Оружие?! Какое, к черту оружие?! Я только что упал у обоссанного поколениями алкашей угла чертовой рюмочной, упал с заточкой в груди! Какие, к дьяволу, средневековые мужики?! Какие мечи?! Что это за идиотизм?! Передо мной стоит крепкий мужчина лет за сорок в черном с серебром костюме – не знаю, как назвать этот костюм – камзол? У него на груди висит золотой медальон на крупной, массивной цепи. С уважением прикинул – килограмм весит цацка, не меньше! Если только цепь не дутая. Вот же любят люди такие тяжелые побрякушки! На этой цепи и повеситься можно! Я никогда не любил украшения. Помню, в одной юмористической книжке прочитал, какой-то кадр написал письмо в журнал, задал такой вопрос: «На каких пальцах надо носить перстни, если число их превышает пять?» Ответ от редакции: «На женских пальцах». Единственное исключение, которое я себе позволял – это «рабочий» перстень, в котором хранился запасец яда. Всыпал его в стакан супоротивнику, и вуаля! Через несколько часов он покойник. Такие яды обычно бывают с отсроченным на несколько часов, а то и дней – действием. Любой согласится, что было бы идиотизмом отравить собеседника быстродействующим ядом, чтобы тот отбросил копыта прямо здесь, перед убийцей, который неминуемо попадет под полицейское расследование. То ли дело потом – ушел человек, и через несколько часов скончался. Бывает, чего уж там! Время такое. Время стрессов и болезней. Рядом с мужчиной – несколько мужчин помоложе, но очень на него похожих, и в таких же цветах камзола. Только серебра меньше, и нет медальона. Отдельно стоял мужчина примерно моих лет – седой, жилистый, с белой расчесанной надвое бородой. Он был одет в свободную синюю рубаху и свободные же синие штаны – похоже что шелковые. На ногах, в отличие от обутых в высокие остроносые сапоги вооруженных парней – что-то вроде мягких кожаных туфлей. Он переминался с ноги на ногу, и было видно, как морщатся сгибаясь его туфли, облегая ногу как вторая кожа. Мокасины, ага. Старик что-то сказал, обращаясь к старшему, тот кивнул, и меня подняли с пола. Уже будучи в воздухе я обратил внимание на того, кто меня поднял – это был огромный толстогубый мужчина с каким-то детским, даже идиотским выражением лица. Голова его коротко пострижена – грубо, клочками, а изо рта пахло сырой тухлятиной, как из пасти собаки или кота. И вот еще что – я заметил на его шее украшение, что-то вроде медного ошейника. Этот самый ошейник был начищен до блеска, но предательская зелень там, где он касался кожи, не давала оснований думать, что ошейник сделан из золота. Хотя и блестела эта штука как золотая. Длинный коридор, местами настолько темный, что мне было непонятно – как этот великан находит в темноте дорогу. Потом через солнечную террасу, с которой открывался вид на сад – с прудом, аккуратно постриженными кустами, высокими пирамидальными деревьями, сразу наведшими на мысль о Сочи, или о ботаническом саде. Тропические деревья, это было видно сразу. А парк красивый, тут двух мнений быть не может. Похож одновременно и на английский парк с его древним газоном, и на какой-то тропический райский уголок, в котором произрастает то, что никогда не будет расти в холодной, туманной Англии. Чирикали птички, светило жаркое солнце, я покачивался над землей, уже перестав удивляться тому, что со мной происходит. Ощущение было – я во сне. А зачем сопротивляться сну? Проснешься, и все станет как прежде. Только вот куда девать из головы воспоминания о моем последнем бое? Где я однозначно умер? Неужели он мне приснился? Тогда кто эти люди? От интенсивной мозговой деятельности меня снова затошнило, сознание помутилось и я наконец-то отключился. Следующий раз я проснулся в маленькой, очень маленькой комнате, потолок которой виднелся надо