И тут через грохот выстрелов донёсся окрик: — Петя! Сюда! Альберт Павлович помахал рукой из пролома в стене дома на другой стороне улицы, в который как раз и упиралась пропахавшая дорогу траншея, и я медлить не стал, пробежал через арку, пополз по запёкшейся земле. Над головой свистели пули, изредка они клевали импровизированный бруствер и рикошетили от вывороченной брусчатки или сбивали вниз комья грунта. Но ничего более серьёзного не прилетело — дополз. — Целы? — спросил я, забравшись в пролом в стене дома. — Да! Помогай! Мы подхватили под руки пленника и поволокли его через разгромленный холл с обрушившимися пролётами широкой каменной лестницы; Балагур попятился следом с автоматом наизготовку. — Это как вы такое сотворили? — спросил я между делом. — Недоучки попались! — хрипло выдохнул Альберт Павлович. — Потом поговорим! Да я и сам чесать языком был не расположен. По телу растекалась ломота, контроль внутренней энергетики требовал всё больших и больших усилий, в ушах звенело, а боль от ожогов пробивалась даже через импровизированную анестезию, прежде меня ещё ни разу не подводившую. Ещё и банально устал. Но — плевать! Главное, жив. Жаль только, что операция провалилась и все наши усилия канули втуне… Впрочем, таким уж напрасным бросок отнюдь не оказался. Взводу особого дивизиона удалось закрепиться на перекрёстке и дождаться подхода ополченцев. На втором этаже зашёлся очередью пулемёт, и тут же здание содрогнулось от взрыва, с потолка посыпалась побелка. Навстречу нам пробежало несколько солдат, следом прокатили станковый «Хайрем», а с лестницы спустили окровавленного человека в штатском. — На выход его! — крикнул боец в прыжковом комбинезоне и замахал рукой возникшим в дальнем конце коридора пехотинцам. — Сюда! Наверх! Гранаты тоже сюда! Мы кое-как разминулись с солдатами и поволокли нашего пленника дальше. Возвращаться к мосту не пришлось — переправу на тот берег организовали прямо по льду реки. Та простреливалась мятежниками, но огневые точки противника очень быстро подавлялись, а осветительные ракеты гасились операторами ещё на взлёте и ночной мрак нисколько не разгоняли. Ну а много ли настреляешь вслепую и с немалым риском поймать ответную пулю? Но и так пришлось пережить несколько не самых приятных минут, прежде чем удалось укрыться в переулке на другом берегу. Прикрывший наш отход Балагур рванул обратно к сослуживцам, а мы погрузились в присланную за ранеными полуторку и покатили прочь. Ссадили нас у «Пассажа», а когда вынырнувший из темноты Иван Богомол помог затащить пленника в магазин, куратор попросил: — Петя, подави его способности. Только перманентно. Чтобы до утра хватило. Сможешь? — А не проще блокиратор вколоть? — удивился я неожиданному приказу. — Дефицит, — коротко пояснил Иван Богомол. Наше возвращение незамеченным не осталось, тут же появилось несколько армейских чинов и какой-то тип в штатском, но Григорий в качестве языка никого из них не заинтересовал. Они даже разочарования никак не выказали, обнаружив, что мы приволокли не Данилевского, просто развернулись и скрылись в кабинете управляющего, где был обустроен штаб. Сие обстоятельство оставило Альберта Павловича столь подчёркнуто равнодушным, что я сразу заподозрил его в лицедействе, а дальнейшее развитие событий меня в этом мнении лишь укрепило. Куратор отправил Ивана выбить нам какую-нибудь каморку, а сам опустился на корточки рядом с уложенным на пол пленником и спросил: — Так ты обработаешь его? Из загривка и спины Григория так и продолжали торчать две иглы, и вместе с тем теперь он не только скрёб пальцами левой руки, но и таращил глаза и скрипел зубами. Какую бы технику обездвиживания ни задействовал Альберт Павлович, на долговременное применение она и в самом деле рассчитана не была. — Уверены? — засомневался я. — Без последствий не обойдётся! — Ты ведь не прикончишь его? — Нет. — Тогда