Сквозило, в кране капала вода. Я зарисовала металлические скобки и лишний бугорок и очень захотела, чтобы прошла депрессия. Несмотря на все мои знания о работе человеческого организма, я не понимала, как печаль может начаться в мозгу и распространиться на тело, как соматическая инфекция, разъедая и воспаляя организм, вызывая оцепенение и, наконец, разрушая карьеру и семью или, в некоторых печальных случаях, физическую личную жизнь. – Хорошие шмотки, – пробормотал Раффин. – Ар-ма-ни. Никогда не видел такое вблизи. – Одни его туфли и ремень из крокодиловой кожи стоят порядка тысячи долларов, – заметила я. – Правда? – удивился Марино. – Наверное, это его и убило. Жена покупает ему подарок на день рождения, он узнает, сколько это стоит, и в результате получает инфаркт. Не возражаешь, если я закурю, док? – Возражаю. Какая температура была в Антверпене, когда отплыл теплоход? Ты спрашивал Шоу? – Ночью девять, днем семнадцать, – ответил Марино. – Та же дурацкая теплая погода, как и везде. Если не поменяется, с тем же успехом могу провести Рождество вместе с Люси в Майами. Или придется устанавливать пальму вместо елки в гостиной. Упоминание о Люси заставило сердце сжаться. У нее всегда был сложный характер. Очень немногие понимали ее, даже если считали, что хорошо ее знают. За громадным интеллектуальным потенциалом, сверхвысокими достижениями и тягой к риску скрывался легкоранимый ребенок, воевавший с драконами, которых боялись остальные. В нее вселяла ужас возможность оказаться брошенной – реальная или мнимая. Люси всегда первой отвергала дружбу. – Вы когда-нибудь замечали, что перед смертью люди одеваются небрежно? – спросил Чак. – Интересно почему? – Слушай, я надену свежие перчатки и отойду в уголок, – сказал Марино. – Мне нужно покурить. – За исключением прошлой весны, когда убили детей, возвращавшихся со школьного бала, – продолжал говорить Чак. – Парень в синем смокинге и с цветком в петлице. Под ремнем морщился пояс джинсов. – Брюки велики в поясе, – указала я, отмечая этот факт в форме. – Возможно, на один-два размера. Наверное, он похудел. – Трудно сказать, какой размер он носил, – вставил Марино. – Сейчас его живот больше моего. – Его распирают газы, – сказала я. – Жаль, что у вас нет такого оправдания, – осмелел Раффин. – Сто пятьдесят сантиметров, вес сорок пять килограммов. Если учесть потерю жидкости, он должен был весить порядка семидесяти килограммов, – подсчитала я. – Мужчина средних размеров, который, как я говорила, мог похудеть, судя по одежде. На одежде странные волосы длиной около двадцати сантиметров, бледно-желтого цвета. Я вывернула левый карман джинсов и обнаружила те же волосы, серебряные щипцы для сигар и зажигалку. Осторожно положила их на чистый лист бумаги, чтобы не смазать вероятные отпечатки пальцев. В правом кармане лежали две пятифранковые монеты, английский фунт и множество свернутых иностранных банкнот, которые не были мне знакомы. – Ни бумажника, ни паспорта, ни ювелирных изделий, – подытожила я. – Определенно похоже на грабеж, – предположил Марино. – Если бы не содержимое карманов. Это не имеет смысла. Если бы его ограбили, отобрали бы все. – Чак, ты еще не звонил доктору Боутрайту? – спросила я. Это был один из одонтологов – судебных дантистов, которых мы обычно вызывали для консультаций из Виргинского медицинского колледжа. – Позвони сейчас. Он стянул перчатки и подошел к телефону. Я услышала, как он один за другим открывает ящики стола. – Вы не видели телефонную книжку? – Это тебя нужно спросить, – ответила я раздраженно, – поскольку ты за нее отвечаешь. – Сейчас вернусь. Раффин опять куда-то убежал, и Марино проводил его взглядом. – Тупой как осел, – прокомментировал он. – Не знаю, что с ним делать, – сказала я, – потому что в действительности он не тупой, Марино. В этом-то и проблема. – Ты спрашивала, что с ним происходит? Ну, вроде как нет ли у него провалов в памяти, нарушений внимания или чего-нибудь подобного? Может, он ушибся головой или слишком часто