Притчард, столкнувшийся с ним первым, объяснял: – Естественно, я решил, что преступник всего лишь хотел завладеть одеждой Уильяма. «Чарлз тоже во дворце, – подумал я, – и сможет сам повести карету». И потому не стал сразу обращаться в полицию, не поговорив с их милостью. Настала очередь лакея Чарлза. – А теперь представьте, как я перетрусил, увидев, что нашего экипажа нет на месте! И говорю себе: «Но он же точно остановился здесь! Должно быть, – думаю, – Уильяму взбрело в голову перегнать карету». Ношусь по Мэлл туда-сюда, все глаза высмотрел – нету! Тогда бегу к дворцу и говорю слуге, мол, карета его сиятельства графа Уолдена пропала. А он мне: «Какого такого Уолдена?» Без всякого почтения… – Ох, уж эти мне дворцовые слуги! – перебила миссис Митчелл. – Они думают, что важнее их никого на свете нет… – …А потом он мне заявляет: «Граф Уолден уже укатил домой, приятель». «Будь я проклят! – думаю. – Как же я мог их упустить?» Понесся через парк, вижу – вот она стоит наша карета. Хозяйка вся слезами заливается, а у хозяина на сабле кровь! – И после всего этого ничего так и не пропало, – заметила миссис Митчелл. – Это был сикопат какой-то, – сказал Чарлз. – Сикопат, не иначе. Все дружно согласились с ним. Повариха заварила чай и первой подала чашку Шарлотте. – Как сейчас чувствует себя наша хозяйка? – О, с ней все в порядке, – ответила Шарлотта. – Она легла в постель, приняв настойку опия. И теперь, вероятно, крепко спит. – А джентльмены? – Папа с князем Орловым в гостиной пьют бренди. Кухарка тяжко вздохнула. – Грабители в парке, суфражистки при дворе… Куда катится этот мир? – Грянет социалистическая революция, – изрек Притчард. – Попомните мои слова. – Нас всех перережут прямо в постелях, – мрачно закивала повариха. – А что имела в виду суфражистка, заявив, что король пытает женщин? – спросила Шарлотта и выразительно посмотрела на Притчарда. Он уже не раз просвещал ее по поводу вещей, о которых ей знать не полагалось. – По всей видимости, насильственное кормление, – ответил он. – Говорят, это больно. – Насильственное кормление? – Да, когда они объявляют голодовку и отказываются принимать пищу, ее заталкивают помимо их воли. – Но как такое возможно? – недоумевала Шарлотта. – Есть несколько способов, – ответил Притчард, всем своим видом показывая, что не станет вдаваться в подробности. – Например, можно ввести трубку через ноздрю. Одна из младших горничных захлопала ресницами. – Интересно, а чем же они их кормят? – Я бы влил горячего супчика, – сказал Чарлз. – Просто не верится! – все еще поражалась Шарлотта. – Зачем этим женщинам голодать? – Форма протеста, – объяснил Притчард. – Сильно осложняет жизнь тюремному начальству. – Тюремному? – Чем дальше, тем больше вопросов возникало у Шарлотты. – А за что их посадили в тюрьму? – За разбитые окна, за изготовление бомб, просто за нарушение общественного порядка… – Но чего они этим добиваются? Наступило молчание, поскольку до слуг дошло, что хозяйская дочка понятия не имеет, кто такие суфражистки. Наконец Притчард сказал: – Они требуют избирательного права для женщин. – А-а, – протянула Шарлотта, пытаясь сообразить, было ли ей известно, что женщины не могут голосовать. И не сумела с уверенностью ответить себе на этот вопрос. О подобных вещах она вообще никогда не задумывалась. – Мне кажется, этот разговор может завести нас слишком далеко, – решительно вмешалась миссис Митчелл. – Негоже вам, мистер Притчард, внушать миледи вздорные идеи. У вас могут быть неприятности. Но Шарлотта знала, что Притчарду никакие неприятности не грозили, ведь он был практически другом ее отца. – Странно, почему им так хочется голосовать на выборах, не понимаю, – сказала она. Раздалась трель, и все непроизвольно вскинули головы к специальной доске, где размещался набор предназначенных для разных целей колокольчиков. – Это входная дверь, – сказал Притчард. – В такое-то время! Странно. Он натянул плащ и вышел. Шарлотта осталась, чтобы допить чай. Суфражистки удивляли и пугали ее одновременно, но ей все равно хотелось узнать о них