действуй! А что до осложнений — не думаешь ведь, что у него впереди долгая счастливая жизнь? — Давай! — заторопился Иван, успевший вернуться с ключом, моим портфелем и потёртым кожаным саквояжем куратора. — Иначе нам его втроём держать придётся! Не до разговоров будет! Ну да — Григорий оператор шестого витка, как бы ещё не на золотом румбе инициацию прошёл, с помощью стандартной техники блокировки сверхспособностей совладать с ним будет непросто даже всем сообща. Голова трещала и гудела, ощущал я себя плохо прожаренной отбивной, но деваться было некуда — стиснул пальцами плечо нашего пленника, обратился к ясновидению, попытался оценить состояние чужой энергетики и без всякого труда справился с этим, правда, попутно заработал приступ лютейшей мигрени. Как зубы не раскрошились, когда их стиснул, перебарывая боль, просто не представляю. Впрочем, Григорию сейчас приходилось и того хуже. Вторая из игл воздействовала непосредственно на его центральный энергетический узел — точнее, служила якорем для Альберта Павловича, который и скручивал сосредоточение каналов пленного одной нескончаемой судорогой. Ничем хорошим для оператора это закончиться не могло, покорчится ещё час — другой да и преставится в муках. И что самое неприятно лично для нас — в подобном состоянии отвечать на вопросы он не сможет, даже если вдруг воспылает желанием сотрудничать. Хоть режь его сейчас, хоть златые горы сули — толку не будет. — Ну что? — поторопил меня Альберт Павлович. — Сделаю, — пообещал я, но для начала мы перетащили Григория в кладовку, заставленную вёдрами, швабрами и тому подобным инвентарём здешних уборщиц и полотёров. Иван Богомол не только договорился об этом с управляющим, но ещё и приволок добротный стул, к коему следовало привязать Григория перед допросом. Альберт Павлович выдернул нижнюю из всаженных тому в спину игл и скомандовал: — Начинай! К этому времени я уже сосредоточился на гармонии источника-девять, поэтому мешкать не стал и врезал нашему пленнику кулаком под дых. Ткнул не так уж и сильно, но Григорий едва из рук Ивана и Альберта Павловича не вывернулся, до того его скрутило деструктивным воздействием. В бою он наверняка бы сумел сохранить контроль над внутренней энергетикой, сейчас же оказался совершенно беззащитен. Да я и не ограничился одним только этим импульсом, задействовал весь свой инструментарий, аж испариной под конец покрылся. — Часа за три ручаюсь, — хрипло выдохнул я, оценив состояние центрального энергетического узла и входящего канала подопечного. — Но нужен контроль. Мои старшие товарищи усадили вновь обмякшего Григория на стул, Иван Богомол начал приматывать его к ножкам и спинке обрезками верёвок, Альберт Павлович извлёк из саквояжа прекрасно знакомый мне футляр с иглами и скомандовал: — А теперь, Петя, дуй к медикам. — Но… — Никаких «но»! На тебя смотреть страшно! Как обработают — возвращайся, но не раньше. Бегом марш! Приказ и в самом деле был не лишён смысла, не говоря уже о том, что это был именно приказ, поэтому тратить своё и чужое время на пустые препирательства я не стал и отправился на поиски медиков. Большую часть раненых сразу развозили по больницам и госпиталям, в «Пассаже» оказывалась неотложная помощь тем, кого туда бы попросту не довезли, а ещё обрабатывались совсем уж незначительные травмы, дабы бойцы могли поскорее вернуться в строй. Мне наложили повязку на руку и обработали не столь серьёзные ожоги, залепили полосками лейкопластыря несколько порезов, а один даже стянули небрежными стежками швов, скормили три таблетки обезболивающего — этим медицинская помощь и ограничилась. Надо понимать, врачи отнесли меня ко второй категории пациентов, да я и сам полагал точно так же, но только начал понемногу отпускать заблокированные нервные окончания, и прихватило так, что едва в голос не взвыл. Может, и взвыл даже. Насчёт этого не уверен. Ну да — это не Новинск, здесь