мной всего в полутора метрах. Этот потолок был разукрашен звездами и солнечными дисками, от которых отходили золотистые лучи, и мне понадобилось минут пять, чтобы понять – никакая это не комната, а я лежу под самым что ни на есть настоящим балдахином на широченной кровати, на которой могут уместиться человек пять, и еще останется место. Настоящий сексодром, мечта свингеров! А еще обнаружил, что раздет догола, то есть – практически до нитки, и когда слева от меня что-то упало и хриплый голос пробурчал слова, которые я почти узнал, лихорадочно натянул на себя то, чем накрывался (что-то вроде расшитого покрывала) до самого подбородка. Глупо, конечно, я в свои семьдесят лет уже давно не стеснялся показать кому-либо стареющую плоть. Если это нужно для дела. Какого дела? Да всякого! Постельного, например. Повернув голову, увидел человека в свободных, широченных, ниспадающих до пола коричневых штанах и в такой же коричневой рубахе, свободной и не стесняющей движений, в плетеных сандалиях на босых, с вздутыми венами ступнях. Черные жесткие волосы человека были собраны в длинный хвост на затылке, и в кончики волос искусно вплетены белые и желтые фигурки – кони, люди, звездочки. Как они держались на волосах – не знаю, наверное, там были какие-то застежки. Человек повернулся ко мне лицом, и я вдруг непроизвольно то ли хмыкнул, то ли ойкнул, то ли все сразу и вместе. Это была женщина. Морщинистая, со смуглой, красноватой кожей лица, она сразу же наводила на мысль об индейцах, которых добрые англосаксы нормально загнали в резервации, где индейцы могут свободно деградировать, упиваться дешевым виски, паразитируя на халявных казино и на глупых туристах, приехавших за индейской романтикой. Только вот эта мадам совсем не была похожа на деградировавшую индианку, наоборот – в ее черных, жгучих как угли глаза сверкал ум, а еще – хитрость, жестокость и ярость – тогда, когда это понадобится. Откуда я это знал? Знал, да и все тут. И сразу же всплыло имя: Жара. А еще – Скарла. Жара подошла ко мне, и вдруг бесцеремонно отбросила с меня парчовое покрывало. Я и ойкнуть не успел! Сдернула, и начала ощупывать, что-то приговаривая себе под нос и время от времени матерясь – и опять, откуда-то я знал, что она исторгает из себя отборные ругательства, которые у нас назвали бы матом. Она осматривала меня так внимательно, так пристально, как наверное только прозектор рассматривает интересный, представленный ему для исследования труп. Или как влюбленная, которая в первый раз видит своего парня голым, и внимательно разглядывает, щупает его тело, наслаждаясь процессом, желая как следует рассмотреть перед тем будущим, которого ей не избежать. Закончив осмотр, женщина довольно хмыкнула, ухмыльнулась и звонко хлопнула меня по голому бедру. И только тогда я увидел на ее шее такой же ошейник, как на великане, тащившем меня на руках. Нет, все-таки не такой. Тот был желтым, медным, этот – белый с чернью, да еще и украшенный причудливой резьбой. Женщина снова прикрыла меня покрывалом и что-то сказала. И снова я был готов поклясться, что вот-вот пойму, разберу то, что мне сказали, но…не смог. Так бывает – лихорадочно стараешься вспомнить некое слов, имя, или название, а оно ускользает, а оно не дается – будто застряв где-то в каналах, через которые файлы памяти поднимаются в то место, которым я думаю. Вообще, мне наш человеческий мозг всегда представлялсячем-то вроде живого компьютера. Корка, которой мы думаем и которая находится на самом верху – это что-то вроде экрана, на который из глубин мозга, из его файловых хранилищ передается информация. Если путь к какой-то ячейке заблокирован – ты не можешь вспомнить, сколько ни стараешься. А потом ход вдруг открывается, и…ты вспомнил! Счастлив! Утрирую, конечно, какой-нибудь