— Миша… — смущенно вытолкнула Рита. — Мы на днях… Я с Инной… Да, с Видовой. Инна сама позвонила мне… — она заторопилась. — В кафешку зашли, по запретному эклеру слопали… В общем… М-м… Инна привела Гайдая. И… Он зовет меня сниматься! — Поздравляю! — сказал я удивленно и обрадованно. — Такую красоту надо обязательно запечатлеть. Девушка зарделась. — Я серьезно, Миш! — ее голос прервался от волнения. — Так и я полон серьезности! — не сразу, но мне удалось выбраться из мякоти кресла. — Снимайся, конечно! Тем более, у такого режиссера. Пусть весь Союз увидит, какая ты у нас красавица! Да, Юль? — Ага! — охотно поддакнула доча. — У мамочки ножки ровные, ты сам говорил! Помнишь? — Стройные, — заулыбался я, мечтательно заводя глаза к потолку: — И восхитительно длинные! — Да ну вас! — румянец нежно окрасил Ритины скулы. — Кроме ног от ушей надо еще что-то между ушами иметь. Талант, например. Иначе на экране выйдет не героиня, а функция! — Риточка, — проникновенно заговорил я, — а кто сказал, что ты лишена способностей? Поверь мне, каждая женщина — немного актриса, это зашито в генах! У тебя когда пробы? — З-завтра, — пролепетала «старлетка». — Вот и расскажешь вечером, как тебя Леонид Иович хвалил! — Ох, не зна-аю! — заныла Рита. — Я бою-юсь! Пришла моя очередь тискать и ворковать. — Чего ты? Всё будет хорошо, и даже лучше! — Ох, ладно… — наша звезда торопливо засобиралась, пряча стеснение за суетливостью. — Еще не хватало мне опоздать! Юлечка, ты оделась? — Да, мамулечка! — Рит, Юльчонка и сам отвезти могу, — вызвался я. — Нет-нет, мы успеваем! Мне же всё равно по дороге… Так… Ничего не забыла? — Рита завертела головой, оглядывая холл. — Ключи… Радиофон… Вроде, в сумке. Чао-какао! — Чава-какава! — радостно попрощалась Юля, попой отворяя тугую дверь. — Только про кино никому! Ладно, Юлиус? — донесся Ритин голос, звуча за порогом. — Ладно, мамулиус! — вызвенел ответ, и створка закрылась. Мягко щелкнул замок. Улыбаясь по инерции, я прошаркал на кухню. За окном белел двор, сверкая на солнце ночной порошей. Слабый ветер порою тревожил ветки сосен, и снег просыпался искрящимся дымом. Ворча, из гаража выкатился зеленый «Москвич-417». Он мне сразу понравился, стоило его увидеть на «фестивале», как называли площадку перед магазином «Автомобили». Ладная, юркая машинка, смахивавшая на «Ниссан-Ноут» из будущего. Я даже переплатил барыгам со 2-й Южнопортовой — уж очень «Москвичонок» подходил девушке. Как шубка… …Обе моих красавицы усердно помахали мне — Юлька даже двумя руками — и выехали за ворота. Рита водила очень осторожно — автомобиль у нее двигался плавно и не быстро, на улице я его сразу узнавал, как женщину по походке. «Москвич» мазнул зеленым бликом, и скрылся за поворотом. Я пригнулся, выглядывая в небо. В белесой рванине туч ширились голубые прогалы, обещая ясную студеную высь. «У индивидуалистов не извилины, а загогулины, раз они так пугаются зависимости, привязанностей… — мои губы дрогнули в невольной улыбке. — До чего же здорово зависеть от родимых женщин!» — Ма-ау! — Коша активно потерся о мои ноги. — Жрать хочешь, что ли? — изобразил я удивление. Кот басисто мурлыкнул, и облизнулся. — Сначала я! — хозяйский голос звучал до того непримиримо, что котяра понурился, изображая самое несчастное существо на свете. — А еще говорят, что нами женщины манипулируют… — проворчал я, накладывая в Кошину миску. — Лопай! Урча, зверюга набросился на завтрак, а мне досталась половина глазуньи, еще теплой, с колечками помидорок и непременной «зелепушкой» — Рита помешалась на луке, укропе и прочих «вершках». Впрочем, «корешки» она нам тоже скармливала, как зело полезные… Без пятнадцати девять я был готов к труду и обороне. Тот же день, позже Щелково-40, проспект Козырева Сразу за порогом НИИ Времени меня