Он выходит, делая шаг в сторону, чтобы пропустить Тото, который вбегает, держа сестру за руку; они оба с портфелями. Тото. Maman! Элоди (в кресле «бержер», в то время как Служанка остригает ей на ногах ногти). Да, мой дорогой. Тото. У меня дырка в заднице! Сын Перпера продырявил карандашом. Элоди. Скажи Адэль. Тото. Она ушла на рынок. Элоди. Ты же видишь, я занята! Тото. Чем? Элоди. Почему ты не сказал этого вчера вечером? Тото. Я сказал, но никто не услышал. Вы ссорились. Элоди. Надо было Адэль сказать! Тото. Она сказала, что ей мыть посуду. И косички Мари-Кристине она специально заплела кое-как. Говорит, это твоё дело! Мы к тому же опаздываем. И в спешке-то нам едва хватит в школу успеть. Элоди. Тогда иди так. В обед Адэль починит штанишки. Тото. Если учитель скажет, что у меня дырка на заднице, я скажу, что ты в курсе. Может, напишешь записку? Элоди (расстроенная). Да нет же. Думаешь, у меня есть время записки писать? У меня столько дел! Тото, разворачиваясь, уводит с собой молчаливую сестрёнку. Элоди, вздохнув, поднимает служанке, присевшей рядом, другую ногу. Служанка. Нужно быть по-настоящему светской дамой, как мадам, чтобы позволить себе красить ногти на ногах таким цветом. Ах, мадам такая красивая, она всё себе может позволить! Служанка надевает Элоди чулки. Элоди (воркуя). Эрмелина… Служанка. Ножки-то королевские! Ах, если б я не была так мадам предана! На прошлой неделе граф Периколозо Споргерси предложил мне пять луидоров, чтобы я ему ношенные чулки мадам вынесла. Элоди (жеманясь и притворно гневаясь). Замолчите же, Эрмелина! Служанка. Я отказалась, разумеется. Двадцать лет у мадам на службе, я слишком ей предана, чтоб не дай бог! Но мадам не должна сердиться… не её же вина, что мадам все сердца покоряются. Ещё у господина вашего батюшки в имении, во время бальных вечеров все мы, толпясь за дверями в прихожей, ссорились за лучшее место у щелки, чтобы только побольше насладиться тем, как мадам в залу появляется. Столько в мадам было всегда изящества, во всём! И так мадам всегда хорошо танцевали! Доносится едва слышная скрипичная музыка. Элоди, поднявшись и наклонив голову, начинает вальсировать по комнате в рубашке. Служанка с платьями исчезает. Элоди, вальсируя, внезапно оказывается нос к носу с Адольфом, который заходит в комнату. Адольф. А ты танцуешь? Элоди. У меня что ли права нет танцевать? Адольф. Помоги пуговицу в воротничок вправить, не получается. Нагнулся ботинки почистить, она и выстрелила. Элоди (язвительно). А ты б, в руки-то взяв, ботинки чистил! Адольф (тоже ядовито). Если б мне кто ещё тут их почистил! Элоди. Спроси Адэль! Она пытается вставить ему пуговицу; они с ненавистью стоят лицом к лицу. Адольф. Не успевает Адэль, она работой завалена, у ней весь дом на плечах. Элоди. Ах, что ты говоришь! Он усталостью горничной озабочен… она бы уж точно меньше уставала, если б ты ей по ночам спать не мешал! О моей усталости ты подумал? Адольф. Твоей усталости? Ты собой только занята! Элоди. Никто мне не помогает! Никто меня не обслуживает! Мне всё самой нужно решить! Надо, чтобы я за всем проследила. Принимаю ли ванну… «Мадам, газовый кран не работает!», ногти ль накрашиваю и сосредоточиться не могу… «Мадам, телятины не осталось, эскалопы за место неё брать? Я, мол, не решаюсь!». Чай сяду пить с подругами… «Мадам, у малышки колики, она с горшка не слезает!» Мне надоело! Надоело! Надоело! Вечно дома, всегда дети! А жизнь — это уж точно не то… великолепное, опасное, может быть, иной раз, но всегда сумасшедшее и волнующее! Адольф. Тебя дома плохо проинформировали… Элоди. Дома с родителями я задыхалась, но думала… выйду замуж, поеду в Париж жить, буду свободна, самою собой, наконец, сделаюсь… узнаю радостей столицы… Только в Париже женщина может быть по-настоящему женщиной и цвести! Я ещё красивой была, я всё могла. Солидные мужчины за мною ухаживали, предлагали всякую блестящую жизнь, а я в тебя втюрилась! Почему? Адольф. Не знаю. Элоди. У тебя живота ещё не было… вот именно, подбирай-подбирай его, дорогуша, не надуешь! Нельзя сказать, чтобы ты был красавцем! Адольф (жалобно). Однако я в теннис неплохо играл… Элоди. Всего-то! В каком-то провинциальном спортклубишке… С тех пор я светских мужчин видела, как те в Рэйсинг-клубах играли. Адольф. У меня больше времени нет тренироваться, но мой реверс славился… Элоди (язвительно). В городе Шатодане он славился! Ты был весьма скромный служащий, родители твои, это верно, имели симпатичный домик, который издали смахивал на замок… Но они, царство небесное, померли, и чтобы разделить с твоей сестрой наследство, мы вынуждены были домик продать. Ты тогда говорил, что тебя ждёт будущее! Адольф. В двадцать пять лет всех ждёт будущее. Элоди. Вот тебе, пожалуйста, десять лет спустя, влачим жалкое существование, как глисты в этой коробке, почти лишённой удобств, где и солнца-то не видать! Адольф. Тебе хотелось жить в Париже на Плэн-Монсо, в новом квартале… лифт гидравлический! Кстати, именно эта деталь тебя окончательно убедила, дескать, удобней друзей принимать… К тому же, не очень-то мы и влачим… я заместитель директора Ф.О.З.Р.Ц.! Элоди (с ухмылкой). Заместитель директора Фермерского Общества За Развитие Цитрусовых! Под начальством гэ Фессара-Лёбонза, который относится к тебе, как к собаке и может в любую минуту выставить вон… Адольф. Предупредив об этом за полгода! И он уж точно это сделает, если я опоздаю сегодня на работу. Шарлотта, давай прекратим. С тобой невозможно поссориться на скорую руку, на это нам необходимо, по крайней мере, часа два. Заканчивая одеваться, Адольф, со вставленной в воротничок пуговицей, засовывает рубашку в брюки и, ловя ускользающие подтяжки, нелепыми движениями заправляется. Дети ушли в школу? Элоди (занимаясь лицом перед зеркалом туалетного столика). Мне всё равно. Адольф. Мы принимаем сегодня покупателей из Черногория, я буду, видимо, вынужден остаться с ними обедать. Не приду в полдень. Элоди. Мне всё равно! Адольф (стараясь быть доброжелательным, после паузы). Доставит ли тебе удовольствие пойти сегодня вечером в Комическую Оперу? У одного коллеги имеются два пригласительных билета, которые он, по всей видимости, не сможет использовать. Элоди. Мне всё равно! Адольф (начиная раздражаться). Если тебе всё равно, то мне хотелось бы не потерять эти места, два кресла по сто су! Так что я пойду с кем-нибудь другим, вот и всё! Элоди. Вот именно! Иди с горничной!