– Хто тама? – Не боись, не налоговая! Наконец дверь открылась, явив нам фигуру с керосиновой лампой в одной руке и какой-то дубинкой в другой. Правда, в следующую секунду дубинка исчезла, как будто ее и не было. Я же, глянув на сельского бизнесмена, поперхнулся, так как вид у него был… Ладно еще прямой прилизанный пробор типа «подпитый купчик». Здесь довольно многие так ходят. Но вот синяя рубаха с желтыми петухами на рукавах несколько шокировала мою утонченную натуру. Яркость красок резала глаз и вводила в смущение. Дело не исправляла даже ухоженная борода владельца. Пипец, нет слов. Я таких «бохатых» модников еще не встречал. Хозяин же, увидев нас на пороге, заметался, стал делать руками приглашающие движения, завлекая откушать, запить откушанное, и сразу оглашая небогатый ассортимент своей забегаловки. При этом, не чинясь, называя нас всех сразу «высокоблагородиями». Прыгающие тени от болтающейся керосинки вызывали головокружение. – Ша! Замри! – подняв руку, я остановил красноречие собеседника. – Во-первых, здравствуйте и вам. Во-вторых, вы, товарищ, не суетитесь и не бойтесь. Грабить вас никто не собирается. Столоваться тоже. На вынос покупать будем. Заостряю внимание – покупать, а не забирать! А сюда мы пришли, потому что нам нужно восемь-десять литров керосина. Есть керосин? Мужик кивнул, а потом, стирая искусственную улыбку, растерянно произнес: – Но столько нету-с. Это может только у Тихона Селиверстыча в лавке… Токмо он надысь за товаром убыл-с… Я удивился: – Не понял. У тебя что, десяти литров керосина не найдется? Да тут только на освещение твоей коммерции, – ткнув пальцев в пустой зал, пояснил что имелось в виду, – немногим меньше уходит. Мужик, хлопая глазами, смотрел на меня. Я тоже молча смотрел на него, смутно подозревая, что мы в чем-то друг друга не понимаем. Через пару секунд молчания владелец вырвиглазной рубахи решил уточнить: – Ваше высокоблагородие, а литр – это сколько, ежели в ведрах считать? Хлопнув себя ладонью по лбу, я чуть не расхохотался. Ну да – вот она причина непоняток! Ведь уже не первый раз сталкиваюсь с разным подходом в определении мер и весов. Метрическая система (пусть и не обязательная к применению) вроде лет двадцать назад была принята, но Россия страна консервативная, поэтому на нововведение все забили и упорно пользуются фунтами, саженями и прочими четвериками. Поэтому, убрав руку от лица, пояснил: – Так, гражданин, нас благородиями больше не называй – огорчимся. У советской власти обращение ко всем одно – «товарищ». Понял? Вот и замечательно. Про литры забудь. Нам нужно четыре четверти, или одно ведро керосина. Столько есть? – Бизнесмен радостно закивал. – Совсем хорошо. Еще нужен кусок чистой ветоши… где-то метр на ме… э-э… аршин на аршин. Ветошь можно кусками. И десять бутылок водки. Трактирщик чуть не подпрыгнул: – Помилуйте-с. Водки давно нет-с[17]. Но для особых клиентов-с у меня есть отличный пшеничный самогон двойной выгонки! – Точно не ханжа[18]и не политура? А то ведь, если что-то не так, мы вернемся – и живые позавидуют мертвым. – Да как можно! Богом клянусь, что… Прерывая его, я махнул рукой: – Ладно. Тару покажи. – Виноват-с? Уловив состояние собеседника, я уточнил: – В чем ты свой самогон продаешь: – Секунду-с! Мужик резво рванул в глубь помещения и очень скоро продемонстрировал бутылку, по виду чуть больше чем пол-литра, заткнутую деревянной пробкой. Ого! Это прогресс! Были опасения, что он мне сейчас четверть продемонстрирует. Или вообще глиняный кувшинчик типа глечика. Стеклянная тара в деревнях сейчас не то чтобы дефицит, но близко к этому. Только, видно, трактирщик, испуганный ночными гостями, решил растрясти сокровенную заначку, лишь бы мы убрались поскорее. Окинув взглядом пузырь, я кивнул: – Да. Вот таких десять бутылок. И сразу прикинь, чем тебе оплату лучше получать? Рублями или марками? Хозяин, имея какие-то свои планы, непатриотично выбрал иностранную валюту (которой у нас после обирания офицеров