биолог, исследователь мозга посмеется над моими дилетантскими высказываниями, но я и не утверждаю, что являюсь специалистом-мозговедом. Я много читал, думал – тем более что на заслуженном отдыхе ничего и не остается, кроме как читать и думать. И вот – пришел к своему дилетантскому выводу. Кто может обосновать лучше – сделайте это, а не трепите зря языком. Сдается мне, что эти большеголовые шаманы-ученые только пыжатся, надувают щеки, изображая, что знают все на свете. А на самом деле такие же дикари, как…настоящие дикари. Только изображают знание, чтобы сильные мира сего отслюнявили им побольше бабла. Как всегда – все упирается в бабло. Женщина отошла, стала возиться у столика в дальнем углу комнаты (огромной комнаты, надо сказать!), а меня вдруг реально прошибло потом – господи, да что со мной делается?! Я отупел, что ли?! Стал полудурком?! Почему я сразу не заметил, что тело-то мое - НЕ МОЕ! Вместо худого жилистого старика, под морщинистой кожей которого извивались твердые, как из проволока мышцы, в постели лежит молодой парнишка, совсем даже не утруждавший себя физическими упражнениями, белокожий, мягкий-домашний, и без единого следа ранений на теле! По крайней мере – в тех местах, что мне были видны. Одно только порадовало – я НЕ ЖЕНЩИНА, было бы не очень приятно очнуться и обнаружить отсутствие на своем законном месте мужского достоинства, всю жизнь доставлявшего мне и удовольствие, и душевное расстройство, когда ты с трудом избавляешь от мысли о сексе, и тебе надо усиленно думать о том, как бы поточнее и быстрее выполнить задание. Нет, я никогда не думал головкой – только головой – но кто бы знал, каких усилий иногда мне стоило думать обычным, понимаешь ли, способом! Гладкие ноги, гладкий, пухленький живот…вот же…! Интересно, сколько мне лет? Тут вообще зеркала есть? Выпрастываю из-под одеяла свои руки, рассматриваю. Само собой – на ладонях никаких мозолей. Явно эта рука не занималась физическим трудом, и спорт для нее тоже чужд. Хотя в общем-то мышцы есть, хоть и дрябленькие, но вполне различимые. Вон, как бицепс натягивает кожу! Пальцы гладкие, ногти красивые, овальные, ухоженные. Интересно – он сам их обрабатывает, или тут есть салоны красоты? Меня вдруг разбирает смех, я хихикаю, закашливаюсь, и долго не могу успокоиться, будто надышался угольной пыли и теперь кашлем стараюсь вытолкнуть ее наружу. Старуха хмурится, подходит, протягивает мне металлическую кружку. Желтую кружку, наверное медную. Привстаю на одном локте, беру кружку, пью…и задыхаюсь от горечи, вяжущей рот. Сплевываю, ругаюсь, и вижу, как хихикает чертова старуха, одетая в мужскую одежду. И вдруг на меня нападает сонливость. Опускаюсь нам постель, закрываю глаза и проваливаюсь, как в темный колодец. Следующее пробуждение было более результативным, и более…хмм…я даже не знаю, как это назвать – стыдным? Волнительным? Неудобным? В общем – проснулся я от прикосновения к моему телу чего-то теплого, влажного, и чего греха таить – приятного. Две девушки лет по пятнадцать-шестнадцать стояли надо мной на коленях и сосредоточенно протирали мое тело, макая сложенные в несколько раз тряпочки в подобие небольших кастрюль с ручками, скорее напоминавших походные котелки. От воды, которой меня протирали, приятно пахло чем-то цветочным, руки девушек ласковы и настойчивы, а сами девушки, украшенные медными ошейниками, были милы и одеты во что-то легкое, похожее на длинные рубахи с разрезами по бокам, открывающие смуглые гладкие ноги, приятные на вид и навевающие мысли о… Мда. Вот что значит молодое тело! Я тут же почувствовал, как восстает мое мужское естество, что заметила стоявшая рядом старуха, наблюдавшая за процессом. Она радостно хохотнула и легонько шлепнула меня по этому