– А ты не останавливайся. – Ладно. Теперь слушай внимательно. Не жду, что сразу все поймешь. Но мне нужна твоя помощь, а не зная всей картины, ты толком помочь не сможешь. – Валяй! И Карл Триллинг вывалил: – Вилер встретил девчонку. По имени Клара Приета, родом из мексиканской Соноры. Она была чертовски умна – по-своему, конечно, – хотя, подозреваю, Кливу не уступала, несмотря на его супер-пупер образование. К тому же симпатичная, и любила самого парня, а не то, что он мог ей дать. Она влюбилась, когда у Клива ничего не было, когда ему ничего не было нужно. Они стали друг для друга отдушиной, ежедневной, ежечасной. Подозреваю, именно тогда он и стал заводить то один бизнес, то другой, снова что-то создавая. Он прикупил домик и машину. Даже две машины: одну для нее. Не думаю, что она просила, но она того стоила – и он все искал, что бы еще такого для нее сделать. Как-то вечером они отправились к друзьям, она из магазина, а он с работы. Получается, были на двух машинах. По дороге домой он ехал за ней и видел, как машину повело и как она вылетела на обочину… Девчонка умерла у него на руках. – Господи! – Вот тебе и мистер Везунчик! Слушай дальше. Спустя неделю он заворачивает в центр города, там грабят банк. Шальная пуля пробивает ему шею. Семь месяцев он лежит и серьезно все обдумывает. А когда выходит, то узнает, что управляющий делами укатил со своей секретаршей на юга, перед этим переписав все на себя. Абсолютно все! – И что он сделал? – Устроился на работу и оплатил лечение. Они долго сидели в машине без света, пока Джо не нарушил молчание: – А в больнице он лежал парализованный? – Почти пять месяцев. – Интересно, какие мысли вертелись у него в голове? – Какие вертелись, – сказал Карл, – я представить могу. Но у меня не укладывается, что он решил. К какому пришел выводу. Кем вознамерился стать. Черт возьми, даже слов подобрать не могу. Мы все работаем по максимуму или стараемся. Хотя бы должны стараться. А он этот максимум выжал! Старт, конечно, у него был великолепный. Он играл честно, работал упорно, сам – порядочный, законопослушный, справедливый, в хорошей форме и с мозгами. Когда вышел из больницы, два последних качества не пострадали. Зато одному богу известно, что с первыми. – Итак, он стал работать на старика. – Да. И меня это почему-то пугает. Как будто до этих ужасных событий его квалификация не в полной мере удовлетворяла их обоих. Не удовлетворяла, пока он не превратился в того, кем стал. – И кем он стал? – Нет у меня простого ответа, Джо. Старик – настоящий призрак. Никто его вообще не видит. Никто не в состоянии предсказать, каким будет его следующий шаг и почему? А когда он взял под крылышко Кливленда Вилера, тот растворился почти так же бесследно. Очень мало фактов. Босс всегда слыл затворником, а за те десять лет, что с ним провел Клив Вилер, стало еще хуже. В делах, конечно, все как обычно. Как обычно, необычно: то тишь да гладь, а потом раз… и череда махинаций. Скажешь, старик изобретает, а гений помоложе, из числа сотрудников, воплощает их в жизнь. Но вдруг этот гений подстрекает на конкретные шаги. Кто может быть в курсе? Только приближенные: Вилер, Эпштейн и я. Я точно не знаю. – Но Эпштейн ведь скончался. – Скончался, – кивнул в темноту Карл Триллинг. – Остается Вилер. Я же старика лечу, не Вилера, и никто не может поручиться, что перейду в штат последнего. Джо Триллинг откинулся назад, всматриваясь в говорящую темноту. – Так, ситуация в общих чертах ясна, – пробормотал он. – Старик одной ногой в могиле, ты тоже скорее всего не при делах, и кроме этого Вилера другого претендента на трон не наблюдается. – Вот именно. А я не понимаю, что он за фрукт, чем займется. Зато знаю, что он будет могущественнее любого человека на Земле. И настолько богат, что алчность, ни в твоем, ни в моем понимании, станет над ним не властна. Ни ты, ни я просто не оперируем такими суммами. Но пойми, этот человек, можно сказать, сам себе доказал, что быть хорошим и умным, сильным и честным не