Мира и Элен переглянулись. Аналитик тяжко вздохнула и взяла объяснения на себя. – Майк на самом деле хочет купить этот дом, – сказала она. – Не для жилья. Есть идея сделать там детский центр психологической помощи или школу искусств, исправить атмосферу этого мрачного места. – Я потом точнее продумаю проект, – быстренько добавила Элен. – Думаю, создадим специальный благотворительный фонд под этот дом – для детей-сирот или талантливых малышей из неблагополучных семей. – Это может сработать, – подумав, оптимистично кивнула экстрасенс. – Можно почистить ауру этого дома, убрать внешний негатив. Ведь раньше даже на местах капищ что-то строили или даже там, где когда-то стояли дома колдунов, погибших насильственной смертью. – Тут, слава богу, не все так запущено, – быстро напомнила Мира. – Вообще, – смирившись, пожал плечами Гном, – дело благое. Надо реально Майку пару миллионов перекинуть. Я сегодня нашему покойнику это просто для красного словца сболтнул… А идея красивая. – Прежде чем ты начнешь перекачку средств между вашими семейными счетами, – иронично заметила аналитик, – давайте все-таки про покойника договорим. Мы убедились, что он не слишком состоятелен вне интернета, и это хорошо. Уверена, на похищение он точно не пойдет. Да еще ты, Гном, а следом и Майк подтолкнули его в ту сторону, которая нам нужна: он увидел, что сделка реально готовится. Гном его обругал, в места вашего обитания его не пустили. Время идет, дом уплывает из рук. Нужны деньги, и срочно. Это не мелкая проблема, ради этого дома он столько народу убил! Осталась надежда на Элен. Ты готова? Все посмотрели на секретаря. – Не знаю, – честно призналась она. – Как можно быть готовой к тому, чего не представляешь? Я понимаю, он что-то мне напишет. Но что? И насколько это будет… пугающе? – Боюсь, он постарается, – не стала врать Мира. – Ты его последний шанс. Удар будет жестким. Ему надо очень сильно тебя запугать. Главное, помни: все его слова – ложь, что бы он ни придумал. – Я уже говорила, что напугать меня не так просто, как кажется, – сказала секретарь, хотя по ее виду уже было понятно, что она боится. – Меня сейчас больше тяготит ожидание его послания. – До него еще несколько часов, – аналитик решила быть честной до конца, чтобы Элен лучше подготовилась. – Он всегда пишет вечерами. К тому же он сейчас на взводе. Ему самому нужно время собраться и хорошо подумать. Вечером, как он полагает, ты будешь одна – так психологический удар сильнее. Но я от тебя сегодня ни на шаг не отойду. Пусть придумывает что угодно, моего скепсиса и логики хватит на все. Девушке самой понравилось, насколько твердо и внушительно у нее получилось это сказать. Хотя на самом деле она была обеспокоена не меньше, чем Элен. Мира хорошо помнила то иррациональное и жуткое ноющее чувство, которое вызывали у нее первые сообщения преступника, отправленные Майку. Но аналитик никому об этом рассказывать не собиралась. – А мы можем как-то… сбить его? – робко предложила Лиза. – Ну… помешать ему настроиться на тотальное запугивание Элен? Она почти умоляюще посмотрела на Гнома, явно ожидая от него помощи. Под ее взглядом молодой человек как-то собрался и даже выпрямил спину. – Почему бы и нет! – Он даже постарался уверенно и широко улыбнуться. – Дайте мне пару часов, чтобы скинуть Майку деньги. А потом… Да я просто отправлю скриншот платежки нашему покойнику! И коротко поясню, кому и за что ушли эти деньги. – Классная мысль! – поддержала Мира. – Пока ты возишься с дорогими твоему сердцу цифрами, мы постараемся доделать то, о чем просил Майк. – Хорошо, – кивнул Гном. – Только эти цифры, – чуть улыбнулась Лиза, – дорогие сами по себе, а не только для