самому месту, сказав что-то вроде: - Ага! Значит, будет жить! Все в порядке! Ишь, как разошелся! Да не вроде, именно так она и сказала! Ох ты ж…и при этом я понял, что говорила старуха совсем даже не на русском языке. Но я ее понял! А еще понял, что вдруг, неожиданно для себя, видавшего виды и давно отучившегося стесняться – краснею! Да так, что покрылся краской от самых пяток до…середины туловища, и от середины, до самых кончиков волос. Я красный как рак! Ах, это молодое тело! Ах, это зашкаливающий, бурлящий в крови тестостерон! Как много вреда он наносит мужчинам! Вначале мучает их прыщами, покрывающими юное тело в период созревания. И тогда кажется, что жизнь прожита зря – кто тебя полюбит, такого прыщастого и угрястого! А потом, когда прыщи исчезают, тебя мучают мысли о том, как хорошо было бы задрать вон ту юбку, или эту юбку, и вообще – все юбки в мире! Лишь бы это был не шотландский килт, и чтобы под юбкой не обнаружилось члена. Остальное – все то, о чем ты думаешь днями и ночами. Да, не все мужчины такие. Но многие – именно такие. Они как раз и составляют костяк мужского сообщества. Не те вялые и томные пузатые мужички, которым достаточно секса раз в месяц, а то и в квартал, а именно мы – самцы, жеребцы, только и думающие о том, как бы завалить ту, или иную женщину. Я думал над проблемой, и пришел к выводу – всем человеческим обществом управляет только один инстинкт – инстинкт размножения. Люди рождены, чтобы размножаться. Чтобы увеличивать количество особей своего вида. Как плесень. Как вирус. Как чума. И потому не надо сдерживать свои инстинктивные порывы, просто надо перерабатывать их энергию, пускать свои инстинкты, свою сексуальную энергию на пользу делу. Мда…а девчонки симпатичные! Хмм…да это ведь рабыни, черт подери! Как я не догадался? Ошейник на шее, простая одежда…и старуха ведь тоже рабыня? А чего она тогда распоряжается? Пощупал свою шею…нет никакого ошейника! И слава богу. Очень уж не хотелось на том свете оказаться каким-нибудь шелудивым рабом. Но раз я не раб – кто я такой? И ГДЕ Я?! Опять головная боль, опять ощущение мысли, которую я никак не могу поймать за хвост. Да и попробуй поймай, когда тебя очень даже отвлекают, шаловливыми ручками обрабатывая самое что ни на есть сокровенное место – без всякого стеснения, деловито, будто моют посуду. И да – гормоны у меня просто кипят в крови! Я вздохнул и дернулся, когда одна из девушек особенно истово начала тереть это самое место. Потише, чертовки! Что за эротические массажи?! А ведь приятно, черт подери…хоть и стыдно. Не было бы старухи, наверное и стыдно бы не стало. Как-то неудобно при ней – извращение, да и только! Сейчас бы схватить эту девку, завалить, подмять под себя, и… Меня осторожно перевернули на живот, и я облегченно вздохнул, закрыв глаза и чувствуя, как потихоньку, очень медленно спадает возбуждение. Еще бы минуту, и я бы точно разрядился – под смех старухи, и ее молоденьких помощниц. Мда…не хватило минуты. А жаль! Плевать на стыд. Меня обтерли, растерев толстым полотенцем докрасна – своеобразный массаж. Затем старуха положила на постель рядом со мной костюм, очень похожий на костюмы тех парней, что стояли рядом со мной когда я очнулся в первый раз. Только серебряного шитья на нем было гораздо меньше. Практически не было – серебряные только оторочка воротника и обшлагов рукавов. Меня приподняли и стали одевать. Прямо на голое тело, никаких тебе изысков вроде трусов и маек. Вначале шелковую рубаху – широкую, будто на четыре размера больше, потом штаны – вроде как обычные, только гульфик широкий, и…отстегивающийся. Распустил шнурок – гульфик – оп! - отпал вниз, выпуская на свободумужское достоинство. Ну и в обратную…приложил, зашнуровал, стянул, завязал. Долго, да, но