– И если их подорвать… – начала Елизавета. – То шахта начнет рушиться. Причем не только в месте взрыва, а повсеместно. Как домик, сложенный из костяшек домино. Конечно, какие-то участки останутся целыми, но это уже не будет иметь значения – шахта перестанет существовать. – А люди? – А что люди? – пожал плечами Георгий. – Кто-то погибнет мгновенно, кто-то останется под завалами и умрет через день, или через два, или через десять дней… – Могут ли в этом случае спастись те, кто будет производить взрыв? – Теоретически – да. Подложить взрывчатку под опоры, зажечь шнур и сразу же бежать нагора. – А практически? – Наверно, погибнут… В шахтах нет трамвайного маршрута. Там поднимают на-гора и спускают вниз только трижды в сутки – когда меняются смены. Так что… – Но при аварии могут сделать исключение? – Наверно, – сказал Георгий. Он не понимал, для чего Елизавета задает ему такие вопросы. Но вдруг его осенило: – А тебе надо, чтобы они погибли? Или чтобы спаслись? Елизавета ничего не ответила и отвернулась к ночному окну. Какое-то время она молча всматривалась в темень, а затем, не оборачиваясь, сказала: – Значит, так. Остановимся на третьем варианте – взрыве шахты. – Но… – с недоумением произнес Георгий. – Я сказала, на третьем варианте! – не дала ему договорить Елизавета. – И для этого тебе нужно сделать вот что. Разузнай о кладовщиках. Все, до самых мелких подробностей. Привычки, кто чем болеет, есть ли кто у них на фронте, живы ли… В общем – все, что только можно. И поскорее. – Постараюсь, – сказал Георгий. – Постарайся. Теперь – второе задание. Необходимо в самый короткий срок найти людей. – Каких людей? – не понял Георгий. – Которые взорвут шахту, – спокойно пояснила Елизавета. – Сколько нужно человек для взрыва? – Не знаю… – растерянно сказал Георгий. – Думаю, хватит и одного. – Значит, тебе нужно найти четверых, – сказала Елизавета. – Почему именно столько? – не понял Миловидов. – Одного взрывника мало, – пояснила Елизавета. – Могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Он может испугаться, отказаться, заболеть… Идеальный вариант – три взрывника. Четвертый – связной. – Какой еще связной? – Между тобой и взрывниками. Нежелательно, чтобы взрывники тебя знали. Ты должен будешь общаться только со связным. А он – с исполнителями. – А кто будет общаться с тобой? – не удержался от ехидного вопроса Георгий. – Ты, – спокойно ответила Елизавета. – За мной – общее руководство операцией. Меня должен знать только ты и никто больше. Я буду давать поручения, ты станешь доносить их до связника, а он – до исполнителей. – Умно придумано, – все с тем же ехидством произнес Георгий. – В случае чего – ты в стороне. – Мы – в стороне, – отчеканила Елизавета. – Ты и я. – Ну хорошо… Но как же тогда мне подбирать людей, если мне с ними нельзя общаться? – Их должен подобрать связной. А связного – ты. – Хорошенькое дело! Да где же я найду такого человека? – А ты подумай. Уверена, что ты его найдешь. Георгий посмотрел на Елизавету долгим взглядом, затем взглянул в окно. Серая сибирская ночь, наполненная смутными тенями и далекими глухими звуками, льнула к стеклам. Среди отдаленных звуков слышались другие звуки – близкие и дробные, будто кто-то брал в пригоршни песок и раз за разом швырял его в стекла… А может, это был не песок, а об стекло бились мелкие дождинки или неведомые насекомые, прилетевшие откуда-то издалека, из какого-то другого, неведомого, мира… – Хорошо, – сказал Георгий. – Я найду… Глава 15 За полтора года работы на шахте «Поварниха» Георгий успел познакомиться с множеством людей. Да и как могло быть иначе, если на рабочем месте порою приходилось безвылазно находиться неделями? Поневоле познакомишься. С одними сойдешься ближе, с другими – поверхностно. А что значит знакомство с человеком? Это означает знать о человеке многое – и хорошее, и плохое, и какие-то его светлые стороны, и темные. Без этого знакомства не бывает. Конечно, Георгий стремился больше общаться с теми людьми, которые, если можно так сказать, были повернуты к нему своей светлой стороной. Так старается поступать всякий человек, и Георгий не был исключением из этого общего правила. Но вместе с тем он приглядывался и к людям смутным, озлобленным, с темной сердцевиной. Не потому, что хотел завести с ними какие-то особые отношения, а так, на всякий случай. Мало ли что, а вдруг пригодится? А если и не пригодится, то все равно о человеке нужно знать как можно больше, потому что ты с ним работаешь и живешь бок о бок, а это означает, что может наступить такой момент в жизни, когда с этим человеком тебе придется близко общаться. Хочешь или не хочешь, а придется. И вот такой момент настал. Георгию надо было подобрать связника между ним и диверсантами-взрывниками. Понятно, что его нужно было искать среди людей смутных, с темной сердцевиной. Понятно-то оно понятно, но на ком остановить выбор? Ошибиться нельзя, второй попытки подобрать человека не будет и быть не может, нужно бить наверняка. Исполняя свои повседневные служебные дела, общаясь с людьми, отдавая распоряжения и перебирая всяческие документы, Георгий одновременно размышлял и о предполагаемом связнике. На ком же остановить выбор? В конце концов, после напряженных размышлений, он остановился на четырех кандидатурах. Потом, еще подумав, из этих четверых он оставил двоих. Затем, поразмыслив, остановился на одной-единственной кандидатуре. Этого человека звали Иваном, а фамилия была у него Гепп. Он был из поволжских немцев, которых в самом начале войны массово сняли с обжитых мест и отправили подальше на восток – кого в Казахстан, кого на Алтай, а кого в Кузбасс. Работал он на «Поварнихе» начальником одного из участков. О том, что Иван Гепп немец, Георгий знал от самого директора шахты. «Смотрите, – сказал директор Георгию, – этот человек – поволжский немец. Ссыльный. Так что сами понимаете… В общем, держите ухо востро». – «А для чего же его назначили начальником участка? – удивился Георгий. – Должность-то – ответственная. А он – немец». – «А кого еще назначать? – развел руками директор. – Наши кадры – все на фронте. А он человек грамотный, до войны окончил техникум. Не по шахтерской части, а, кажется, по ветеринарной, но все равно грамотный. Где я возьму другого? Так что пускай работает. Тем более что ничего подозрительного за ним пока не замечено. В НКВД мне так и сказали…» И в самом деле, ничего подозрительного за ним не замечалось. Работал он добросовестно, участком руководил грамотно. Но был при этом малоразговорчивым, угрюмым и, иногда казалось Георгию, выполнял свои обязанности как бы через силу. Будто бы, была бы его воля, он не выполнял бы их вовсе. Конечно, все это могло быть внешним выражением его характера. Но что, если это не характер, а мировоззрение? То есть если он вечно зол и угрюм не из-за характера, а по другой причине, например из-за того, что его сослали, насильно выдернули из спокойной, сытой жизни, заставили жить в холодном, неприветливом краю, дышать черной угольной пылью, день изо дня пропадать на нелюбимой работе и вместе с тем не подарили никакой надежды вернуться к прежней жизни хоть когда-нибудь, хоть через десять или двадцать лет? Георгий знал: много сейчас на кузбасских шахтах и копях таких, как этот Иван Гепп, – угрюмых, затаившихся, отчаявшихся, носящих в себе злобу и ненависть. А что, если и начальник участка Иван Гепп тоже из них? И Георгий решил, не откладывая, затеять с Иваном осторожный разговор. Разговор этот случился тем же вечером: участок, которым руководил Гепп, работал в ночную смену. Дождавшись, когда все рабочие разойдутся по местам и Гепп останется один, Георгий подошел к нему. Начальник участка мрачно взглянул на Георгия, но ничего не сказал: мол, если уж ты ко мне подошел, то и говори, а мне от тебя ничего не надо. – И как дела на участке? – начал Георгий, но почувствовал, что такой вопрос фальшивый, и потому, если продолжать в таком же тоне, Гепп замкнется еще больше, и никакого разговора не состоится. – Ты