Даже Бабкин, которому этот напомаженный турецкий принц был не по душе, вынужден был признать, что самоиронии Богдану не занимать. – Только корона-то стеклянная, – другим голосом сказал Грегорович. – Можешь хоть золотом ее выкрасить, хоть серебром. Проку-то от этого! Покачнулся, потерял равновесие, она бац – и разлетелась на тысячу осколков. И тебя поранит, и твоих близких. А это всё, – он обвел рукой комнату, – декорации, бумажный занавес. Упадет случайная искра, и вспыхнет, сгорит всё к чертовой бабушке. Притворщики мы, малютки мои, старые опытные лжецы. Хотя есть, конечно, и те, кто искренне верит, будто корона золотая, а вокруг сплошной Версаль. – Значит, вы позвали в эти декорации Джоника и своих друзей… – задумчиво сказал Илюшин. Грегорович изумленно вскинул брови: – Друзей? Матка боска, да нет, конечно! Какие они мне друзья! Ты что, в самом деле не понимаешь? – Не понимаю, – покаялся Макар. Грегорович закатил глаза, всплеснул руками, выразительно вздохнул и дал понять одной гримасой, как низко Илюшин только что упал в его глазах. – Туса! – соизволил он сказать наконец. – Собрать нужно именно ее. Тусовку, тусовочку, родимую! – Зачем? – спросил Бабкин. Грегорович со страдальческим видом уткнулся лбом в ладонь. – Голубчик ты мой, да потому что это пиар! Ты осознаешь, что такое для музыканта пиар? – Не уверен. – Пиар – это жизнь! – торжественно известил Богдан. И даже встал от переизбытка чувств. – Знаешь, как у нас говорят? «Все пиар, что не некролог». Это кредо каждого из нас. Что бы мы там ни говорили журналистам, пиар для нас – как вода для цветка. Нет пиара – нет артиста. Бабкин нахмурился: ниточки не связывались, картинка не складывалась. У Макара, по-видимому, тоже, потому что тот немедленно спросил: – Откуда пиар, если здесь нет журналистов? Грегорович застонал, не в силах вынести подобную бестолковость. – А Инстаграм мне зачем, по-твоему? А твиттер? А фейсбук? Ты знаешь, сколько у меня фолловеров? Сколько человек расшаривает каждый мой статус? Я там пукну, а два миллиона подхватывают! Бабкин покосился на напарника. Тот, кажется, содрогнулся, представив эту картину. – Вот смотри: мы с Гагариной фоткаемся, так? – Грегорович изобразил, как они с Олесей скалятся в воображаемую камеру. – Выкладываем селфи в Инстаграм. А потом эти фоточки оттуда потянут разные журналы: «Жизнь со звездами», «Экстракт», «Культур-мультур»… И все с заголовками «Вечеринка у кумира». Начнут обсасывать, в чем Кармелита была, на сколько кило Гагарина похудела… Вроде как все по очереди подглядели в замочную скважину. Которую я сам же и просверлил в двери. Теперь понятно? – То есть этот сбор – чисто информационный повод? – уточнил Макар. Богдан вздохнул. – Потусоваться тоже хотелось. По-простому, среди своих. Он снова опустился на свое царское ложе и ссутулился. «По-простому», – повторил про себя Бабкин. Фантасмагория какая-то, ей-богу. Сидит, значит, в шелковом халате, среди десятков светильников, тянущих длинные золотые руки к нему из стены, судорожно глотает колу из бокала для вина, шпыняет камердинера, который сам шпыняет его, и при этом употребляет выражение «по-простому». Ах да, и одного гостя убили. Если это простое, что же у вас тогда сложное, братцы? – Я бы человек сорок пригласил, – вздохнул Богдан. – Зажгли бы, оттянулись по полной. Скандальчик бы могучий замутили, – в голосе его зазвучали мечтательные нотки. – Но никого ж не соберешь! Все в разъездах. У одних чес на севере, другие в Европе отрабатывают. Там