Гнома. – Надеюсь, считать деньги еще приятнее, чем просто цифры, – в ответ усмехнулась аналитик. – Мира, – Элен вернула девушку к делам, – задание. Что мы с Лизой за эти пару часов можем сделать? – Не знаю, – тут же нахмурилась аналитик. – Давайте вместе решим. Наша цель – понять, за что на самом деле мстит всем этим семьям наш покойник. Я начала раскапывать ту историю: кое-что я скопировала в бумажных архивах в библиотеке, да и в интернете потом поискала. В целом мы все уже знаем. Петр Морозов, отец семейства, проворовался. Он не пережил кризис и умер от сердечного приступа, приняв крепкое спиртное. Его жена не смогла взять на себя содержание семьи и руководство тонущей компанией, поэтому покончила с собой. С детьми история отдельная. Важно, что именно отец нашего покойника строил поселок «Радуга» и тот самый дом. Как уже понятно, это был коттедж мечты. Для преступника – символ счастливого детства, якорь, связывающий его с лучшими временами, рай до трагедии. Наш Вова был тогда слишком маленьким, чтобы понимать все нюансы происходящего. – Скорее всего, – поддержала ее секретарь сочувственным тоном. – Был любимый папа, лучшая на свете мама, прекрасный дом. А потом что-то случилось. Но наверняка мальчик слышал какие-то разговоры в детстве, а когда вырос, смог разобраться в истинном смысле сказанных тогда слов. – У него год сидения в психушке в прошлом, – напомнил Гном без всякого такта, ни в малейшей степени не испытывая сочувствия к преступнику. – Так что интерпретировать сказанное когда-то родителями он мог неправильно. – Он и без психушки мог понять ситуацию так, как ему выгодно, – возразила Лиза. – Его семью обидели – вот главное, что он понял, иначе бы не мстил. – Верно, – согласилась Мира. – Важно, что он почему-то назначил виновными в трагедии своей семьи именно те семьи, которые довел до смерти. И нам нужно понять, почему так. Пока я высчитала одну простую вещь. Николай, последняя жертва, друг нашего клиента, – у него тоже был строительный бизнес. Кстати, как сообщил Вадим, его друг работал с твоим отцом, Гном, не только над строительством этого здания, где мы сейчас сидим. Он продолжал застройку «Радуги» спустя несколько лет после того, как проект по понятным причинам бросил отец нашего маньячного Вовочки. Элен помогла своими связями, и мы знаем, что тогда, почти двадцать лет назад, Николай работал в компании отца преступника главным подрядчиком. – А еще мы переслали эту информацию полиции, – подхватила Лиза, которая выполняла в агентстве обязанности координатора, пока ее дар был не нужен в расследовании. – И как выяснилось, Николай давал показания против своего начальника. – Ого! – оценил Гном. – Это серьезно. Если наш больной на голову покойник узнал об этом или что-то там вспомнил из детства, то легко мог придумать, будто Николай чуть ли не подставил его отца. – Или предал, – предложила версию экстрасенс. – В любом случае преступник нашел серьезное обоснование для своей мести семье Николая, – поддержала Мира. – Вопрос в том, как связаны с прошлым остальные семьи? Пока я выяснила только, что первый муж Голубевой тоже занимался строительством, точнее, логистикой. Он доставлял стройматериалы. – Тут тоже может быть связь, – подумав, оценила информацию Элен. – Только это муж. При чем тут вторая семья погибшей женщины? Мира лишь развела руками. – Хорошо, – перехватил инициативу Гном. – А Кудровы? Мы знаем, что он был рекламщиком и помогал раскручивать проект «Радуга». Его-то за что? – Тут, я думаю, все просто, – у аналитика была стройная версия. – Ваш с Майком отец нанял Кудрова для раскрутки проекта, а тут вороватый застройщик. Это огромный риск. Наверняка по контракту Кудров был обязан