похоже что тут пуговиц еще не придумали, все на завязках. Или просто еще не принято на пуговицах? Носки имелись, но скорее всего их можно назвать чулками. Длинные, до колен, и толстые, явно шерстяные. Будучи военным я знал, что в шерстяных можно ходить и в жару – как ни странно, в них менее жарко, чем в полотняных, и ноги в них так не потеют. А еще – риск натереть ноги, будучи обутым в шерстяные носки гораздо меньше, чем в хэбэшных носках. Но вообще – я бы предпочел портянки. Милое дело – намотал, и хоть куда в них! Сорок километров за день пешком – запросто, вразвалочку! А если переменным аллюром, так и все восемьдесят. Бежишь – идешь, бежишь – идешь. Так можно идти долго и быстро. Испытано. Сапоги до колен – мягкие, красивые, тоже черные. И по верху серебряные заклепочки! Мало, но есть. Что бы это значило – количество серебряных украшний? А ведь что-то, да значит! В дверь постучали, старуха подошла, отодвинула засов (оказывается, было заперто!), выглянула, потом с недовольной физиономией впустила в комнату молоденькую девицу в темно-синем платье, очень симпатичную, бледную, с головой, накрытой чем-то вроде кисейного покрывала (такой платок). Глянув на девушку я понял – сестра! Это – сестра! И мы с ней очень дружим, гораздо больше, чем с теми парнями, что стояли возле меня…братьями?! Точно, это братья! А старший – это отец! Мой отец! Послезнание хлынуло из меня фонтаном, и я теперь только и успевал, что впитывать знания, поднимающиеся из глубин мозга. Я уже различал, понимал то, что мне говорит сестра! - Альди, милый, как ты?! Я так перепугалась, когда услышала! Ты в порядке?! У тебя ничего не болит? Лекарь сказал, что ты сильно ушибся головой, но скоро поправишься. Но меня к тебе не пускали! Отец сказал, что ты без сознания и нечего зря мне к тебе ходить! А а я все равно решила к тебе прийти! Скарла, спасибо! Она обернулась к старухе, и та криво усмехнулась, будто не очень-то и хотела получить похвалу. И вообще относилась к похвалам с брезгливостью и презрением. Однако я чувствовал, что эта старуха ко мне относится очень хорошо, и костьми ляжет, а не даст меня в обиду. Скарла, вот как ее зовут! На языке степняков – «Жара». Степняки. Она из степняков! В голове возникла картинка – холмы, колышащаяся трава, скачущие во весь опор всадники в лохматых одеждах из шкур. И отец с братьями, которые указывают вперед плетками, горячат коней, а потом срываются с места, гикая и завывая, как дикая безумная орда. Мой конь рвется за ними, следуя примеру своих сородичей, и я как ни стараюсь, не могу его удержать. И как следствие – слетаю с коня, больно ушибаясь и почти теряя сознание. Скарла на скаку подхватывает меня с земли за шкирку, как котенка, сажает впереди себя, придерживая одной рукой, а когда не догнавшие степняков отец и братья возвращаются во главе отряда из полусотни человек, сердито выговаривает, не выбирая выражений и не заботясь о том, что ей может прилететь от своего хозяина. Кто она, и кто этот человек, которому подчиняются сотни и тысячи бойцов! Ничтожная рабыня, и ее великий господин! Но он, как ни странно ее слушает, хотя и морщится. Похоже на то, что она занимает привилегированное положение, какое иногда имеют старые слуги, долгие годы проживающие в семье и незаметно ставшие ее неотъемлемой частью. И тут же вспоминается, что Скарла нянчила еще моего отца, только тогда она была гораздо, гораздо моложе. Теперь – нянчит меня, служа мне и как прислуга, и как телохранительница. На самом деле она очень опасный человек, и не всякий мужчина сможет с ней справиться – даже обученный воин. Мой отец?! Господи, что я говорю?! Какой такой ОТЕЦ?! Мой отец давно уже умер, и лежит на кладбище под гранитным камнем! А это чужой, абсолютно чужой мужчина, и только