концерты, тут съемка, здесь спектакль. Вон, Бантышев на один-единственный вечер примчался в Москву. Так что, мальчики мои, все как обычно: рассылаешь приглашение двумстам, а принимает его в лучшем случае десять. – И Джоник, значит, принял. – А он любопытный сучонок, – безмятежно отозвался Грегорович. – Я-то знал, что отказаться у него силы воли не хватит. Враги всегда интереснее друзей. Каждому хочется заглянуть к врагу. Чем он там занимается? Как там у него все устроено? Вот и Джоника я на это купил. – Зачем? – Другой валюты не было, – хихикнул Грегорович, но тут же посерьезнел и слегка раздраженно бросил: – Да умаслить я его хотел, что здесь непонятного! Илюшин обвел взглядом комнату и с сомнением посмотрел на певца: – Он так сильно вставлял вам палки в колеса? – Палки? Хех, братец ты мой! Он мне не палки, он мне всю телегу пускал в кювет. Скандальный был, сволочь. Ты про историю с Пьером Леманом слышал? Илюшин не слышал, и Грегорович рассказал. Пьер Леман прославился после первого же сезона программы «Из грязи в князи», искавшей молодых талантливых певцов из глубинки. Лемана нашли где-то под Качканаром. Был он честный парень Петя Лямин, двадцати двух лет от роду, зарабатывал продажей сотовых телефонов, а в свободное от работы время пел в караоке и танцевал брейк-данс. Узнав о конкурсе, Петя отправил видеозапись своего исполнения на телеканал, и два месяца спустя спрыгнул с подножки поезда на заплеванную платформу Ярославского вокзала. Четыре года спустя его популярность была огромной и все еще набирала обороты. Лицо Пьера было везде. Он снялся в фильме «Влюбленный комиссар», его синие глаза смотрели с рекламных плакатов известной сотовой сети, он сидел в жюри передачи «Открой!», собиравшей миллионную аудиторию. Логичным этапом стало участие в крупном международном конкурсе. – Песню ему написали, – рассказывал Грегорович. – Клип сняли шикарный. Бюджет – бешеный! Красота – неописуемая! Все пищали от восторга. За три месяца до поездки Пьер Леман участвовал в концерте – сборной солянке, приуроченной к какой-то торжественной дате. – Под коксом, естественно, – сказал Грегорович, как о само собой разумеющемся. – Он всегда под коксом. – Наркоман, значит, – мрачно кивнул Бабкин. Наркоманов он на дух не переносил. Богдан взглянул на него почти с жалостью. – Посмотрел бы я на тебя, веди ты жизнь Пьера. Ты представляешь, котик, на что это похоже? Бабкин проглотил котика и даже усмехнулся в ответ: – И на что же? – На дурдом, – сказал Грегорович, не задумываясь. – Расписание у него такое, что спит он только в машине. Как садится, так сразу и вырубается. Мы все такие. Как солдаты в армии: где задницу опустил, там и отключился. В самолете, в тачке, в поезде. Что такое шоу-бизнес? Это соковыжималка! Только из тебя не сок, а кровь с потом давят. Постоянно концерты, разъезды, выступления. Летишь с одного края необъятной родины на другой и даже не помнишь толком, где приземлишься. А если к этому добавить телевизионные съемки, да еще и киношников, которые вообще вурдалаки и всю кровушку из тебя выпьют… У-у-у, братец ты мой! Двадцать часов вкалываешь, и хорошо, если четыре часа спишь. Жрешь что придется, пьешь что нальют. Выдержать такой режим может только больной на всю голову трудоголик. А если ты нормальный человек, тебе, чтобы не сдохнуть, нужна подзарядка. Вот и сидят кто на таблеточках, кто на порошочках… Или бухают по-черному. – Про конкурс не забудьте, – подсказал Кеша. Грегорович воздел руки к небу. – Господи, вот