Море… впечатляло. Оно разбивало волны о тяжелые и темные каменные плиты, составляющие тело набережной, внизу, метрах в трех. Шуршало и плюхалось, шептало и шелестело, трепало зеленые пряди прибрежных водорослей. А еще оно странно пахло. Остро, сухо, холодно. Я только теперь сообразила, что этот замах висел в воздухе всю дорогу, просто раньше мешался с другими — железной дорогой, городом, цветами. Горьковатое и противоречивое сочетание свежести и прелости. Точно не противное, но слишком непривычное и оттого — резкое. От моря едва ощутимо тянуло холодом. Это освежало, но одновременно будило что-то глубинное, тревожное, жуткое, понукающее бежать прочь. Море — одна из самых больших нерешенных загадок нашего мира. Оно омывает все лепестки, кроме Красного, но в каждом лепестке оно свое, и нет никакой возможности добраться до соседей по воде. Я не знаю, отличаются ли моря разных лепестков, не было случая заинтересоваться: в школе землеописание не было моим любимым предметом, а после я о нем и не вспоминала. Например, совсем не факт, что море — это та же самая стихия, в которой живут обитатели Черною лепестка. И даже, скорее всего, иная, потому что… Оно враждебно. Ненасытно. И бесконечно. Нет ни одного достоверного свидетельства, что хоть один из кораблей, отплывших достаточно далеко, чтобы потерять берег из виду, сумел вернуться. Легенд и сказок одна страшнее другой в достатке, но проверенных, убедительных фактов, что происходило с кораблями, лично я не знала. Это здесь, у берега, море бывает ласковым и теплым, бессильно бьется о камни где-то внизу. Мимо побережья ходят косяки рыб, и рыбаки добывают их, кормят свои семьи и в конечном итоге весь лепесток. Но что творится там, вдали, в сизой дымке на месте встречи воды и неба, — неизвестно. Оно выпивает силу из магов, не прочь подзакусить нейтралом. Причем в прямом смысле: как бы хорошо ни умел человек плавать — оказавшись за бортом достаточно далеко от берега, он почти всегда уходит ко дну, даже если команда корабля пытается его спасти. Редкие счастливцы, которым везет выжить, описывают свои ощущения как холод, сковывающий не тело — душу. Вода кажется им вязкой и топкой, словно болотистая трясина, она с силой тянет на дно, а собственное тело начинает весить гораздо больше, чем на берегу. Духи, какими бы слабыми и покорными они ни были и как бы ни заклял их пленивший некромант, в море впадают в буйство, и усмирить их бывает очень трудно. Говорят, море связывает реальный мир и потусторонний, подобно Разлому, но само же служит преградой, которая не позволяет двум мирам столкнуться. Поэтому такая близость моря пугала. Но одновременно манила коснуться воды, узнать, каково оно на ощупь, тем более здесь оно не несло реальной опасности. В конце набережной, например, виднелся светлый, чистый песок, и в воде у пляжа беспечно резвилась детвора. Далеко, впрочем, не заплывала, но взрослые даже не пытались ее остановить. Да и с могучего, темного от воды волнолома, выдающегося вперед как раз перед пляжем, в воду прыгали подростки. С другой стороны набережной имелся еще один мол, защищавший от моря порт, но он не интересовал ни детей, ни меня, только несколько рыбаков клевали носом над удочками на дальнем конце. А за волноломом виднелся частокол корабельных мачт, ряд каких-то сооружений на берегу, пара кранов — совсем не то, на что я с удовольствием поглазела бы. Полюбовавшись видом обнятой горами бухты, я окончательно решила, что хочу спуститься вниз, но сначала было бы неплохо немного передохнуть. Как минимум выпить воды, потому что ветер подуспокоился и на открытом пространстве стало припекать. И пуловер, наверное, можно уже снять. Недолго думая я пристроила сумку на перила, достала бутылку. В руку ткнулся еще один стеклянный бочок, и я тихо выругалась себе под нос: