Будто корова языком слизнула всех восьмерых. Вместе с личными вещами. Даже приблудившийся цыган – и тот пропал, правда, бросив почему-то своего жеребца!.. И это было так странно и непонятно – не настолько же его боятся в самом деле, чтобы в преддверии кары за не устереженный фургон бежать куда глаза глядят, в ночь, в лесную чащобу? – что Папаша Муниц вместо привычной ярости впал в тяжкое недоумение. И ощутил суеверный страх, которого не могли ему внушить даже волшебные существа. Да, многовато, видно, оказалось впечатлений для одной-единственной ночи. Тут тебе и вынужденная остановка в глуши, и лесные девы, и внеплановый спектакль, и пожар, и побег труппы, и потеря голоса… Когда окончательно сделалось понятно, что на берегу они с женой остались вдвоем и никто из актеров, судя по всему, возвращаться не собирается, Муниц неожиданно ослабел – и душой и телом. Колени у него подкосились, и, с размаху шлепнувшись на песок, железный старик… заплакал. Фина Пышечка пометалась вокруг в растерянности, потом присела рядом и принялась его утешать. – Ну что ты, что ты?… – тоскливо бормотала она. – Гады они, конечно, я понимаю… бросили нас, дряни бессовестные… но ведь мы же с тобой и не такое видали. Когда сгорел наш первый театр, вспомни – дом пришлось продать, чтобы купить фургоны и лошадей, лишнего куска хлеба не было… А сейчас у нас хоть золото есть – спасибо девам!.. Ненужное завтра бросим, уедем в одном фургоне… а до Ювы доберемся – все купим… можем даже снова театр открыть! Зал арендуем… жилье снимать не придется, поселимся в теткином домишке… ну, Мунни, успокойся же… все не так плохо. Я – с тобою, мы – при деньгах… до Ювы только добраться, а там – заживем… Все еще наладится! Старик отчаянно помотал головой. Обнял жену за плечи, притянул к себе. Просипел что-то нечленораздельное, но Фина поняла, как всегда его понимала, даже и без слов. И тоже заплакала. Жизнь прошла – вот что хотел сказать ей муж. Вся жизнь, отданная театру. Старые уже мы оба, ни на что не годные, бесталанные, злые и сварливые. И никому не нужны. Главного не нажили – уважения к себе. Никто нас не любит. И не полюбит, хоть усыпься тем золотом с ног до головы… Лесные девы подошли неслышно. Словно и не подходили вовсе, а соткались из воздуха неподалеку от догоравшего фургона. На этот раз их было только трое. И какое-то время они просто стояли и смотрели на обнявшихся и плачущих стариков. Потом одна – та самая, что расплачивалась с ними за представление, – подплыла ближе и спросила: – Что у вас случилось, смертные? Папаша Муниц глянул на нее мутными глазами, махнул рукой и отвернулся. Фина Пышечка утерла слезы и угрюмо ответила: – Сами не знаем. Фургон сгорел, труппа разбежалась… Дева вскинула брови, обвела долгим, изучающим взглядом берег. Отошла и принялась о чем-то совещаться с подругами. Затем приблизилась снова. – Актеры ваши далеко, – сообщила она. – Отправились по своим надобностям, и никого из них уже не вернуть. Восстановить сгоревшее мы тоже не в силах. Но… если хотите… мы найдем для вас новых актеров. Из нашего народа. Смастерим также и все остальное, что требуется для представлений. Мы пришли к решению завести собственный театр. И просим вас помочь с его обустройством. Фина захлопала глазами. Дева торопливо добавила: – Конечно, мы заплатим за это. Папаша Муниц растерянно заморгал тоже. Но едва только осознал смысл услышанного, как мгновенно пришел в себя и ожил. Неуклюже, однако со всем проворством, на какое еще был способен, он поднялся на ноги и повернулся к лесной красавице. Взор его прояснился, он попробовал было заговорить, но зашелся в мучительном кашле. И к нему тотчас подошла одна из подружек главной девы, протягивая кувшинчик с каким-то напитком, добытый ею прямо из воздуха. Старик без колебаний выхлебал половину, и голос к нему вернулся. – Согласен! Не просто вернулся – стал звучным, молодым, чистым… Фина с удивлением воззрилась на мужа. Он словно бы и сам помолодел – разом лет этак на десять. Плечи расправились, морщины разгладились, глаза заблистали… Сунув недопитый кувшинчик ей в руки, Муниц решительно шагнул к девам. – Обсудим условия! Фина перевела недоверчивый взгляд с мужа на кувшинчик. Заглянула внутрь. Осторожно пригубила. И в тот же миг почувствовала, как по жилам заструился веселый огонь. Согревая сердце, проясняя разум, наполняя силой все тело. Молодящий напиток!!! – поняла она… Об условиях договорились быстро. Папаша Муниц обязался выбрать из лесных дев самых талантливых, обучить их актерскому мастерству и поставить с ними все известные ему пьесы. Мужские роли в репертуаре проблемы не представляли, ибо волшебные существа могли, разумеется, принять при надобности любое обличье. Девы со своей стороны обязались платить за его работу чистым золотом и обеспечивать театр костюмами, декорациями и прочей необходимой бутафорией. А также регулярно омолаживать антрепренера и его жену с помощью своих чародейных напитков. После этого обоих – вместе с лошадьми и фургонами – незамедлительно препроводили в другое измерение. Где их поджидал уже чудесный, уютный домик с мягкими постелями и всем, что только может понадобиться смертным людям для комфортной жизни. И больше в королевстве Нибур о «Божественном» театре никто и никогда не слыхал… 2007–2017 Санкт-Петербург