– Заниматься такими вещами – не конфеты есть. Тебе придется помогать мне, и если ты не сумеешь – мои усилия окажутся бесполезными. Незачем вваливаться к первому же психотерапевту, чей телефон ты нашел в справочнике, и требовать от него слишком многого, просто потому, что ты в состоянии за это заплатить. Я ответил с усталостью в голосе: – Я отыскал вас не по телефонной книге и уверен, что именно вы мне и нужны. Я перешерстил с дюжину ваших коллег-психопатов, прежде чем решил обратиться к вам. – Покорнейше благодарю, – проговорил он с таким видом, будто собрался обсмеять меня. – Значит, перешерстил, говоришь? И каким же способом? – С помощью глаз и ушей. И вообще, давайте-ка отправим этот вопрос к моему адресу. Он внимательно посмотрел на меня, впервые взглянув прямо, а не мельком и искоса. А потом взял банкноту. – И что мне теперь следует делать? – спросил я. – То есть? – С чего мы начнем? – Мы начали в тот момент, когда ты вошел в мой кабинет. Тут уже мне пришлось рассмеяться: – Отлично, уложили на лопатки. В моем распоряжении было только начало, и я не знал, куда вы приведете меня от него, чтобы не оказаться там вперед вас. – Очень интересно, – промолвил Стерн. – Ты всегда просчитываешь все заранее? – Всегда. – И как часто оказываешься правым? – Все время… разве что… надеюсь, мне не нужно рассказывать вам про исключения из правил. На сей раз он расплылся в ухмылке. – Понятно. Один из моих пациентов проболтался. – Один из ваших бывших пациентов. Ваши пациенты молчат. – Я прошу их об этом, что, кстати, относится и к тебе. Что же ты слышал обо мне? – Что по словам и поступкам других людей вы знаете, что они собираются сделать или сказать, и иногда позволяете им сделать это, а иногда нет. Как вы научились этому? Он задумался на минуту. – Наверное, я просто от рождения наделен способностью подмечать мелкие детали, после чего допустил достаточно много ошибок в общении с достаточным количеством людей и научился не допускать новых. Я проговорил: – Если вы ответите на вопрос, мне не придется еще раз приходить сюда. – Ты и в самом деле не знаешь? – Хотелось бы знать. Однако этот разговор кажется мне бесцельным. Он пожал плечами. – Это зависит от того, куда ты хочешь прийти. – Он снова умолк, наделив меня всей силой своего взгляда. – Какому из кратких описаний психиатрии ты доверяешь в данный момент? – Не понимаю. Выдвинув ящик стола, Стерн извлек из него почерневшую трубку. Понюхал ее, повертел в руках, не отводя от меня глаз. – Тебе известно хоть одно из толкований сущности психиатрии? Ну например: психиатрия имеет дело с луковицей, которую представляет собой личность, и снимает с нее слой за слоем, пока не доберется до крошечного ядрышка – чистого «эго». Или другое: психиатрия как нефтяная скважина – буришь вниз, вбок, снова вниз, пока не попадется богатый пласт. Или третье: психиатрия выхватывает горсточку сексуальных мотиваций, бросает их на детский бильярд твоей жизни и смотрит, как шарики разбегаются по гнездам, ударяясь в разные штырьки. Продолжать? Усмешка. – Последнее выглядит, пожалуй, посимпатичнее. – Едва ли… А вообще-то все они так себе. Дают упрощенное представление о невероятно сложном объекте. Могу заверить тебя лишь в одном: что с тобой неладно, не знает никто, кроме тебя самого. И как лечить, тоже никто не ведает, кроме тебя же, так что, если причина найдется, только ты один сумеешь справиться с ней. – А зачем тогда нужны вы? – Чтобы слушать. – Стало быть, приходится платить такие деньги только за то, чтобы меня выслушали. – Именно. Но ты сам понимаешь, что слушаю я избирательно. – В самом деле? – удивился я. – Наверное, действительно понимаю. Ну а вы? – Нет, но ты никогда этому не поверишь. Я рассмеялся. И он спросил меня, к чему все это. Я ответил: – Теперь вы не зовете меня сынком. – Это тебя-то? – Он медленно покачал головой, не отводя от меня глаз, которые медленно поворачивались в орбитах, следуя движению. – Что же такое ты хочешь знать о себе, требуя моего молчания? – Хочу выяснить, почему я убил человека, – произнес я непринужденно. Его это нимало не смутило. – Ложись сюда. Я встал. – На кушетку? Он кивнул. Осознанным движением укладываясь на кушетку, я проговорил: – Чувствую себя прямо как в каком-то поганом мультике. – Каком же? – Где парень похож на гроздь винограда, – сказал я, разглядывая светло-серый потолок. – Как называется? – Не помню. – Отлично, – невозмутимым тоном проговорил он. Я внимательно посмотрел на него, уже понимая, что когда такой человек смеется, смеется он в глубине своего существа. Он продолжил: – Однажды я напишу книгу и упомяну в ней твой случай. Но твое имя не назову. Что заставило тебя сказать эти слова? Я не ответил, и он поднялся и сел в кресло позади кушетки, так что я более не видел его за моей спиной. – Кстати, сынок, можешь прекратить проверять меня, я вполне пригоден для твоих целей. Я стиснул зубы так, что они заныли. А потом расслабился. Расслабился полностью. Чудесное ощущение. – Ладно. Простите. Он ничего не ответил, однако у меня снова возникло ощущение того, что он смеется. Но не надо мной. А потом он вдруг спросил: – Сколько же тебе лет? – Э… пятнадцать. – Э… пятнадцать, – повторил он. – Что зна-чит «э»? – Ничего. Мне – пятнадцать. – Когда я спросил, тебе пришло в голову другое число. Ты подменил его числом пятнадцать.