начальник и лучше знаешь мои дела, – ответил Гепп. – Знать-то я знаю, – сказал Георгий, – да только не за этим я пришел. В ответ Гепп лишь равнодушно пожал плечами и ничего не сказал. Молчал и Георгий. Он решительно не знал, как построить разговор. У него не было никакого опыта в таких разговорах. А если Гепп сочтет Георгия провокатором и донесет? Или просто уклонится от разговора на такую тему? Да мало ли как он мог отреагировать! Ведь разговор-то всем разговорам разговор! А вслед за разговором должны еще последовать и действия, которые будут куда опаснее разговора! В общем, разговор не состоится – Георгий это понял ясно и окончательно. – Ладно, – сказал он, – я пойду… Как-нибудь в другой раз… Гепп лишь повторно пожал плечами и ничего не сказал в ответ. Вечером, после работы, Георгий рассказал Елизавете о своей неудаче. Выслушав Георгия, Елизавета спросила: – Ты говоришь, он немец? Ссыльный, под надзором, лишенный всех прав и имущества… Наверно, здесь его ненавидят. Немец же… А семья у него есть? – Нет, – припомнил Георгий. – Была жена, но год назад погибла на шахте. Придавило вагонеткой. – Любопытно… – рассеянно произнесла Елизавета, явно о чем-то размышляя. – Вот что… Разыграем с ним один классический спектакль. Разыгрывать будешь ты. Слушай меня внимательно… На следующий вечер Георгий вновь пришел к начальнику участка. Рабочие уже разошлись по местам, Гепп одиноко сидел в своей каморке. – Добрый вечер, – поздоровался Георгий. Иван мрачно взглянул на него и ничего не ответил. – На участке все нормально? Происшествий нет? – спросил Георгий. – Все в порядке, – ответил Гепп. – Это хорошо… – сказал Георгий и поежился. – Сыро здесь у тебя! Холодно! Что, печь уже не топите? – он кивнул на стоящую в углу печку-буржуйку. – Напрасно. Топлива-то у нас хватает. Куда ни глянь, всюду уголь. Или, может, печка вышла из строя? Он подошел к буржуйке, потрогал ее. – Снаружи печка как печка, – сказал он. – Ну-ка, что там внутри? – Он открыл дверцу буржуйки и заглянул внутрь. – Да и внутри вроде все нормально. Если выгрести старую золу, то… Опа! А это что такое? Откуда это? Зачем? А, Иван Карлович? – Георгий выпрямился, в руках у него был пистолет. – Вот так топливо… – растерянно проговорил Миловидов. – Откуда это? Пистолет… Причем немецкий – вальтер! Смазанный, почищенный… Я не понимаю… Будьте так добры, объясните! Зачем вы держите на рабочем месте оружие? Да еще немецкое! Откуда у вас этот пистолет? Произнося эти заученные слова, Георгий одновременно наблюдал за реакцией Ивана Карловича. Вчера вечером они с Елизаветой предусмотрели все возможные действия и слова начальника участка и соответственно ответные действия и слова Георгия. Но Гепп никак не проявил свои эмоции. Он продолжал спокойно сидеть за столом и смотрел на Георгия бесстрастным, сумрачным взглядом. Георгий даже слегка растерялся от такого безразличия Геппа, но делать было нечего, и он продолжил свой спектакль. – Вы понимаете, – сказал он, – что я обязан доложить об оружии в НКВД? Пистолет, да еще и немецкий, на рабочем месте… ну и ну! И это в то время как… да тут и объяснять ничего не надо! Пять минут – и они будут здесь! Я говорю об НКВД. Но и на это Гепп не ответил ровным счетом ничего и не предпринял никаких действий. Он все так же сидел за столом и спокойно смотрел на Георгия. Миловидову ничего не оставалось, как продолжить представление. – И ведь не выкрутитесь! – сказал он. – Вы – немец, ссыльный, а значит, человек неблагонадежный. Вы под надзором. И тут нате вам – пистолет на рабочем месте! Вальтер! Где можно раздобыть такой пистолет в Кузбассе, в тысяче километров от фронта? Кто его вам дал? Для чего? В кого вы собрались из него стрелять? В директора шахты? В меня? Вы понимаете, что пистолет – ваш приговор? Смертный приговор! Уж на такие-то слова, по мнению Георгия, Гепп обязан был отреагировать непременно. Он и отреагировал, но, опять же, совсем не так, как рассчитывали Елизавета и Георгий. – Плохой из тебя артист, – сказал он.