особенно ценится. Вот куда он со всеми этими идеями зайдет? Чисто гипотетически предположим, что в последнее время он все чаще находил этому подтверждение… Вывод: что дальше? Уверенность есть лишь в одном – за что бы он ни взялся, успех придет. Так уж заведено. – А что ему нужно? Ты это пытаешься выяснить? Что захотел бы такой тип, если бы считал, что дело выгорит? – Я знал, что приду по адресу, – почти обрадовался Карл. – Зришь в корень. У меня так есть все, что нужно, и работу всегда найду. Жаль, что рядом нет Эпштейна, но от него остался только пепел. – Кремировали? – Ну да. Ты бы и не узнал. Распоряжение старика, а я все устроил. Наверняка слышал, что бывают личные бассейны с горячей и холодной водой, но бьюсь об заклад, ты и понятия не имел, что у кого-то есть личный крематорий, в подвале, под другим подвалом. Джо развел руками: – С двумя миллиардами долларов в кармане, наверное, можно позволить себе все, что угодно. Кстати, это вообще законно? – Сам сказал: с двумя миллиардами… Но там был окружной патологоанатом, бумаги подписал. Когда старик покинет этот мир, он, кстати, тоже придет. Такие последние указания, все зафиксировано. Эй, стой, не хочу клеветать на патологоанатома. Ему денег дали. Осмотр Эпштейна он провел на высшем уровне. – Ладно, что ждать, когда пробьет час старика – известно. Тебя же волнует, что будет потом. – Да. Чем, интересно, он занимался все это время? Все последние десять лет, с тех пор как заполучил Клива? Были ли изменения? И если были, приложил ли к ним руку Вилер? Надо разобраться, Джо. Разобраться и подумать, как может распорядиться Вилер крупнейшим экономическим ресурсом, какой только видел этот мир. Еще и в единоличном владении. – Давай обсудим, – предложил Джо, расплываясь в улыбке. Считав намек, Карл Триллинг ответил ему тем же. И они обсудили. II Расположенный во втором подвале крематорий носил чисто функциональный характер, как будто все человеческие ритуалы – оплакивание, например, или поминки – проводились в другом месте. Или не проводились вообще. Последующие строки наиболее точно описывают, что произошло, когда в конце концов (а конец длился долго) умер старик. Все сделали строго, как он пожелал: непосредственно после констатации факта и до публичного объявления о смерти. Вплоть до, и включая момент, когда открылась квадратная пасть печи. Пугающий скрежет, ослепительный свет, жар огня, оттенок которого в былые времена кузнец назвал бы соломенным. Скромный гроб оперативно скользнул внутрь, крохотные язычки пламени тут же заплясали на его углах, и дверь захлопнулась. Несколько секунд потребовалось, чтобы глаза привыкли к опустевшей комнате, сальному следу, закрытой двери. За те же несколько секунд кондиционеры выдули резкий запах горелой сосны. Патологоанатом, зависнув над небольшим столом, дважды поставил свою подпись. То же самое проделали Карл Триллинг и Кливленд Вилер. Оторвав копии, патологоанатом свернул их и сунул в нагрудный карман. Он бросил взгляд на квадрат железной двери, открыл рот, снова закрыл и пожал плечами. Потом протянул руку. – Доброй ночи, доктор. – Доброй ночи, доктор. У двери ждет Ругози, он вас проводит наверх. Патологоанатом молча пожал руку Кливленду Вилеру и вышел. – Знакомое чувство, – начал Карл. – Всегда нужно что-то сказать. Что-то запоминающееся, все-таки конец эпохи. Как «маленький шаг для человека…». Кливленд Вилер растянул губы в улыбке – эдакий кумир университета, но пятнадцать лет спустя, – чуть менее широкой, чуть менее искренней и совсем не отражавшейся в глазах. И голосом, привыкшим отдавать приказы, произнес: – Если вы хотели процитировать первые слова астронавта на Луне, то ошиблись. Первые слова он произнес, стоя на трапе, когда ткнул ногой грунт. «А тут, похоже, мягко. Можно ногой расшвырять». Эти слова – настоящие – мне всегда нравились больше. Их не повторяли, не заучивали и не выдумывали, но они подходили и к тому моменту, и к дальнейшим событиям. Патологоанатом пожелал доброй ночи, а вы сообщили, что его ждет