расстрелянного вагона вполне хватало) и даже всучил мешок и пару корзин для переноса покупок. Поблагодарив шустрого мужика, я повернулся уходить, при этом дольно громко говоря своим сопровождающим: – Ну вот, теперь и отметим это дело и от вошек избавимся[19]. Теперь хоть весь мойся в этом керосине! Если мои спутники и удивились таким словам, то прямо сейчас я ничего объяснять не собирался. Ведь хозяина кабака немцы обязательно станут допрашивать. И мне вовсе не хотелось, чтобы до них раньше времени дошла идея «коктейля Молотова». А так узнают, что залетный отряд приобрел водку для души и керосин для тела. То есть ничего необычного, кроме того, что за товары было заплачено. Для нынешних времен это редкость. Народу все больше расписки за забираемое совали (или сразу в морду), а не деньги. В общем, оставив сельского ресторатора в покое, мы вернулись обратно. Корзины с пузырями я вручил Маге, для охраны и обороны, а то народ, привлеченный их заманчивым треньканьем, словно невзначай стал скапливаться вокруг покупок. Но я популярно объяснил, что сие не для пития, а исключительно для обеззараживания и наркоза и будет передано нашему батальонному Пилюлькину. Личный состав разочарованно выдохнул, опять разбредаясь по местам. А ближе к часу ночи я пихнул посапывающего рядом Трофимова: – Подъем, гроза морей! Воевать пора! Гришка как будто и не дремал, вскочил, потянулся и, зевнув с завыванием, уточнил: – Все делаем, как обговаривали? – Угу. А задумка у нас была не особо сложная. Костры, зажжённые немцами, уже прогорели. Горючее из керосинок погасло еще раньше. Этими несколькими лампами противник думал осветить подходы, но их разбили еще во время первой перестрелки. Так что теперь несколько групп невидимками потопали на позиции. Тьма была – глаз выколи, поэтому ребята двигались на ощупь. Пятеро ушли минировать заднюю стену амбара. Еще двое поползли к примеченной заранее ямке за бочкой. Прямо под пулемет. У них особая задача. Остальные сосредоточились напротив своих объектов штурма. Выждав минут пятнадцать (чтобы минеры наверняка успели все сделать), я скомандовал приступать к действию, и мы, не высовываясь, заорали «Ура!». Немцы тут же переполошились, принявшись обстреливать темноту. Пулеметчик так вообще старался больше всех, поливая от души длинными очередями. В этот момент парочка за бочкой подняла привязанную к палке световую гранату. Разглядев брызгающий искрами огонек огнепроводного шнура, я заорал: «Глаза беречь!» и прикрыл лицо ладонью. Но вспышку ощутил даже так. Со стороны немцев стрельба почти сразу прекратилась, зато донеслись неразборчивые вопли. Ну а чего вы хотели? Когда мы заорали, все противники уставились в сторону шума и теперь, кроме радужных кругов, перед собой ни фига не видят. А секунд через тридцать шарахнул взрыв, и в амбаре началась потеха. Судя по красноватым отсветам, от взрыва там что-то загорелось (либо жерди крыши, либо зерно в мешках), что дало подсветку, поэтому пулеметчиков с поддержкой положили быстро и сразу. В это же самое время остальная братва мочила фрицев в других строениях. Закончилось все буквально за несколько минут. Как итог – у нас еще двое раненых. Со стороны немцев – трое пленных и целенький пулемет, который, в отличие от «максима», имел не колесный, а четырехногий станок. Долго не рассусоливая, послал людей тушить амбар, а сам занялся пленными. Все они были из жилого дома и попали под вспышку, поэтому, выронив оружие, занимались внезапно испортившимся зрением, не принимая участия в бою. За счет этого и выжили. Не все – в горячке наши завалили и тех, кто сопротивлялся, и даже тех, кто не отсвечивал. Вот этим конкретно – повезло. Хозяевам дома, к слову, также повезло, потому что оккупанты проявили несвойственную европейцам гуманность и заперли пейзан в подполе еще с вечера. А то бы мои ребята впотьмах особо не разбирались, кого валить… Придавленные внезапными перипетиями судьбы немецкие тыловики вообще ничего не скрывали и не