– Кончай уже! – орала Маша. Володя открыл рот, чтобы ответить. – Поручик! Молчать! – гаркнула Катя. – Ша! А то не доедем. Повозившись, продолжили игру и тут же из нее выгнали Санька: останавливая тихую Олю, он отдавил ноги сразу двум девчонкам. Дольше всех продержался Олег. Он ловкими движениями фехтовальщика выхватывал ту, что пыталась встать, и усаживал ее обратно. Но выгнали и его под лозунгом «Сколько можно терпеть хамов?!». – Он был хам, он ел хлам, – философски изрек Никитос и печально поник головой. Пили чай. Первым от стола отодвинули Мишу. Уходя, он прихватил пакет пряников. – Герасим налил Муме щей, – вздохнул Володя. – Вот! Добрый был человек! Не то что некоторые. Поднявшиеся было догонять Мишу девчонки пристыженно опустились на лавки. На своем месте под Мишей философски вздыхал Санек. – Нет, ну вообще, – тянул он, кидая в полку над собой маленькие сушки. – И как мы с такими будем жить? – А мы не будем жить, – чавкая, отозвался Миша. – Мы будем выживать. Все вместе помо-о-олимся… – Ну да, промчится конница, просвистят стрелы, погорят леса. – Не, не погорят. Там вода близко. А все остальное – будет. – Откуда там конница? Я смотрел фотки: одни камни. – Одни, да не одни. Полка над Саньком заскрипела. Над коричневым краем показалось Мишино лицо. – Мыс называется Бесов Нос оттого, что там бес живет. Про него древние люди знали. И всех предупредили. А мы как дураки все лезем и лезем туда. – Ой, пурга все это. – Раньше он был не один. Была еще бесиха. Но ее ученые от скалы отрезали и в институт повезли. Бес как прознал, что его одного оставили, рассердился, махнул хвостом. По воде огонь побежал, огромная волна поднялась. Перевернула она лодку. Но там уже мелко было. Люди до берега добрались. Но всех их лихоманка бить стала. Даже тех, что на берегу остались. Умерли как один. – И чего? – А того, что всадники тебе будут. Только выйдут они не из леса, а из-под земли. Будут у них в руках огненные стрелы, а на губах страшные слова. И все умрут. – Что ты такое несешь! – рявкнула вдруг в наступившей тишине Катя. Оранжевые смотрели с испугом, пацаны радостно – страшилка понравилась. – А что? – сказал Олег и нервно дернул уголком рта. – Брутальненько так. – Не успел он крикнуть «Ах!», как случился полный швах, – среди гробового молчания произнес Никитос. – Глупость какая! – фыркнула ушастенькая Маша. – Все, конечно, было не так, – с нажимом начал Дима. – Никто никого не топил и не жег. Кстати, Бесовом местом стали называть эти скалы священники. Там неподалеку, километров тридцать на юг, монастырь стоял. Муромский. И конечно, эти рисунки попам не нравились. – А чего? Нормально так! – Никитос звонко сломал в кулаке сушку. Дима с готовностью повернулся к слушателям: – Ну вот представь, идешь ты по берегу. Тихо плещется вода. Мокрые красноватые камни блестят на закатном солнце. И вдруг сквозь это умиротворение на камне обнаруживается рисунок – фигура с квадратной головой, поднятые руки с растопыренными пальцами, подогнутые ноги, словно присела. А по центру идет трещина. Трещина вглубь доходит до воды, поэтому если приложить к ней ухо, то слышно бормотание, словно кто переговаривается на той стороне мира. Священники, как эту картинку увидели, как звуки услышали, сразу поняли, что дело нечисто, и назвали ее Бесом. А чтобы смягчить отрицательную энергетику, крест выбили. Он идет по левой руке беса. Вы только представьте, до какой степени они были напуганы, что стали долбить гранит! Это же очень тяжело. И долго. Но Бес все равно победил. От монастыря того мало что осталось, а петроглиф – вот он, навечно выбит. И вода все так же гудит в трещине. Миша натянул на себя капюшон, вздел руки: – У-у-у-у-у-у! – Э-э-э-э-э-э-э! – просунул голову под его подмышкой Санек. Свет погас. Не то чтобы стало темно – карельские ночи светлые, но крик взметнулся отменный. – Я вас