шофер. Разве можно сказать лучше? Думаю, он бы согласился, – добавил Вилер, едва качнув волевым подбородком с чуть заметной ямочкой в сторону раскаленной черной двери. – Хотя человеческого в нем было мало. – Так говорят. – Вилер улыбнулся лишь уголками рта. Не успел он развернуться, как Карл почувствовал, что пора. Сама комната отодвинулась на второй план – более важным, чем здесь и сейчас, стало то, какой следующий шаг предпримет Вилер. И какой предпримет потом. – Я не оговорился, Вилер, – невозмутимо продолжил он, стараясь не упустить момент. Сами по себе произнесенные слова могли бы вызвать еще одну полуулыбку и вылететь из головы. Но вот тон… и, возможно, еще «Вилер». В таких вещах обычно следуют неписаным правилам. Для тех, кто стоял на одной с ним ступеньке, и для тех, кто был на ступеньку пониже, он был Клив. Для тех, кто еще ниже – «мистер» в личной беседе и «Вилер» за спиной. Равный не стал бы употреблять «мистер», ну, может, только если хотел обидеть. И уж точно никогда равный, как и непосредственно подчиненный, не выбрал бы в качестве обращения фамилию. Не важно, что зацепило Кливленда Вилера, но руку с ручки двери он убрал. На напрягшемся лице читался интерес. – Давайте вы мне поясните, доктор, что конкретно имели в виду. – Я сделаю больше. Идемте, – сказал Карл. Без лишних жестов, намеков и пояснений он подошел к задней части комнаты слева, оставляя за Вилером решение, пойти следом или нет. Вилер пошел. В углу Карл развернулся и выпалил: – Если вы потом кому-нибудь проговоритесь, я буду все отрицать. А если вернетесь обратно, то не найдете ничего в подтверждение ваших слов. Он снял с пояса десятисантиметровое лезвие, сделанное из автомобильной нержавеющей стали, и просунул между булыжниками в стене. Часть кирпичной кладки тяжело, но абсолютно беззвучно стала отъезжать наверх, вскрыв узенький коридорчик. При льющемся оттуда тусклом свете становилось понятно, что кирпич настоящий, и пытаться пройти сквозь эту стену, не имея ключа и не зная точно, куда его вставлять, можно очень и очень долго. Снова Карл пошел вперед, не оборачиваясь, снова оставил проблему «идти-не идти» Вилеру. А потом с удовольствием и чем-то похожим на восхищение отметил, что, когда тяжеленная стена со свистом рухнула вниз и жестко встала на место, Вилер, может, и бросил взгляд через плечо, но не притормозил. – Как вы заметили, мы рядом с печью, – тоном экскурсовода произнес Карл. – Теперь уже позади. Он сделал шаг в сторону и пропустил Вилера в маленькую комнату. Ее размеров едва хватало для ленты транспортера, которая выдавалась из задней части печи, по бокам было немного места. У противоположной стены притулился маленький столик с черным чемоданчиком. От стоявшего на ленте гроба с обугленными углами, влажной крышкой и стенками шел еле заметный пар. – Извините, что пришлось захлопнуть проход, – будничным голосом произнес Карл. – Конечно, вряд ли кто-то сюда спустится, но не хотелось бы объяснять, что происходит, кому-то кроме вас. Вилер не отводил глаз от гроба. Казалось, он абсолютно владел собой. Но Карл понимал, какой ценой давалось это напускное спокойствие. – А вот мне неплохо бы объяснить, – сказал Вилер и расхохотался. Впервые Карл наблюдал, как у него сдали нервы. – Объясню. Прямо сейчас. Он расстегнул чемоданчик и разложил его на столике. Заблестели хромированные и стальные инструменты, в маленьких кармашках оказались крохотные пузырьки. Для начала Карл вытащил отвертку. – При кремации шурупы не нужны, – бодро заметил он и просунул конец отвертки под угол крышки. Стукнул кулаком по рукоятке, и крышка с треском отошла. – К стене не прислоните? Кливленд Вилер молча подчинился, получив шанс отвлечься, отвернуться. Хоть какая-то передышка, хоть секунда подумать. Карлу же выдался шанс бросить беглый взгляд на его невозмутимое лицо и внутренне отметить: Он ни при чем. И вправду ни при чем. Вилер заботливо поставил крышку, и они замерли с двух сторон от гроба. – Он… Стал намного старше, – наконец выдавил Вилер.