опять забыла принять лекарство! Пришлось браться за пузырек, раз уж вспомнила. Ветер как будто только этого и ждал. Резкий порыв дернул мою шляпу, рука вскинулась ее ловить… Бряк! — и пузырек безвестно канул в морскую пучину. — Творец! — тоскливо выдохнула я, перегибаясь через перила. Наученная горьким опытом, в этот момент крепко держала и шляпку, и сумку. — Поздравляю, Винни, зато шляпу сберегла! — добавила ворчливо, повесила сумку на плечо и все-таки отпила из бутылки. Опять перегнулась через перила, грустно вгляделась в прибой. Почудилось, что в воде мелькнули желтые крапинки пилюль и осколки стекла. И что делать? Собственное поведение без лекарства я уже наблюдала, хватило одного раза. Интересно, можно ли его чем-то заменить?.. — У вас что-то случилось, девушка? — отвлек от мрачных мыслей немного скрипучий, но сильный женский голос. Я настороженно обернулась и тут же расслабилась, обнаружив рядом… нет, не безобидную старушку, скорее пожилую даму, но в любом случае человека не из тех, от кого принято держаться подальше. Невысокая, сухощавая, с безукоризненно прямой спиной, она производила впечатление эдакой строгой учительницы литературы или даже этикета откуда-то из прошлых времен. Длинное бежевое платье с рукавами и глухим воротом, теплый жилет поверх, белая кружевная шляпка на серебристо-серых, красивого благородного оттенка волосах… — Ничего серьезного, — заверила ее, но потом недовольно поморщилась и все-таки уточнила: — Я просто пузырек с лекарством уронила. — А говорите — ничего серьезного! — нахмурилась дама. — Оно не жизненно необходимое. Хотя, конечно… А вы не знаете, тут где-нибудь поблизости есть аптека? — Не могу сказать, что поблизости, но есть. Если хотите, могу вас проводить, мне как раз по дороге. — Нет, спасибо, не хочу вас утруждать, — отмахнулась я, надеясь, что вышло не слишком поспешно. Начинаю думать, что не так уж безобидна эта дама. Сложно поверить, что ей действительно по чистой случайности нужно именно туда, куда надо мне… — Простите старухе вроде меня ее назойливость, милая девушка, — вдруг весело, очень живо улыбнулась незнакомка. — Мне хочется с вами познакомиться и поговорить, и я посчитала повод удачным. Пойдемте. Я не кусаюсь, слишком мало зубов осталось, приходится их беречь. — И о чем вы хотели поговорить? — озадачилась я, но зашагала рядом с женщиной. Шла она небыстро, но и не шаркала — явно находилась в отличной для своего возраста форме. — Разумеется, об убийстве, — пожала плечами она. — Вы меня, должно быть, не помните, мы вместе ехали в поезде. Вы Лавиния Раке, верно? — Верно. А вы?.. — Упоминание о поезде немного успокоило, теперь хоть понятно, какой ей во мне интерес. А с другой стороны, чего еще я ждала? Не сомневаюсь, уже весь город знает, кто я такая и при каких обстоятельствах сюда попала, в таких местах новости распространяются мгновенно. — Касадра Дхур. Я, как и вы, ехала от столицы. Вы не сердитесь на малыша Данни? — На кого? — растерялась я, пытаясь вспомнить, были ли в поезде дети и мог ли кто-то из них меня задеть. — На Адриана, нашего шерифа. — «Малыша»?! — не сдержала я ошарашенного возгласа. — Простите! — рассмеялась женщина. — Это прозвучало очень неуместно. Я хорошо знала его мать и прекрасно помню Адриана крошечным карапузом, который едва начал ходить. Он был таким забавным, таким кругленьким… Больше всего на свете я в этот момент хотела спросить, зачем бы мне могла понадобиться информация о детстве некроманта, но сдержалась. Представить его ребенком я не могла, равно как и понять, каким образом в голове идущей рядом со мной госпожи Дхур этот огромный мужчина может сочетаться со словом «малыш», пусть он даже вырос на ее руках. Но препираться с пожилым человеком из-за такого пустяка не стала. Собиралась ровно ответить, что не держу на