побольше. Вернулся Притчард. – Кухарка! Блюдо сандвичей, пожалуйста, – сказал он с порога. – Чарлз, будьте любезны, подайте в гостиную сифон со свежей содовой. Сам же принялся укладывать на поднос тарелки и салфетки. – Не томите же! Кто это? – спросила Шарлотта. – К нам пожаловал джентльмен из Скотленд-Ярда, – ответил Притчард. Занятно, что голова Бэзила Томсона, покрытая редеющей светлой шевелюрой, имела форму пули. Прочими его отличительными чертами были густые усы и пронизывающий взгляд. Уолдену доводилось слышать о нем прежде. Сын архиепископа Йоркского, Томсон получил блестящее образование в Итоне и Оксфорде, долгое время служил комиссаром по делам туземцев в министерстве колоний и даже какое-то время занимал пост премьер-министра в правительстве Тонга[15]. Вечно стремившийся к переменам, он затем был преуспевающим адвокатом, инспектором управления тюрем и начальником Дартмурской тюрьмы, где снискал себе репутацию человека скорого на расправу с бунтовщиками. Логическим продолжением карьеры стал интерес к работе полиции, и теперь Томсон считался лучшим экспертом по части пестрой преступной среды Ист-Энда, где водилось немало революционеров. И этот опыт помог ему продвинуться на руководящие позиции в особом отделе Скотленд-Ярда – то есть в английском эквиваленте тайной полиции. Уолден предложил ему сесть и приступил к рассказу о событиях прошедшего вечера. При этом он украдкой наблюдал за Алексом. Молодой человек казался внешне совершенно спокойным, но лицо его побледнело, он постоянно прикладывался к бокалу с бренди, а левая рука ритмично сжимала подлокотник кресла. Томсон прервал рассказ Уолдена вопросом: – Когда экипаж подъехал, чтобы забрать вас, разве вы не заметили отсутствия лакея? – Конечно, заметил, – ответил Уолден. – Я спросил у кучера, где он, но тот, как мне тогда показалось, меня не расслышал. А потом, поскольку у подъезда дворца творился настоящий хаос и моя дочь просила поторопиться, я решил отложить разбирательство до возвращения домой. – На это, несомненно, и рассчитывал злодей. Крепкие же у него нервы! Однако продолжайте, пожалуйста. – Карета внезапно остановилась посреди парка, и какой-то мужчина снаружи открыл дверь. – Как он выглядел? – Высокий. Половину лица скрывал шарф или нечто в этом роде. Волосы темные. И горящие пронзительные глаза. – В момент совершения преступления глаза горят почти у всех, – заметил Томсон. – А ваш кучер не сумел разглядеть его получше? – Нет. Тогда на преступнике была шляпа, и все происходило почти в полной темноте. – Гм-м. И что случилось потом? Уолден глубоко вдохнул. Там, в парке, он поначалу не столько испугался, сколько рассвирепел, но сейчас, оглядываясь назад, испытывал подлинный страх, воображая, что могло случиться с Алексом, Лидией или Шарлоттой. – Леди Уолден закричала, – продолжил он, – и, как ни странно, это подействовало на бандита. Возможно, он не ожидал, что в экипаже есть женщины. Но как бы то ни было, он промедлил. – «И хвала Господу, что не выстрелил сразу», – подумал Уолден. – Я успел нанести ему удар шпагой, заставив выронить пистолет. – Вы сумели серьезно его ранить? – Не думаю. В ограниченном пространстве у меня не было места для хорошего замаха, да и сама шпага не отличается остротой. Но кровь ему я пустил, это точно. Жаль, что не удалось снести мерзавцу голову с плеч! Вошел дворецкий, и разговор пришлось прервать. Уолден, осознав, что, вероятно, ведет свой рассказ на повышенных тонах, постарался успокоиться. Притчард подал троим джентльменам сандвичи и новый запас бренди с содовой. – Тебе лучше пока не ложиться, Притчард, – распорядился Уолден, – но остальных отправь немедленно спать. – Слушаю, милорд. Когда он удалился, Уолден сказал: – Могло показаться, что это всего лишь попытка ограбления. По крайней мере именно эту мысль я постарался внушить прислуге, а также леди Уолден и нашей дочери Шарлотте. Но, с моей точки зрения, обыкновенный грабитель едва ли нуждался в столь тщательно продуманном плане. А посему я почти уверен, что мы имели дело с покушением на жизнь князя Орлова.