мое нынешнее тело может считать его своим отцом, но не я! Итак, что я имею, разберем по пунктам: после смерти мое сознание перенеслось в чужое тело, в чужой мир. Тело молодое, сколько ему лет…оп! Пятнадцать лет! Мне – пятнадцать лет! Тьфу. ЭТОМУ ТЕЛУ пятнадцать лет. День рождения был полтора месяца назад. И на день рождения отец подарил мне кольчугу, меч, лук со стрелами, кинжал и три метательных ножа. Подарок дорогой, и со смыслом – он намекает, что папаша хотел бы видеть вместо жалкого ботана настоящего воина, которым он и мои братья могли бы гордиться. А не книжного червя, полудурка, который разбирает дурацкие гнилые книги в старой библиотеке, рискуя свалиться и разбить себе башку. Что, собственно, и произошло. Подытожим: я Альдис Моран Стеран из клана Конто, одного из самых уважаемых и сильных кланов. Три моих имени указывают на благородное происхождение, лишь наследникам кланов позволяется иметь три имени. Императорской семье – четыре. Только вот до кланового трона мне как до столицы Империи раком – впереди у меня еще четверо братьев, один мужественнее другого. И чтобы я уселся на клановый престол, нужно, чтобы они все перемерли. Что совершенно сомнительно, потому что моих злобных и туповатых братьев может убить только божественный гнев – всех остальных врагов они просто порубают. Умелые, сильные воины. Я один в семье выродок. Отец не раз говорил, что сомневается – являюсь ли я его родным сыном, и не прижила ли покойная мать меня со своим любимым кузеном, чтобы ему ни дна, ни покрышки! Этот сволочуга так и вертелся вокруг нее, как муха вокруг капли меда! Мама умерла родами, когда рожала меня. Я ее и не помню. Сестра Анита говорит, что и она не помнит…почти не помнит. Только руки – ласковые, нежные. Отец всю жизнь винит меня, будто бы я сознательно убил свою мать. И не задумывается о том, что наверное не надо было ее заставлять так часто рожать. Каждые год-два по ребенку, это какая женщина стерпит? То ходит с животом, то отходит после родов – какой организм это вынесет? Вот и не вытерпел, сердце остановилось во время родов и больше не запустилось. Не помог даже наш клановый лекарь, маг высшей категории Сильвано Ассанд. Уж чего он только не делал – а не смог ее поднять. Был бы некромантом – другое дело, но…некромантия запрещена законом. Да и на кой черт воскрешать человека, который сделается только лишь злобным тупым мертвецом, годным лишь исполнять приказы хозяина. Бессловесный раб, который через некоторое время просто развалится на части – процессы гниения еще никто не отменял. Черт подери! Да откуда я все это знаю?! Из меня просто прет знаниями! Это похоже на тонкий ручеек, который пробился через запруду, и размывает дыру все больше и больше. Чем больше знаний вылезает из глубин мозга, тем шире дыра, через которую они просачиваются. И этот процесс бурно развивается! - Все в порядке, Анита… - шепчу я, чувствуя, как чужие, ранее незнакомые слова заставляют мой язык изощряться в их произношении. Мало знать слова, мало воспользоваться знаниями – нужно еще и умение. Привычка применять это самое знание! Это все равно как знать о метании ножей все, что можно об этом знать. Но попробуешь метнуть, и…полный облом! Мышцы-то не помнят. Мышцы не знают! Мало ли, что у тебя в голове – великие знания, тело-то не тренированное! Так и язык для произношения слов. Сестра обняла меня, и я вдруг почувствовал запах пота, смешанного с благовониями. И подумал: «Черт подери, а у них случайно тут не как в просвещенной Европе средних веков? Я не хочу завшиветь и давить вшей, вытряхивая их на полированную столешницу! Может здесь все-таки моются? По крайней мере – на это надеюсь!» Мда…что касается быта, вне службы – я всегда был ужасно брезглив. И чистоплотен просто до