закрутила, завертела маета текучки. Замдиректора — это, может, и статусно, но до чего же хлопотно и скучно! Отбившись от нудных приставаний особистов, выслушав бодрый доклад Ромуальдыча, я заглянул в аналитический отдел — отдохнуть душой в женском коллективе. «Малинник! — мелькнуло у меня. — Работа кипит…» Ядзя с Наташей изящно прислонились к испытательному стенду и, небрежно отодвинув тестеры, оживленно листали польский журнал «Мода». Лизавета неуклюже вязала шарфик, сверкая спицами — лохматая мохеровая нить тянулась из выдвинутого ящика стола, где перекатывался клубок. Женские губы шевелились — Лиза считала петли. Ударно трудилась лишь Алла Томилина, фигуристая практикантка из ленинградского Физтеха, натуральная блондинка и большая умница, обожавшая притворяться глупенькой очаровашкой. Сосредоточенно закусив губку, Томилина стояла у колонны электронного микроскопа, подгоняя фокусировку. Завидев меня, она обворожительно улыбнулась. — Добренькое утречко, Михаил Петрович! — практикантка незаметно оказалась на «пионерской дистанции» с замдиром. — Добренькое, — отзеркалил я девичью улыбку. — Михаил Петрович, а вот… Давно хотела спросить… Это правда, что Госпремию вам за ОГАС дали? — Алла распахнула голубые глазищи. Они сияли столь невинно, что обычная моя стыдливая настороженность вблизи от красивой девушки поменяла свой знак на снисходительность. Лиза, правда, предупреждала меня, что у Аллочки начался весенний охотничий сезон — «Бублик» с Почкиным уже пали жертвами в борьбе роковой. Но у меня-то опыт! Если сложить обе моих жизни, то лет девяносто. Да больше уже… И я различал в глубине метко стрелявших глазок темные, опасные огонечки — знойного призыва и шалой готовности на всё. «Ну уж, нет уж!» — решимость моя была тверда. — ОГАС, Аллочка, занимались Глушков и Китов, — бегло улыбнулся я. — За мной только подсказка для Госкомупра — не делать сеть жестко централизованной, а то одной ракеты хватит, чтобы накрыть какую-нибудь РАСУ, и — хлоп! — вся республика отрезана… Понимэ? — Понимэ, — Томилина ослепительно улыбнулась, но в холодеющих зрачках оседало разочарование. Напоследок девушка повернулась, задевая меня тугим бедром, и я еле удержался, чтобы не шлепнуть прелестницу по мягкому месту. Зато поймал одобрительный взгляд Лизы Пуховой — та ревниво относилась к «молодой смене». — Наташ, — пользуясь служебным положением, я вклинился между модниц, — что там со вчерашним образцом? — А вот! — Киврина бойко повернулась, цепляя распечатку и протягивая мне. — Всё, как в той серии с недельной дистанцией. — Вырожденность материи минимальна, — подала голос Томилина. — Угу… — глубокомысленно выразился я, просматривая сухую цифирь. — Вот бы на месяц тому вперед! Хотя бы в будущее… — вздохнула Ядвига мечтательно. — А то тянут с этой АЭС, тянут… Сколько можно? — Сколько нужно, — я вернул листки Наташе. — К лету раскочегарят реактор, и будет нам счастье! — Миш, а ты читал статью Боуэрса? — резко выпрямилась Лиза, пряча вязание в стол. — Володька ее на сайт выложил! — похвасталась Киврина. — Да у меня комп глючит, — я горестно задрал брови. — Отдал его «Бублику» на поток и разграбление… И кого там Лит наш Боуэрс посылает далеко и надолго? — Тебя! — хихикнула Наташа. — И твою теорию совмещенных пространств. Говорит, что она противоречит постулатам Эйнштейна! — На костер меня, еретика… — пробормотал я. — Лизочка, а у тебя можно глянуть? — Конечно, конечно! — подхватилась Пухова, освобождая мне место. «И чего Володька жалуется на свой отдел? — пришло мне в голову. — Прекрасный коллектив! Во всех смыслах. Но, с другой стороны, при таких делах…» Я оценивающе скользнул взглядом по кипенно-белому Лизиному халату, по всем его роскошным округлостям и западинам — и мои пальцы нервно зажали «мышу», кликая по иконке Интерсети.