него зла, а потом снова напомнила себе, что новости здесь распространяются мгновенно. Поэтому… — Госпожа Дхур, скажите сразу, чего именно вы от меня хотите? В жизни не поверю, будто вы не знаете, что я провела эту ночь в доме любезно предоставившего мне кров господина Блака, и уж наверняка не сержусь, раз приняла его приглашение. Если что — нет, мы с ним не любовники, он просто предложил мне пожить в гостевой комнате, потому что все приличные гостиницы заняты. — А жаль, — совершенно искренне сказала женщина. Насмешливо улыбнулась, бросив взгляд на мое лицо, наверное, красноречиво отобразившее все то, что я подумала о ее прямолинейности. — Не нужно подозревать меня в совсем уж недостойном, милая девушка, — заговорила она неуловимо другим, твердым и почти командным тоном, гораздо лучше подходящим к наружности строгой учительницы. — Я не желаю погреть уши и почесать язык, мой интерес продиктован беспокойством об Адриане и в конечном итоге обо всем нашем городе. — Не переживайте за свой город, нет у меня никаких… — начала я раздраженно. — Дослушайте, — резко осадила меня госпожа Дхур. Таким тоном, что… Я по-прежнему не понимала, почему Адриан Блак у нее — малыш, но как-то вдруг признала, что называть она его может как угодно и имеет на это полное право. Причем называть в лицо с полного попустительства некроманта. Странная женщина. — Всем нормальным людям нужны рядом живые души. Близкие. И дело не только в общении. Души не терпят одиночества, в одиночестве они… звереют? — Я слышала эту теорию, — поддержала я вежливо, потому что спутница вдруг умолкла на этом моменте, хмурясь и явно думая о чем-то постороннем. — Это не теория. — Женщина гневно поджала губы, но почему-то не сочла нужным обжигать меня недовольным взглядом, как будто злилась не на меня за сомнения, а на кого-то другого или даже на самого Творца за то, что он вот так все устроил. — Это жизнь. И если с остальными людьми это не так заметно и не столь разрушительно, то с некромантами… Когда постоянно работаешь с мертвыми, живые особенно нужны. Адриан — сильный некромант. Очень сильный, из тех, каких рождается десяток на поколение. Ему… — Простите, госпожа Дхур, но вынуждена вас перебить. Понимаю, вы хорошо относитесь к господину Блаку, желаете ему добра, и это замечательно. Только я по-прежнему не понимаю, при чем тут я? Вас не смущает, что мы с ним знакомы всего день и что через полторы декады я уеду к себе домой, в Шорру? — Может, передумаете. Она глянула на меня снисходительно и насмешливо. — При всем моем уважении к шерифу и Кларинет. Вам что, вообще плевать, с кем, лишь бы он с кем-то сошелся? Вы ему всех женщин от двадцати до семидесяти сватаете? — Вы первая, — со странной улыбкой ответила дама. — Адриан слишком щепетилен и не дает ни малейшего повода. — Прекрасно понимаю почему. Он с кем-нибудь остановится поговорить, а его уже заочно женили. Представляю, как ему это надоело! — Простите глупой старухе ее сводничество, — рассеянно и как будто без малейшего расстройства или обиды проговорила госпожа Дхур. — Это, наверное, такой способ самозащиты. Когда смерть дышит в затылок, хочется уцепиться за жизнь. Себе-то уже ничто не светит, но хочется облагодетельствовать окружающих… Из вас вышла бы хорошая пара. — Вы пришли к этому выводу через пять минут знакомства со мной? — спросила я, все больше раздражаясь и уже всерьез жалея, что не проявила твердость и не отказалась от общества сразу. — Мне хватило увиденного в поезде. Есть души, которые друг к другу тянутся, и это нетрудно заметить… Впрочем, я совсем вас утомила. Не берите в голову болтовню старухи. Эта погода заставляет меня волноваться и нести всякую чушь. — А что не так с погодой? — с восторгом уцепилась я за нейтральную тему. — По-моему, она замечательная. В глазах Касадры Дхур, когда