запирались, так что допрос прошел довольно быстро. Немецкий, в отличие от английского, я знал не очень хорошо, но и этого вполне хватило, чтобы понять друг друга. А мы с Гриней, получив информацию, стали чесать репу. Что сказать – за подмогой немчура все-таки послала. Двоих, на лошадях. Унтер у них был бывалый, поэтому решил подстраховаться и заявил, что Квашино с утра будет атаковать не менее полусотни бандитов непонятной цветовой принадлежности. Угу… при этом наши доблестные разведчики так никого и не перехватили. Значит, утречком со стороны Дьяково надо ждать гостей. Ну а сами пленные пояснили, что на станции в общей сложности расквартировано до роты противника. При этом из боевых – два пехотных взвода. А остальные такие же, как они, тыловая шушера. Шушеры много, так как они обслуживают несколько складов, куда собираются продукты для отправки в Германию. Там же находится склад амуниции, на который не далее как позавчера поступила партия сапог. Вот эти самые сапоги нас и зацепили. Чтобы было понятно – с обувью в батальоне дело обстояло не очень. И даже очень не очень. В нынешние времена синтетики ведь еще не было. И резиновые подошвы не получили большого распространения. Использовался исключительно naturel. Клей, кожа, дратва, деревянные или латунные гвоздики. И как за ботинками или сапогами ни ухаживай, представьте, во что это все превращается после сезона активной эксплуатации? А на наших складах – шаром покати. Нет, я подозревал, что у кладовщиков что-то в заначке есть, но развернуться мне не дали. Прибежало все ростовское начальство и предотвратило вдумчивое дознание с последующими расстрелами. Тогда, чтобы успокоить нервничающего Чура, из каких-то фондов они наскребли десять пар ботинок. А что мне эти десять пар? Можно было бы пойти другим путем и попробовать купить, но оптом вообще никто не торговал, а одиночные пары погоды не делали, да еще и стоили, как будто эти опорки лично Фаберже точал. В общем, обувь сейчас это стратегический продукт. Конечно, можно было отмародерить пущенный под откос эшелон, но там я просто протормозил. И не то чтобы протормозил, просто мысли не появилось возиться в той кровавой каше, что мы сотворили. Там даже на подходах блевать тянуло, а уж внутрь лезть… И тут вдруг выясняется, что буквально под боком целая куча столь замечательного ништяка. Ну а главное, сам по себе захват станции заставит немцев призадуматься и не столь рьяно переть вперед. И, конечно, обязательно выделить какую-то часть сил для изничтожения зловредных партизан. От размышлений меня отвлек Трофимов: – Ну что, командир, немцев – в расход? Глядя на возбужденного зама, я покачал головой: – Григорий Иванович, откуда у вас столь кровожадные мысли? Вот на хрена их стрелять? Тот несколько растерялся: – Но ты же сам говорил, что мы в рейде пленных не берем? Что их девать некуда? – Правильно. Так и говорил. Но вот конкретно эти – во-первых, активно сотрудничали, а во вторых, это не боевая единица врага, а шелупонь тыловая. Пленные, к слову говоря, действительно выглядели довольно уныло. И вовсе не из-за плена, а изначально. Один совсем щегол с тонкой шеей и косящим левым глазом. А у остальных морщины были глубиной с каньон, и общая обшарпанность морд наводила на мысли о доме престарелых. То есть три явно нестроевых типа. Нет, их можно было бы шлепнуть, но я помнил слова своего первого командира, которые сейчас и воспроизвел: – Ты, Гриня, имей в виду, что ад – он не резиновый. И сдерживай порывы своей широкой души. Хоть иногда. Если есть возможность кого-то просто так не убивать – не убивай. Зам на пару секунд задумался, а потом язвительно хмыкнул: – Надо же! Не ожидал от тебя такой мягкости и этих поповских штучек. Ад, рай… Я вот в Бога вообще не верю! И гордо задрав нос, скосил в мою сторону хитрый глаз. Дескать, что на это ответишь? Блин! Я уже давно знаю, что мой нынешний личный состав (за редкими исключениями) вообще сильно напоминает сборище дефективных подростков с