патологии. При первой же возможности – помыться. Сменить носки, трусы. Почистить зубы. Не пить из общей бутылки – если есть такая возможность. Для дела я сделаю что угодно – землю буду жрать, из мусорных бачков питаться! Но как только вернулся с задания, дома – я совсем другой человек. И терпеть не могу женщин, от которых плохо пахнет. У меня сразу пропадает желание. Коллеги за глаза (я знал!) называли меня Чистюлей. Забавно, да – чистодел – Чистюля. Впрочем – сестра не входит в перечень потенциальных любовниц, так что тут мне не стоит морщить нос. Да и не так уж сильно от нее пахнет – попахивает, да и только. Тут нет водопровода, и нет горячего душа – вон как меня «помыли» - обтерли тряпочками, и все! Так что нечего особо морду-то воротить! Надо привыкать. - Госпожа, молодому господину надо поесть! Силы восстанавливать! – объявила Скарла, и Анита заторопилась: - Да-да, не буду мешать! Выздоравливай, Альди! Набирайся сил! Она ушла, а я остался сидеть на краю кровати, раздумывая обо всем сразу, и ни о чем. Мысли разбегались, голова чугунная – думать совсем не хотелось. А хотелось поесть, и очень сильно. Надеюсь, когда готовили еду, соблюдали хотя бы элементарные правила гигиены? Очень уж не хочется разболеться животом! Кстати…интересный вопрос - а где у них тут туалет? Глава 2 Глава 2 Еда меня порадовала. Нет, не скажу, чтобы это были какие-то изыски, о которых я читал в старых романах, немало при этом поматерившись в адрес проклятых королей – один только пирог с соловьиными язычками чего стоит! Только представить – сколько надо было убить соловьев, чтобы вырвать у них язычки и сделать пирог! Вот она, европейская культура, мать-перемать! Не было и каких-то экзотических фруктов, что вообще-то следовало ожидать – в конце концов я же в чужом мире! Где быть экзотическим фруктам, как не здесь? Все было достаточно просто, и одновременно изысканно: на серебряном блюде три перепелки, и явно не выращенные в клетке. Огурцы, помидоры (что меня удивило), нарезанный соломкой жареный плод, очень напоминающий картошку (небось, она и есть), только на вкус чуть послаще. Засахаренные фрукты – небольшие красные яблочки, очень напоминавшие «китайку», свежие теплые лепешки по типу земных, мед, масло – свежепахтанное, а еще – два кувшинчика, в одном, судя по запаху, пиво, в другом…неужто вино?! Пятнадцатилетнему отпрыску – вина? Налил из кувшина в высокий стакан из толстого стекла, оказалось – это вода, подкрашенная вином. И очень хорошо! Помню, начитался о средневековых чудесах вроде чумы и всякой такой прелести. Упала крыса в колодец, и нормально там разложилась. А крыса чумная! И понеслось…всюду трупы и веселящиеся на трупах горожане («пир во время чумы» - откуда взялось выражение?), знающие, что скоро их черед помирать, а потому решившие напоследок как следует погулять. Кстати, очень даже понимаю этих людей. Сам такой! Так вот – чтобы избавиться от заразы, лучше разбавить воду вином. Чистую воду здесь вообще не следует пить. Мы на службе для обеззараживания кидали в воду специальные таблетки. Они не очень хороши для печени, зато ты можешь пить воду из любой лужи, не боясь, что заработаешь понос или чего еще похуже. Когда ты на забросе, будешь рад встретив и поганое болото – источник воды, без которой проживешь максимум три дня. Для сравнения - без еды можно протянуть месяц и больше. Пиво оказалось слабеньким, но вполне приятным. Только газа в нем совсем мало, можно сказать – и вовсе нет. И это тоже нормально – наше, земное пиво перед продажей активно газируют. Настоящее пиво такое и будет – минимум газа, и чуть горьковатый привкус, доказывающий, что в пиве очень даже приличная плотность компонентов. Люди, привыкшие пить всякие жидкие брандыхлысты, и не поймут, скажут – фууу!