– Покорми его. – И мужчина принялся возиться у очага. Чернокожая девочка все стояла на том же самом месте, не отводя от меня вытаращенных глаз. Джейни вновь повернулась к своему мольберту, младенец просто лежал, как и прежде, так что я перевел взгляд на крошечную негритяночку. – Какого черта уставилась, – бухнул я. Она ухмыльнулась и ответила: – Джерри, хо-хо, – и сразу исчезла. По-настоящему исчезла, честное слово! Ее словно выключили, и только одежонка осталась на полу – все тряпки кучкой свалились на том месте, где она только что стояла. – Джерри, хи-хи, – услыхал я потом. Поглядел вверх – там она и оказалась, голышом устроившись в маленькой нише под самым потолком, и тут же испарилась, заметив мой взгляд. – Джерри, хо-хо, – послышалось снова. Теперь она примостилась на ящиках, служивших им комодом. – Джерри, хи-хи! – она оказалась уже под столом. – Джерри, хо-хо! – услышал я прямо над ухом. Я завопил и попытался сбежать, но ударился о стул. Мне стало по-настоящему страшно. Я вжался в угол. Мужчина, сидевший у очага, бросил на нас строгий взгляд. – Эй, дети, прекратите! Наступило молчание, и девочка медленно вылезла из нижнего ряда ящиков. Подошла к своей одежонке, натянула ее. – А как это ты делаешь? – поинтересовался я. – Хо-хо, – отвечала та. Джейни пояснила: – Все просто, на самом деле они близнецы. – А, – выдавил я. Откуда-то вынырнула другая девочка и стала рядом с первой. Не отличишь. Стоя бок о бок, они глядели на меня. На этот раз я не возражал. – Это Бони и Бини, – представила художница, – это Малыш, а это, – она показала на мужчину, – Дин. А я Джейни. Не зная, что и сказать, я только вымолвил: – Понятно. Дин попросил: – Джейни, воды. Плеснула вода, я не видел откуда. – Довольно, – поблагодарил он и повесил котелок над огнем. Потом взял надтреснутую фарфоровую тарелку, на ней были куски мяса и клецки с морковкой, обильно политые подливой. – Эй, Джерри, садись. – На это? – я глянул на стул. – Конечно. – Меня не обманешь, – отвечал я, принимая тарелку и отворачиваясь с нею к стене. – Эй, – сказал он чуть погодя, – полегче. Мы уже поели, и ничего у тебя не собираемся отбирать. Не торопись. Я припустил еще быстрее и уже почти покончил с клецками, когда меня вывернуло наизнанку. Голова моя почему-то ударилась об угол стула. Чувствовал я себя сквернее некуда. Дин подошел и поглядел на меня. – Бедняга, – проговорил он. – Прибери-ка за ним, Джейни. И прямо на моих глазах лужа исчезла с полу. Но я уже не был способен удивляться. Я почувствовал его руку, которая взъерошила мои волосы. – Бини, дай ему одеяло. И ну-ка спать. Ему нужно отдохнуть. Я почувствовал на себе одеяло и уснул, наверное, прежде, чем Дин успел уложить меня. Не знаю даже, через какое время я очнулся. Спросонья я не понял, где нахожусь, и это меня испугало. Я приподнял голову и увидел тускло рдевшую кучку углей в очаге, а рядом с очагом спавшего Дина. Мольберт Джейни чернел огромным богомолом. Я заметил, как из колыбели вынырнула голова Малыша, правда, не мог понять, смотрит он на меня или нет. Джейни лежала на полу возле двери, близнецы спали на старом столе. Ничего не шевелилось, только покачивалась головенка младенца. Я встал на ноги и огляделся: комната как комната, с одной только дверью. Я на цыпочках отправился к выходу. Когда пробирался мимо Джейни, она открыла глаза. – Куда ты? – спросила она. – Не твое дело, – отвечал я. Потом непринужденно зашагал к двери, одним глазом следя за девчонкой. Она не шевелилась. Дверь со вчерашнего дня оставалась плотно закрытой. Я вернулся к Джейни. Она спокойно поглядела на меня, не выражая никакого смущения. Тогда я пробормотал: – Мне за угол надо, понимаешь? – А, – отвечала она, – что ж ты сразу не сказал. Я вдруг охнул и ухватился за пузо. Мной овладело совершенно неописуемое чувство. С одной стороны, вроде бы больно, а с другой – не больно. Ничего похожего со мной в жизни еще не случалось. Слышно было, как за дверью что-то плеснуло на снег. – О’кей, – кивнула Джейни, – теперь ступай спать. – Но мне надо… – Что тебе надо? – Ничего. – Это было правдой. Мне действительно никуда уже не было нужно. – В следующий раз говори прямо, не стесняйся. Я промолчал и вернулся на свое одеяло. – И это все? – спросил Стерн. Я лежал на кушетке, уставившись в серый потолок. Он повторил: – Сколько же тебе лет? – Пятнадцать, – сонным голосом отвечал я. Он ждал. Под серым потолком проступали стены, ковер, лампы и стол, за которым на стуле сидел он сам. Я сел, на секунду обхватил голову руками и тогда только посмотрел на него. Не отводя от меня глаз, он по-прежнему занимался трубкой. – Что вы со мной сделали? – спросил я. – Я уже говорил: ничего. Все делаешь ты сам. – Вы загипнотизировали меня. – Нет. – Голос звучал уверенно и правдиво. – Что же это было? Я… я словно пережил все заново. – И что-нибудь почувствовал? – Все почувствовал, – я передернул плечами, – все до последней мелочи. Что это было? – Когда такое проделаешь, становится легче. Теперь ты можешь сам практиковать это, и с каждым разом боль будет угасать. Вот увидишь. Я изумился, впервые за последнее время. Потом обдумал слова Стерна и спросил: – Если я все сделал сам, почему же прежде такого не случалось? – Нужно, чтобы кто-нибудь слушал. – Слушал? Значит, я говорил? – Не закрывал рта. – Обо всем, что случилось? – Откуда мне знать. Меня там не было. Это ты все видел. – А ты поверил мне? И про исчезающих девчонок, и про летающий табурет? Он пожал плечами: – Моя работа состоит не в том, чтобы верить или не верить. Главное, что для тебя все это было реальным… – Еще как!