— Ох, Петя! Завязывай ты с этими играми в субординацию! Есть о чём спросить — спрашивай! Не в армии, чай! Мне не очень-то хотелось демонстрировать собственную ограниченность, но и оставаться в неведении я не желал, вот и произнёс, аккуратно подбирая слова: — Вы же мне всю душу наизнанку вывернули, требуя описать бутыльки с образцами бактерий во всех подробностях, а теперь засекречиваете сам факт их существования. И как их люди искать станут? Где логика? Альберт Павлович закрыл глаза и устало помассировал веки. — Информация эта слишком ценна, чтобы делать её всеобщим достоянием. Образцы — единственная материальная улика, которая связывает злоумышленника с местом преступления. Документацию он может перевести на микрофиши или даже полностью уничтожить, предварительно запомнив. Образцы же станет хранить до последнего. Это его главный козырь, наглядное доказательство ценности свершившегося прорыва. Из эмиграции раздобыть образцы культур с двенадцатого витка будет архисложно. И ещё сложнее окажется переправить их в новую лабораторию. Плюс нельзя исключать фактор случайной мутации… — Да! — встрепенулся я. — Леопольд как раз что-то такое и говорил об уникальности! — Вот видишь! — вздохнул куратор и покачал головой. — Нет, эту информацию мы до поры до времени придержим. Значит так: об успешном завершении первого этапа исследований Леопольд проболтался на прошлой неделе, а когда ты не принял это заявление всерьёз, он рассказал о стабильном штамме, жизнеспособном во внешней среде и вне зоны активного излучения Эпицентра. Плюс отметил, что при подборе верной интенсивности сверхэнергетического воздействия наблюдается эффект флюоресценции. Продолжить разговор помешало появление контрразведчиков. — Ну что у вас ещё стряслось?! — с порога прорычал Георгий Иванович. — У нас работы по горло! — Опять анархисты? — встрепенулся я, безумно жалея об упущенной возможности поучаствовать в бою с террористами. — Нет, новые какие-то прорезались, — поморщился Эдуард Лаврентьевич и потребовал: — Альберт, не тяни, работы непочатый край! Альберт Павлович тянуть и не стал, вкратце пересказал мои показания, затем присовокупил к ним собственные выводы. Ух, что тогда началось! Орала эта троица друг на друга столь самозабвенно, что едва уши от их криков в трубочку не свернулись. Сходу разбить аргументы Альберта Павловича представители контрольно-ревизионного дивизиона не сумели, и поскольку вывоз научных разработок и стабильных образцов бактерий за границу мог обернуться совсем уж нехорошими последствиями, они выдернули на работу секретчика, курировавшего исследовательскую деятельность первой лаборатории. Стоило только пройти в кабинет гражданской наружности господину средних лет, все принялись орать уже на него, но не тут-то было: секретчик стал трясти какими-то отчётами и вопить в ответ чуть ли не громче наседавшей на него троицы. Ну а когда к нам пожаловал господин Вдовец, и вовсе началась натуральная собачья свадьба. Крайним не хотел оказаться решительно никто. Я — тем более. Поэтому тихонько сидел в уголке и старался не привлекать к себе внимания, лишь отвечал на прямые вопросы. Понемногу все угомонились, только продолжал нервно вышагивать по кабинету господин Вдовец. — Заявляю со всей ответственностью, что не имел ни малейшего понятия о столь прорывных результатах этого злополучного исследования! И, честно говоря, испытываю на этот счёт определённые сомнения, — вещал заведующий первой лабораторией, весь какой-то непривычно дёрганый. — Леопольд Медунец всегда отличался психической нестабильностью, но я полагал это обратной стороной творческой натуры. У нас были сложные отношения, а в последнее время они окончательно испортились, нельзя исключать и преднамеренной провокации с целью нанесения урона моей репутации, — Лишь поэтому я и не бегу с повинной к ректору. Исключительно по одной только этой причине! Но если вы отстраните меня от расследования и не позволите держать руку на пульсе, я буду вынужден незамедлительно доложить обо всём на самый верх! И в ректорат, и в министерство! На скуластой физиономии Георгия Ивановича заходили желваки. — Огласка лишь всё усугубит! — Плевать! — отмахнулся Вдовец. — Я рискую больше всех вас вместе взятых! Мне и после сегодняшнего инцидента разве что фельдшерский пункт доверят, а если события пойдут по наихудшему сценарию, ещё и посадят! Непременно посадят! — Ну что вы в самом деле, Филипп Гаврилович! — попытался урезонить заведующего секретчик, — документы оформлялись надлежащим образом, а за психа вы ответственности не несёте! — Я всё сказал! — отрезал Вдовец. Георгий Иванович явно приготовился рявкнуть, но его опередил Альберт Павлович. — Считаю это предложение разумным и уместным, — мягко произнёс он. Заведующий первой лабораторией резко повернулся к нему и в запале выкрикнул: — Какое именно? Поставить в известность министерство? Выражайтесь яснее! Я уже успел неплохо изучить своего куратора и только поэтому заметил скользнувшую по округлому лицу мимолетную тень недовольства, а больше его раздражение никак не проявилось. — Дорогой