спасать репутацию проекта. Может, он приплачивал прессе за обличительные статьи против Петра Морозова? – Такое может быть, – согласился Гном. – Но как это проверить? – Не знаю. – Мира сомневалась. – Счетов, конечно, не сохранилось, да и ни один банк распечатку за период такой давности не даст, тем более срочно. Может, кто-то из сотрудников твоего отца может это помнить? – Конечно! – обрадовалась Элен. – Володя очень серьезно относился к своей репутации. А тут проект шел на его земле… У него был очень много лет пресс-секретарь. Я ее помню, и у меня остались контакты. Я могу попробовать узнать! – Было бы здорово, – согласилась Мира. – А я займусь Назаровыми. – И мы все будем меньше нервничать, – за всех признала Лиза. – Шерлок вроде бы собирался в психиатрическое отделение, где содержался этот Вова… Может, уже узнал что-нибудь. Я с ним свяжусь. Аналитик довольно кивнула и придвинула к себе ноутбук. Кажется, ей удалось немного снизить градус напряжения в офисе – Майк ей будет за это должен. Девушка не очень любила работать с людьми, даже с друзьями, еще меньше ей нравилось организовывать коллектив. Вот интернет, клавиатура, любимые сайты. Она с удовольствием погружалась в знакомую стихию… – Я помню тот случай, – охотно закивала пожилая женщина-врач. – Но ведь столько лет прошло, – аккуратно напомнил Шерлок. – Понимаю, – согласилась дама. – Просто… Во-первых, моя сестра с мужем тогда хотели купить дом в том коттеджном поселке, с которым был связан скандал. Ну, вы знаете? Про родителей этого мальчика и его сестры? Детектив кивнул. – Вот, – обрадовалась врач. – А потом… Социальные службы, прямо скажем, в этом случае были к детям милосердны. Их ведь не в детский дом сначала отправили, а в социально-реабилитационный центр. Все-таки две трагедии в семье, да еще подряд практически. И сама-то семья не простая – из князей в грязь, из благополучия и в детский дом… Сами понимаете. Потому сначала в центр. А там не только хорошие педагоги, но и психологи. Дети были сложные, очень плохо шли на контакт и со взрослыми, и со сверстниками, замкнутые, закрытые. Заведующая центром обращалась к нам за консультацией. Мы уже договаривались о переводе детей, когда девочка покончила с собой. Тогда сразу привезли мальчика. – И что с этим Володей случилось за год, который он прожил здесь? – поинтересовался Шерлок. – Ему ставили какой-то серьезный диагноз? – Нет, – его собеседница помотала головой. – И это еще одна причина, чтобы запомнить ребенка. Сначала его вообще поместили к нам в профилактических целях: все-таки он общался только с сестрой и был к ней, как казалось, очень привязан. Мы боялись второго суицида. Но потом быстро выяснилось, что за жизнь этого Володи бояться не стоит. Никакого маниакально-депрессивного психоза у него не наблюдалось. – Ага. – Детектив понял, что сейчас начнется самое интересное. – Похоже, диагноз был более интересным. Но сначала скажите, он проявлял хоть какую-то агрессию? И можно ли от него вообще этого ожидать? Врач ненадолго задумалась. – В привычном смысле этого понятия, нет, – сказала она. – Если проще: он не бросится на кого-нибудь с ножом, не устроит перестрелку на улице и точно никогда не навредит себе. Диагноз… Можно сказать, его нет, как и серьезных отклонений от нормы. Но… – Но вы держали его тут почти целый год. – Шерлок не понимал, что скрывает эта женщина. – Извините, что предполагаю такое, но клинике оплачивали его долгое пребывание? Дело в этом? – Не угадали, – она улыбнулась. – Здесь нет никаких интриг и скрытых мотивов. Дело в самом ребенке. Когда его привезли сюда, месяца два он был как дикий зверек. Володя молчал, отказывался общаться с кем-либо. О терапии и