– Стол не будет вращаться, только блюдце, – успокоила Анжелика. Было заметно, какое удовольствие доставляет ей грядущее развлечение. – Дайте Вольдемару большой лист бумаги и фломастер. – Сейчас сбегаю, – вызвался Мишаня. – Дурь, конечно, но все-таки захватывает. Небо тем временем сделалось густо-серым и заклокотало, словно варево в котле. Первые крупные капли проскакали по глянцевым листьям смородины. – Вы будете участвовать? – Симона повернулась к Уманскому с широкой улыбкой на лице. – Будете? – Даже не знаю, что вам и сказать. Лариса наблюдала за ним весь ужин. Изгнание детей из столовой не произвело на него ровно никакого впечатления, и ее это страшно раздосадовало. Какие все же мужчины равнодушные существа! Понятное дело – Миколины. У них, видно, семейство такое… непробиваемое. Общие гены, общее воспитание… А этот? Может быть, его в детстве пороли ремнем или запирали в темной комнате? Так что дети, оставленные без ужина, в его понимании – не такая уж и беда? – Полно, не прикидывайтесь, – мрачным тоном сказала Капитолина, взглянув на Уманского в упор. – Вам ведь любопытно. Он потер подбородок с такой силой, точно хотел стереть с него гипотетическую грязь. И наконец согласился: – Ладно, я с вами. – А чей дух мы вызовем? – Шубин заерзал на стуле и стал потирать ручки, точно ему пообещали груду золота. – Сейчас решим, – откликнулась Анжелика. Она чувствовала себя распорядительницей бала, который собирались посетить коронованные особы. – У кого какие предложения? Чей будем вызывать дух? – Ленина, – немедленно отозвался Вольдемар, демонстрируя стереотип мышления человека, захватившего расцвет и крушение СССР. – Пушкина, – высказалась Симона. От возбуждения у нее заметно порозовели щеки. – Пушкин наврет! – не согласилась Маргарита. – Он шутник был и острослов. Нет-нет, надо кого-нибудь такого… основательного. – Мамина-Сибиряка, – предложил Шубин. – Или Немировича-Данченко. – Я имею в виду основательного не по фамилии, а по существу, – осекла его Маргарита. – А я бы вызвал кого-нибудь прикольного, – подал голос Жидков, все это время доедавший салат. – Вольфа Мессинга, например. – Или Шерлока Холмса, – поддакнул Шубин. – Какого Шерлока Холмса? – повернулась к нему Симона. – Его же не было. Она хихикнула, не понимая, шутка это или нет. Оказалось, никакая не шутка. – Он в Англии жил, – поделился с ней Шубин. – На улице Бейкер-стрит. Знать надо. – Слушай меня, Леонид, – сказал Жидков, наставив на него вилку. – Шерлок Холмс – не человек. – А кто, собака, что ли? Ну, ты даешь! – Прекратите, – одернула их Маргарита. – Вызывать можно только настоящих людей, Леонид. Так что Шерлок Холмс не годится. Шубин страшно озадачился. – А про кого же тогда этот, как его, доктор Уотсон рассказы писал? – Возможно, я вас расстрою, – желчно заметила Маргарита, – но Уотсона тоже не было. – Вас послушать, так никого не было, – обиделся он. – А кто же тогда, по-вашему, Конан Дойл? – полюбопытствовала Фаина, курившая уже вторую сигарету подряд. Дым улетал в сторону залитого дождем окна, за которым уже не было видно сада. – Да ладно меня подлавливать! – подскочил тот. – Конан Дойл – это писатель. Он написал «Затерянный мир», я кино смотрел. – А! – воскликнули хором несколько голосов. – Кино! Кино – другое дело. – Так чей дух-то, чей? – Предлагаю просто кинуть клич, – предложила Фаина. – Кто откликнется, тот и откликнется. – Да? А если ужас какой-нибудь откликнется? Карл Маркс, например? – Он по-русски не разговаривает. – Тут язык никакого значения не имеет, – пояснила Анжелика. – Дух внушает мысли. И мы их транслируем. Можно хоть кого вызвать – хоть Индиру Ганди. – Потрясающая скудость фантазии, – прострекотала Капитолина, севшая обратно под локоть к Уманскому. – Если уж вызывать, так вызывать. Ученого какого-нибудь. Или философа. Все промолчали. Вероятно, возражать гувернантке считалось неэтичным. Тем более что главная фигура – Фаина – взирала на нее сквозь клубы дыма весьма благосклонно. Пока они спорили, все потихоньку организовалось. Откуда-то появился большой белый лист, который Вольдемар старательно разделил на сектора. В каждом секторе написал по букве алфавита. На перевернутом блюдце из старинного сервиза, а потому тонком и легком, была тем же фломастером сделана засечка. – Мне прямо как-то не по себе! – воскликнула Зоя и обхватила себя руками за плечи. Лариса за все это время не проронила ни слова. Жидков совершенно явно намеревался участвовать в большом семейном мероприятии, и ей ничего не оставалось делать, как сидеть и следить за ним. – Послушай, а дети не боятся грозы? – вполголоса спросила она у него. – Откуда я знаю? Даже если и боятся… О них женщины позаботятся. – Но ты же опекун. – Формально, только формально. На самом деле вся ответственность лежит на Анжелике. «Уж она позаботится о детях! – подумала Лариса. – Эдакая птичка божия. Махнет хвостом – и поминай как звали». Когда погасили люстру и зажгли свечи, все перестали разговаривать, и тогда стало слышно, как скрипит и потрескивает дом и идет снаружи дождь. Это были бы очень уютные шумы, если бы не Шубин, который нервничал и оттого громко сопел. Анжелика взяла блюдце и положила на самую середину стола, на лист с алфавитом. – Так кого позовем? – шепотом спросила она. – Решили? – Зови царя! – тоже шепотом скомандовал Жидков. – Николая. Спроси, зачем он от престола отрекся. – Дурак, – шикнула на него Фаина. – Про себя надо спрашивать, мы же не материал для исторического очерка собираем. – Руки, давайте руки, – потребовал Вольдемар, оказавшийся докой в спиритических делах. Первым вытянул свои и положил пальцы на блюдце. – Надо едва касаться, чтобы не мешать ему двигаться. Все по очереди – кто с опаской, кто торопливо – последовали его примеру. – Столько грабель на одну вшивенькую тарелочку! – прошептал Жидков, но на него немедленно цыкнули. – Вызываем дух, – тонким ужасным голосом завела Анжелика, – царя Николая Александровича. – Огоньки, трепетавшие на кончиках свечей, неожиданно резко наклонились в одну сторону, словно где-то открылось окно или дверь. – Вы здесь? Отвечайте! Лариса, которая едва касалась подушечками пальцев драгоценного фарфора и чьих-то еще пальцев, неожиданно почувствовала легкое, едва уловимое движение. Блюдце медленно и плавно поехало по направлению к букве «Н». Анжелика вытянулась в струнку, как жрица, впавшая в транс. На губах ее появилась напряженная улыбка. Однако после буквы «Н» блюдце отправилось сначала к букве «Е» и напоследок прогулялось к «Т». – НЕТ? – удивленно переспросила Анжелика все тем же противным пронзительным голосом. – Это не Николай Александрович? А кто же в таком случае разговаривает с нами? Лариса сдула челку со лба, заметив попутно, что Уманский, чьи руки слегка соприкасались с ее, глядит на снующее туда-сюда блюдце с огромным изумлением. В сущности, она и сама могла поклясться, что все эти сплетающиеся конечности едва касаются его поверхности. Блюдце немного подумало и ответило: – ТРСТР. – ТРСТР, – завороженно повторила Маргарита. – Что бы это значило? Однако Анжелику вовсе не смутил подобный поворот дела. – Мы благодарим тебя, ТРСТР, и просим ответить на наши вопросы. Ты поможешь нам? – ДА. Анжелика еще не успела набрать полную грудь воздуха, когда Жидков влез и быстро спросил вместо нее: – Что было в той записке, которую нашли рядом с телом моего дяди Макара? Анжеликина челюсть клацнула, а ее глаза сверкнули бешенством. Однако блюдце принялось носиться по листу бумаги. Чьи-то руки едва не соскочили с него и догнали уже на ходу. Лариса про себя складывала из букв слова. Через некоторое время все стало ясно. На вопрос: «Что было в той записке?» – неведомый ТРСТР ответил: – ПОМНИ ПРОШЛОЕ. Лариса посмотрела на Жидкова, а Жидков посмотрел на нее. В глазах обоих отражался один и тот же вопрос. И тут раздался скрипучий голос Фаины: