не понимаю. Эх! Вандер, не спрашивайте меня: понимаете ли, когда я не понимаю, – возразил Ник нетерпеливо.