речи быть не могло. Мы только давали ему снотворное на всякий случай и внимательно за ним следили. Скоро стало понятно, что его душевная травма не дает каких-либо болезненных проявлений. У него не наблюдалось патологий. – Вроде бы? – Детектив уже нервничал. – Что же все-таки с ним было не так? – Мальчик не нуждался в социуме, – наконец призналась врач. – Вообще. Ему было уютно одному. – Но это неплохо, – хотя это Шерлока удивило. – Есть же люди, которые переживают горе в одиночестве. – Вы судите его обычными мерками, не медицинскими, – возразила женщина. – Можно изолировать себя из-за глубокого переживания, и это нормально. Но тут… Он изначально не нуждался в людях. Он социопат. – Подождите! – детективу уже приходилось слышать это понятие. – Обычно так говорят про маньяков-убийц. Они ненавидят людей и рано или поздно приходят к мысли об уничтожении – пусть не всего человечества, но какой-то выбранной группы. – Я знаю эти теории, – надменно напомнила врач. – И знаю, что в США так называют серийных маньяков. Но это не всегда так. Социопатия необязательно должна проявляться в таких резких и агрессивных формах. Я уже говорила: наш пациент не схватится за нож или тем более за пулемет. Проявлений социопатии много, и не всегда такая особенность личности является нарушением нормы. Когда ребенок находился здесь, даже не могу сказать, что он испытывал ненависть к людям. Тогда они были ему просто неинтересны. Однако… мы не могли забывать о травме, о гибели его семьи. Было принято решение социализировать подростка. Проводились личные консультации, даже привлекали гипнотерапию. – В чем был смысл всего этого? – пытался понять Шерлок. – Да все в том же, – пожала плечами женщина. – Вернуть его в общество. Ему предстояло прожить несколько лет в детском доме – обстановка нездоровая однозначно, и возможна агрессия, прежде всего в его сторону. Надо было избежать… развития социопатии до криминальных пределов. – А… вообще, это лечится? – Детектив терялся в медицинской логике. – В нашем деле вообще мало что лечится, – буднично сообщила ему специалист. – Социопатия мало изучена. Пациенты, как и этот в частности, закрыты, маловнушаемы. Мы старались лишь обезопасить общество от этого ребенка, от того, каким он мог стать, а заодно пытались научить его жить по правилам социума. – И как успехи? – скрыть скепсис Шерлоку не удалось. – За год нам удалось многое, – похвалила себя и коллег врач. – Мальчик научился общаться на уровне, необходимом для дальнейшего нахождения в обществе. Он мог вести беседы, нормально реагировал на различные смоделированные ситуации, в том числе потенциально конфликтные, выстраивал простые отношения. Конечно, научить его глубоким эмоциям, любви, дружбе никто не смог бы. – То есть, – перевел для себя Шерлок, – парень знал, когда надо правильно улыбнуться, понимал, кому и как ответить, чтобы казаться нормальным? Извините. Мне кажется это… лицемерие. – Да, – легко согласилась женщина. – Именно так. Цинично, я знаю. Но это максимум. На выходе из стационара мальчик не стал харизматичным подлецом. Он научился мимикрировать в окружающей среде, не выделяться и не конфликтовать. Еще раз повторю: невозможно научить кого-то любить, если это не дано. – И все? – Шерлоку что-то не давало покоя. В ее рассказе не хватало какой-то важной детали. – То, что мы имеем сейчас… Мало уметь улыбаться и говорить правильные вещи. – Верно, – снова этот немного печальный тон. – Это только часть. Каким бы он ни был, ребенок рано пережил слишком большую трагедию – не просто смерть родных, а полное разрушение привычного ему мира. А как, вы думаете, дети реагируют на трагедии? – Плачут, – предположил детектив очевидное.