она бросила на меня взгляд, на мгновение мелькнули смешливые искорки, словно она прекрасно поняла мою реакцию и именно ее нашла забавной. Но ощущение было мимолетным, а потом она заговорила с какой-то типично старческой сварливостью: — В этом-то и беда! Клари не бывает таким осенью, я его как облупленный знаю! Дурное задумал. Буря будет… — Может, он просто решил встать на путь исправления? — улыбнулась я. — Еще скажите, будто он так извиняется, — отмахнулась собеседница. — Нет, милая, ничего мутного от него осенью не дождешься. Да еще труп этот… — Ну, господин Блак, думаю, сумеет во всем разобраться, он производит впечатление разумного человека. Когда в своем уме… — Разобраться-то он разберется, — раздумчиво проговорила женщина. — Вот только… не будет ли поздно? — Что вы имеете в виду? — растерялась я. — Вы это на основе погоды предполагаете или есть другие источники? — Дурное предчувствие, — уклончиво ответила она. — Но довольно о мрачном. Как вам наш славный город? В последних словах послышалась ирония, но заострять внимание на этом я не стала. И остаток пути, к моему искреннему облегчению, прошел за мирным и неожиданно продуктивным разговором о красотах Клари. Оказалось, здесь имелся исторический музей, по заверениям госпожи Дхур, весьма интересный, и музей моря, в котором выставлялось множество необычных и даже пугающих экспонатов, попавшихся в сети местных рыбаков в разные годы. Кроме того, женщина посоветовала посетить старый городской парк, разбитый недалеко от здания мэрии, — небольшой, но живописный и способный похвастаться несколькими ценными статуями и красивыми фонтанами. Все-таки не настолько уж обманчивым было впечатление об Адриане как о медведе. Он вон даже отдыхать предпочитает в глуши и другого варианта не видит. Интересно, он вообще не знает о местных достопримечательностях или просто не вспомнил о них? Аптека располагалась на первом этаже основательного двухэтажного дома с чердаком под зеленой черепичной крышей. Дом был сложен не из кирпича, а из неровных камней, щели между которыми густо поросли мхом, отчего коттедж напоминал большой пень и казался не то что старым — древним! Складывалось впечатление, что именно с него начался этот город. — Необычное здание, — не удержалась я от замечания, когда мы подошли к темно-коричневой двери с витражным стеклом в верхней половине. — Да, одно из старейших в городе, — подтвердила мои догадка спутница. — К слову, с самой постройки было домом алхимика. Тренькнул колокольчик, возвещая о визите посетителей. Помещение лавки оказалось под стать общему виду дома. Сквозь витраж двери и пару мутноватых окон проникало немного света, и внутри было сумрачно, а на искусственном освещении хозяин экономил. Впечатление усиливали темные стены, обшитые деревянными панелями, и скрипучий паркет под ногами, укрытый, кажется, не менее древней ковровой дорожкой красно-коричневого цвета. Вдоль стен почетным караулом выстроились массивные витрины, в которых пузырьки современных лекарств и всевозможные яркие коробки смотрелись потрясающе чужеродно. Они единственные не давали почувствовать, будто мы шагнули в прошлое по меньшей мере на пару веков. А шкафы, казалось, неодобрительно кривились, мечтая выплюнуть эту гадость. Между витрин нашлось место для пары стульев с высокими спинками, а в противоположном от двери торце прямоугольного помещения разместился широкий тяжелый прилавок со старинным кассовым аппаратом — я такие только в музее видела. Еще там имелась бронзовая настольная лампа, дававшая куда больше света, чем окна. На звук колокольчика из глубины дома, куда вела неприметная дверка в углу, появился аптекарь. И я с удивлением сообразила, что мы уже знакомы. — Госпожа Дхур, госпожа… Лавиния, если я не ошибаюсь? — вежливо улыбнулся мужчина. — Добрый день.