где безумная карусель! Каждый день репетиции по шесть часов. Каждый день читай в газетах о том, какое ты ничтожество и какой позор, что защищать престиж страны выбрали именно тебя. Нервы, нервы, нервы на пределе… И тут еще концерт! Богдан просвистел три такта траурного марша. – Есть такая певица Лиля Черная, – сказал он. – Лет пять назад должна была выступать там же. Может, знаете? Бабкин смутно припомнил красивую черноволосую девушку с выразительными глазами. – Вот представь: Германия, Берлин. Колоссальное шоу, месяцы подготовки, миллионы бабла вбуханы в это развлечение, сотни людей подряжены. Какие ставки делаются! А Лиля за два дня до выступления идет в зоопарк, перебирается через ограду в вольер к моржам, опускается в ледяную воду и лежит там со стеклянным взглядом аки Офелия, пока не вытаскивают сторожа. Нервный срыв, котик ты мой! Притащили ее в отель, а она только одно твердит: «Не буду петь!» И икает. И блюет, прости за подробности, на шикарный ковер номера люкс. Все! Приехали! Ни голоса у нее, ни головы! Отъехала головушка, тю-тю! Грегорович помахал ладонью воображаемому вагону. – После такого месяц в психушке лечатся! Но коней на переправе не меняют. А что делать, если у тебя конь с ума сошел? – И что? – спросил Бабкин, начиная сочувствовать несчастной девчонке. – Что-что… Обкололи девку, подняли под белы рученьки, вывели на сцену. Спела! А куда деваться-то? Бабкин хотел спросить, что стало с певицей после конкурса, но взглянул на Илюшина и отчего-то передумал. – И вот когда ты тридцать лет видишь подобное, – сказал Грегорович, – и когда ты сам такой, то начинаешь понимать, что с людьми происходит, которые крутятся в этом чертовом колесе. У тебя не просто рыльце в пуху! Ты в этом пуху, считай, с ног до головы вывалян. Вот поэтому, когда Пьер Леман вышел на сцену обжаханный до белых глаз, все сделали вид, что ничего не заметили. Потому что слава богу, что вообще вышел! И не упал, а только покачнулся! – На барабаны сел, – уточнил Кеша. – Да хоть бы и на барабаны, – махнул рукой Грегорович. – Вы, котики, поймите: даже журналисты это не обсуждают! Потому что жалеют нас. И Пьера Лемана пожалели. Он ведь совсем пустой ходил. Словно мешок из кожи, а внутри то ли воздух, то ли гнилая вода. Ткнешь в него – а он лопнет! Все помолчали. – В общем-то, так ведь и случилось, правда? – подал голос Макар. Бабкин удивленно взглянул на него. Сам он не помнил никакой истории, связанной с Леманом. Грегорович махнул рукой, и понятливый Кеша подлил еще газировки в бокал. – Да, – кивнул Богдан, отхлебнув. – Именно так. Джоник был на том концерте. Он поднял дикий хай. Снял на телефон, как Петька шатается по сцене, и выложил в интернет. Никто из журналистов ничего подобного не сделал, ни один из всей их продажной братии, которую хлебом не корми, дай только скандальчик какой-нибудь раскрутить! А у этого гаденыша рука поднялась. Ну и… Эх! – Что, что «эх»? – не выдержал Сергей. – Сняли Лемана с конкурса, – ответил за певца Кеша Кутиков. – За несоответствие морального облика высокому статусу представителя нашей страны на международной сцене. – Сняли, – со вздохом подтвердил Богдан. – И прогнали через строй со шпицрутенами. У Петьки нервный срыв и попытка суицида. Полгода в клинике. Голос потерял. Слышал, как он нынче сипит? Бабкин не слышал, но на всякий случай кивнул. – Я только не пойму, зачем Джонику все это потребовалось. – Илюшин вопросительно взглянул на Кутикова. – Или они с Леманом конкуренты? – Ха-ха-ха!