Филипп Гаврилович, — заглянул он в глаза собеседнику, — я говорил о привлечении вас к розыскам преступника. Мы ведь в микробиологии ничего не смыслим и оценить изъятую при задержании документацию не сможем. Без привлечения эксперта в любом случае не обойтись. Вот только с вашей-то загруженностью… Незавершённая фраза так и повисла в воздухе, но так просто смутить Вдовца не вышло. Он на миг заколебался, затем переборол неуверенность и рубанул рукой воздух. — Хозяйство на зама оставлю! А надо будет, и отпуск возьму! Дальше беседа понемногу вошла в конструктивное русло, и мало-помалу я ощутил себя не в своей тарелке. Не сдержался даже, обратился к рассевшимся вокруг стола мужчинам: — Господа! Может, я пойду? Городец хмуро глянул на меня и уточнил: — Далеко собрался? — Домой. Ночь на дворе! — Вот именно что ночь! — фыркнул Георгий Иванович. — Комендантский час до утра! На диванчике ложись. — Лучше в дежурке посплю. — Проваливай! Я спешно откланялся и покинул кабинет. В дежурке из нашей команды застал только Митю Жёлудя и Матвея Пахоту. Щербатый живчик клевал носом за столом с телефонным аппаратом, здоровяк храпел на диванчике. — О, Петя! — оживился при моём появлении Митя. — Ты где пропал?! — Лучше даже не спрашивай! — отмахнулся я и просил: — А где все? У нас без потерь хоть? — Псов контузило, близняшки перенапряглись. Ничего серьёзного. Завтра выписать обещают. — А остальные? — Макса к опросам свидетелей привлекли, Льва отпустили. Мы на сверхурочные согласились. — Сверхурочные — это хорошо, — вздохнул я. — Ты рассказывай, рассказывай! Митя широко зевнул, мотнул головой и пожал плечами. — Да нечего особо рассказывать. Нас в резерве оставили, потом к училищу кинули. Туда к шапочному разбору прикатили, только и успели что грузовик с боевиками перехватить. Ну и понеслось… И вот уж воистину удивительное дело, но подробности мне пришлось едва ли не клещами тянуть. Обычно чрезвычайно словоохотливый сослуживец сегодня отвечал скупо и односложно, и даже так стало ясно, что команда угодила в серьёзную заварушку. Без потерь обошлось лишь благодаря своевременному предупреждению Льва и реакции на него Александра Малыша и Матвея Пахоты, ну и ещё Макс Бондарь противопульный барьер поставил. Всё же седьмой виток — это седьмой виток. Настроение упало окончательно, но это были цветочки. Утром на построении личного состава управления физической защиты мне велели встать отдельно от остальных, тогда-то и накатили совсем уж безрадостные предчувствия. Когда Вяз отметил слаженные действия всего нашего подразделения и персонально прикомандированного оперативника, воспоминание о хранящемся в сейфе «Знаке почёта» ещё худо-бедно помогло удержать эмоции под контролем, а вот дальше всё окончательно пошло наперекосяк. — Линь, выйти из строя! — потребовал Вяз и повысил голос. — Где ты был, когда твои сослуживцы вступили в неравный бой с анархистами?! Почему не явился на дежурство? Это очередная оплошность или злой умысел? Отвечай! Я не стал драть глотку и заговорил, слегка даже подпустив в голос ленцы: — На момент объявления тревоги я участвовал в следственных мероприятиях, проводимых контрольно-ревизионным дивизионом. После был привлечён к охране правопорядка в качестве первого номера пулемётного расчёта. Вяз так удивился, что даже глаза пучить перестал. — Какое ещё расследование? — выдал он. — Почему я не в курсе? Ты что несёшь?! — Не уполномочен вдаваться в детали, — заявил я с тщательно скрываемым злорадством. — За разъяснениями рекомендую обратиться к господину директору. Официальное подтверждение будет передано в канцелярию до конца дня. Последнюю фразу я добавил весомости ради, но мог бы и не утруждаться. Публичная экзекуция сорвалась, и Вяз моментально потерял ко мне всякий интерес, велел встать в строй, а потом и вовсе прозвучала команда «разойдись». — Нас к знаку «За отличную службу» представят! — заявил Митя Жёлудь и азартно потёр руки. — Предлагаю это дело спрыснуть! — Отличная идея! — поддержал его Макс Бондарь. — Собираемся в семь «Под пальмой». Не одним же студентам там пиво пить, да? — Мы будем! — хором выдали сестрички-близняшки, о вчерашнем перенапряжении которых свидетельствовала лишь нетипичная для них бледность. Приятели-пролетарии озадаченно переглянулись, но всё же обещали подойти. — Только нам пить запретили, — неуверенно сказал Илья. — По кружке — можно! — уверил его Митя. — Так, Серёга? — Ну, наверное… Лев, к моему изрядному удивлению, тоже обещал быть, а вот Матвей отказался наотрез. — Без меня! — отмахнулся он мощной ручищей. — Я с пятницы дома не был! — А что такое? — удивился я. Здоровяк поморщился. — Да всякий сомнительный этот… — замялся он и прищёлкнул пальцами. — А! Сомнительный элемент чистили, во! Так что я — домой! Бывайте! Матвей ушёл, а я отправился в дежурку за оставленным там портфелем, и пристроившийся рядом Макс спросил: — А ты какое отношение к контрольно-ревизионному дивизиону имеешь? Митя немедленно навострил уши, и я многозначительных улыбок и театральных пауз позволять себе не стал, просто сказал: — Никакого.