выправить состояние внутренней энергетики никто не поможет. А перенапрягся я капитально, если бы не занимался целенаправленным укреплением узлов и каналов, то и надорвался бы, пожалуй. Кое-как я добрёл до кладовки, проверил состояние Григория и завалился на кучу какого-то тряпья. К этому времени иглу из загривка нашего пленного уже выдернули, зато воткнули несколько новых. Альберт Павлович готовился приступить к допросу, Иван собирался вести протокол, в моём содействии они не нуждались, поэтому я закрыл глаза и погрузился в лёгкий транс. Не могу сказать, будто было совсем уж не интересно, просто следовало безотлагательно отследить и купировать негативные отклонения в состоянии внутренней энергетики, а то потом замучаюсь девиации выправлять — если их сразу не прихватить, дальше осложнений уже точно не избежать. Я обратился к сверхсиле, легонько потянул её в себя, оценил состояние входящего канала, повысил нагрузку на центральный узел, начал разгонять энергию по организму. Вроде всё было не так уж и плохо, но работы — непочатый край, не говоря уже о том, что пришпорить регенерационные процессы лишним тоже отнюдь не будет. Шрамы украшают мужчин? Вот уж нет, не мой случай! Окончательно от окружающей действительности я не отрешился и слышал негромкие голоса, краем сознания улавливал какие-то даты, имена и фамилии. Между делом подумал, что Альберт Павлович вытягивает сведения о пособниках айлийской разведки из числа слушателей и преподавателей Общества изучения сверхэнергии, но особого значения сему обстоятельству не придал. И без того имелось чем себя занять. Равновесие! Сейчас чрезвычайно важно было обрести внутреннее равновесие и культивировать гармонию источника-девять. Остальное могло подождать. Да и доведут информацию впоследствии, если сочтут нужным. А нет — так нашим легче… Растолкал Альберт Павлович меня уже только утром. Комнатушка опустела, и о том, что здесь кого-то допрашивали, свидетельствовал лишь стул с обрезками верёвок. — В расход пустили или сам дуба дал? — поинтересовался я. — Ни то, ни другое, — загадочно улыбнулся в ответ куратор. — Перевязали ленточкой и в подарочной упаковке передали куда следует. «Скорее уж — кому следует…» — подумал я Я не без труда поднялся с кучи тряпья, на которой провёл ночь, и навалился на стену, пережидая приступ головокружения. Всё тело словно пропустили через мясорубку, а окольцевавший руку ожог горел огнём, но медицинская помощь вкупе с моими собственными потугами подстегнуть регенерацию тканей всё же худо-бедно подействовали, и совсем уж отбивной я себя больше не ощущал. — Ты как? — участливо спросил Альберт Павлович, который и сам выглядел не лучшим образом: округлое лицо непривычно осунулось, под глазами набухли мешки, на скуле проявилась синевато-багровая ссадина. — А вы знаете… — задумчиво произнёс я. — В норме, пожалуй. — Да неужели? — хмыкнул куратор. — Ну ты уж расстарайся, чтоб стало совсем даже наоборот! — Чего?! — недоумённо уставился я на собеседника. — Это вы о чём сейчас? — Прибыл транспорт с авиадесантниками из Новинска. Обратным рейсом отправят надорвавшихся операторов. Как тебе идея полетать на дирижабле? Я резко мотнул головой, аж в глазах потемнело. — Нет! Я остаюсь! — Не обсуждается! — отрезал Альберт Павлович ничуть не менее резко. — Это не обсуждается! — Но… — Во-первых! — наставил на меня куратор указательный палец. — Звонарь за срыв проекта из меня всю душу вынет! — Так себе аргумент, — скривился я. — Чрезвычайное положение в стране! Где там сейчас моя команда, кто знает? Куратор покачал головой. — Не важно! Я поручился, что ты вернёшься в Новинск при первой же возможности! Это во-первых. Во-вторых, доставишь в институт образцы сверхбактерий. Он протянул мне патронташ с всунутыми в гнёзда пузырьками, и я заколебался, не спеша его принимать. Приму — значит, сдался. — А в-третьих? — уточнил вместо этого.