сильными криминальными наклонностями и околоуголовными понятиями. Вроде все совершеннолетние, но, сука, постоянно нарываются и проверяют командира на вшивость. Нет, обычные срочники и в мое время не сильно блистали (а чего еще ожидать от сборища малолетних долбоклюев, самому старшему из которых двадцать лет)? Но все это было не настолько гипертрофированно. Тут же, после революции, у людей, независимо от возраста, вообще планку сорвало, и они с нескрываемой радостью и удовольствием крушат все нормы правил и морали. Вот и Гришка с гордостью заявил о своем атеизме. Мол – знай наших! А ведь раньше за подобное следовали довольно жесткие репрессии. Но попы в свое время сильно перегнули и теперь получают обратку. Зам же своим заявлением показывает, что он в первых рядах ломателей устоев, а командир, значит, ретроградствует, вспоминая какие-то эфемерные понятия гуманности и апеллируя к загробной жизни. Вот что этому жизнерадостному орясине ответить? Я лишь вздохнул: – Поверь, ему глубоко по фигу, веришь ты в него или нет. Главное, чтобы он верил в тебя… От столь неожиданной сентенции Трофимов выпал в глубокий осадок, а я, соображая, куда можно сунуть пленных немцев, хлопнув себя ладонью по лбу, вспомнил: – Блин! У нас же еще офицерики в бане сидят! В общем, произвели рокировку и поменяли нынешних и бывших пленных местами. Допрос неудачливых офицеров производили в опустевшем трактире. Почему опустевшем? Просто, как выяснилось, немцам о нападении рассказал именно сельский бизнесмен. То-то он так трясся, когда мы к нему в первый раз пришли. Я считал, что хозяин ограбления боялся, а тут вона как получилось… В общем, пока мы с фрицами разбирались, свалил местный ресторатор, оставив на охране собственности какую-то бабку и пацана лет пятнадцати. Ну а нам что? Помещение достаточно большое. Опять-таки освещение есть. Вот там, расположившись за столом, и принимали вояк. Их (как и говорили мальчишки) было трое. Поручик, штабс-капитан и целый подполковник. Все трое были с румынского фронта, хоть и служили в разных дивизиях. Пробирались, по их словам, до дома, до хаты. Документов не было ни у кого. Я думал, немцы забрали, но оказалось, что нет. Это еще «небратья» постарались, от которых они вообще чудом ушли, положив патруль и последующую погоню. Во время этой погони с перестрелкой потеряли двух своих товарищей. А уже здесь в селе еще одного немцы застрелили. Просто у остальных патронов уже не было, но вот у невезучего ротмистра сохранилось три штуки. Немцам от его выстрелов было ни холодно ни горячо, а ротмистр, за свою горячность, переселился под землю. Офицеры о своих приключениях говорили много и охотно. Лукавили только насчет конечного пункта назначения. Почему я так считаю? Да вот фиг его знает – чую и все. Поэтому поднятием руки остановил очередного рассказчика и обратился к старшему: – Так, тащ полковник (сука, сбился из-за трех звездочек на двухпросветном погоне и назвал подполковника – полковником), то, что вы не под Радой остались, это уже вам в зачет. Значит, с людьми, легшими под немцев, никаких дел иметь не захотели. Меня реально интересует один вопрос – вы к Деникину идете или к Краснову? Допрашиваемые хором принялись доказывать, что это не так, но я прекратил базар: – Если включить логику, то мой вопрос можно даже снять. К Краснову в основном идут казаки. При этом Краснов вась-вась с немцами, с которыми вы не захотели иметь никаких дел. Чубов и лампасов я на вас не наблюдаю, поэтому выбор невелик – Деникин. Непонятно только, чего вы с Дроздовским сразу не пошли? Хотя стоп – отставить. Дроздовский ведь тоже немцам подлизывал… Тут влез Трофимов: – И доподлизывался! Наш отряд ряшку начистил этому полковнику. И ему и офицерью, что с ним шли! Всех положили! Штабс-капитан, до этого лишь изредка поднимающий какой-то мутный взгляд от пола, вдруг вскинулся и, ощерившись, выдал: – Лжешь, собака! Не могли вы, сиволапые, Михаила Гордеевича разбить. Мозгов у вас для этого маловато.