занимается онанизмом. – Специально не расспрашивала. – Не забудь, что в прошлом месяце он спустил пулю в канализацию, док. Потом вел себя, как будто это была твоя вина, что, конечно же, чистейшая ерунда. Я хочу сказать, что при этом присутствовал. Я боролась с мокрыми скользкими джинсами мертвеца, пытаясь их снять. – Не хочешь мне помочь? Мы осторожно стянули джинсы, сняли трусы, носки и футболку, и я положила их на покрытую простыней каталку. Я тщательно осмотрела их в поисках разрывов, дыр и других очевидных трасологических улик. Обратила внимание, что задняя часть брюк была намного грязнее, чем передняя. Задники туфель потерлись. – Джинсы, черные трусы и футболка от Армани или Версаче. Трусы вывернуты наизнанку, – продолжала я опись. – Туфли, ремень и носки – от Армани. Видишь грязь и потертости? – показала я. – Возможно, его волочили под мышки. – Мне тоже пришла в голову эта мысль, – сказал Марино. Минут через пятнадцать открылась дверь, вошел Раффин с телефонной книжкой в руке и постучал ею по шкафу. – Я что-нибудь пропустил? – Сейчас мы обследуем одежду через "люма-лайт", потом высушим, чтобы ею могли заняться трасологи, – недружелюбно проинструктировала я Чака. – Обсуши его личные вещи феном и упакуй. Он натянул перчатки. – Десять четыре. Принято, – ответил он бодро. – Похоже, ты уже готовишься к экзаменам в полицейскую академию? – поддразнил его Марино. – Молодец! Глава 13 Я полностью погрузилась в исследование трупа, настолько разложившегося, что он едва напоминал человеческое тело. Смерть сняла с этого человека всякую защиту, и бактерии из желудочно-кишечного тракта бесконтрольно наводнили организм, ферментируя, вызывая брожение и заполняя все пространство газами. Бактерии разрушали стенки клеток и превращали кровь в венах и артериях в зеленовато-черную кашицу, делая кровеносную систему, которая просвечивала сквозь обесцвеченную кожу, похожей на реки с притоками и ручьями. Области тела, которые были скрыты под одеждой, были в гораздо лучшем состоянии, чем руки и голова. – Не дай Бог встретить такого вечером в темном переулке, – произнес Раффин, глядя на мертвеца. – Он в этом не виноват, – ответила я. – Знаешь что, Чаки-малыш, – сказал Марино, – когда ты умрешь, тоже будешь страшным как смертный грех. – Нам известно, в каком месте трюма находился контейнер? – спросила я Марино. – На пару рядов вниз. – А что насчет погодных условий во время двухнедельного плавания? – Мягкая, от шестнадцати до двадцати одного. Проклятый ураган Эль-Ниньо. Народ ходит за рождественскими подарками в чертовых шортах. – Значит, вы думаете, что этот парень умер на борту и кто-то засунул его в контейнер? – спросил Раффин. – Нет, я так не думаю, Чаки-малыш. – Меня зовут Чак. – В зависимости от того, с кем ты разговариваешь. Вот в чем проблема, Чаки-малыш. Если у тебя в трюме тонны контейнеров, набитых как сельди в бочке, расскажи, как можно засунуть мертвеца в один из них, – произнес Марино. – Тебе не удастся даже открыть дверь. Плюс нетронутая пломба. Я придвинула ближе хирургическую лампу и, глядя в увеличительное стекло, пинцетом и тампонами собрала волокна и инородные вещества. – Чак, нужно проверить, сколько у нас осталось формалина, – сказала я. – Вчера его было мало. Или ты уже позаботился об этом? – Еще нет. – Не вдыхай его пары, – заметил Марино. – Они уже вредно сказываются на твоих мозгах. Формалин, или раствор формальдегида, – химически активный реактив, который использовался для "фиксации" тканей и органов. Он убивал ткани и чрезвычайно сильно раздражал дыхательные пути, кожу и глаза. – Пойду проверю формалин, – сказал Раффин. – Не сейчас, – запретила ему я. – Подожди, пока мы закончим. Позвони Клете и спроси, ушла ли Андерсон. Мне не нужно, чтобы она здесь расхаживала. – Я позвоню, – предложил Марино. – Должен признаться, мне немного невдомек, почему такие девочки гоняются за убийцами, – обратился Раффин к Марино. – Когда вы начинали, они, наверное, занимались только проверкой парковочных счетчиков.