сейчас высажу! – надрывался Дима, и морщинки на переносице двумя острыми следами от коньков на льду впивались ему в лоб. – Я вообще был против идеи нас соединять! Я не собираюсь все время жить в дурдоме! Катя! Катя! – Экология явно буксует, – вздыхал Санек на своей полке. – Эдак у нас ледниковый период начнется. – Начнется, – не стал спорить Миша. – Вот мы все перемрем, и начнется. Леночка с Машей с двух сторон гладили Диму по плечам, но он еще долго недовольно хмурился, поправляя резиночку хвоста. Та-да-да-да, та-да-да-да – поддакивали колеса поезда. – Если бы не мы, их бы вообще не взяли! – бухтел Санек. Ты-дых – не спорили колеса. – Этому Диме надо триллеры писать. Так рассказал, даже я испугался! – не унимался Санек. – Это еще не страшно. – Полка заскрипела – Миша повернулся. – Вот приедем, вот как все начнется… – Что начнется? – Санек перегнулся, чтобы увидеть соседа. Миша не ответил. Из-под одеяла виднелась его спина с задранной толстовкой и грязно-бежевой футболкой под ней. Она сбилась, оголив рыхлый белый бок. Непонятности начались как-то сразу, без предупреждения и перехода. Выяснилось, что вот так сесть на автобус и поехать в сторону коварного Бесова Носа не получится. Не у всех были спальники, не хватало одной палатки, которую Олег забыл дома. У девчонок не было мисок и приборов. Миша терпеливо искал себе по магазинам налобный фонарик. – Зачем тебе? Там же светло! Почти полярный круг. Миша добродушно хмыкнул. – Светло, светло, – согласился он. – Пока в глазах не темнеет. А там и фонарик пригодится. – Здесь издревле колдуны жили… Аня некрасивая. У нее круглое бледное лицо, блекло-рыжие волосы, маленькие глаза прячутся за очками с толстыми стеклами. Еще она постоянно улыбается. Радостный человек. – Чем северней, тем сильнее природа ощущается. Недаром все ведьмы и шаманы на северах живут. Тут первобытный гранит выходит на поверхность. Тот самый, что изначально землю составлял. Ветра постоянные, эрозия сильная – почва не держится на граните, ее смывает и сдувает. Поэтому камни выпирают. А в камнях сила. Она потрясла оранжевой плошкой и пошла к кассе. Ребята громыхнули железными мисками и кружками, выстраиваясь в очередь. – Ну, как-то так, – согласился Миша, закрывая коробочку с фонариком. Во время бесконечного дня в Петрозаводске стало понятно, что красавица Леночка, с длинной лебединой шеей, с влажными тревожными глазами, ходит по пятам за Димой и совсем не смотрит в сторону Санька. Санек злился, совершал глупости. Его гнали, и он раз за разом оказывался рядом с Мишей. – А вот жене Грибоедова было всего пятнадцать лет, когда они поженились, – неожиданно заявил Миша. – А ему? – Саньку эта информация не обрадовала. – Тридцать три. – Старик! – А ну отошел! – рыкнула Катя. Миша отошел. Пожал плечами, стал жевать огурец, довольно поглядывая по сторонам. И на Леночку. Она была симпатичная. – За совращение малолетних… – задумчиво пробормотал он. – До четырех лет. – Да… – загрустил Санек. Летний вечер в Карелии – что день: светлый. Одни часы упрямо напоминали, что уже восемь, что поедут в лучшем случае в десять. До Каршева четыреста километров. А значит, ехать всю ночь. Бесов Нос от Петрозаводска – на другом берегу Онежского озера. Руку протяни – и там. На автобусе пробираться через северную оконечность озера. До Медвежьегорска дорога еще ничего, а дальше ухаб на ухабе. Дима начальственно хмурил брови, появлялись тяжелые складки над переносицей, поправлял резинку на волосах. Катя молчала. Остальные равнодушно прикладывались к своим рюкзакам, пытаясь уснуть. За Медвежьегорском машину сильно тряхнуло, и мотор замолчал. В автобус наползла тишина и темнота. Лампочки потускнели. Одна мигнула и погасла. – В чем дело? Что случилось? Это авария? – донеслось из стана оранжевых. – Сбили кого-то, – суетился Никитос. – Летучую мышь никак! – Ой, мамочки!