– По подразделениям как-то делились? Боцманмат пожал плечами: – Дык особой нужды не было… – Понятно. Тогда порекомендуйте мне троих грамотных и авторитетных товарищей. Будут командирами взводов. Григоращенко пожевал губами, после чего выдал: – Может, мы на собрании комитета это предварительно обсудим? – Не-е, боцманмат! Кончились обсуждаловки! Или мы нормальная воинская часть, или сборище либерастов! Собрание сможет только утвердить мое решение! А вы что, сами не в курсе, кто есть кто? Или ответственность на себя брать опасаетесь? Собеседник неопределенно хмыкнул и, подумав несколько секунд, ответил: – Данилов, Городецкий и Липатов. Бывшие унтер-офицеры. Ребятки грамотные и умелые. Люди их слушают и за ними идут. – Понятно. Благодарю. Постойте пока здесь. Сделав пару шагов вперед, оглядел выровнявшийся строй и скомандовал: – Отря-яд! Равняйсь! Смирно! Всё. Они мои. Еще недавно оборзевшая матросня, выполняя команды, застыла в неподвижности. А я продолжил: – Вольно! Липатов, Городецкий, Данилов, Трофимов, ко мне! Вызванная четверка быстро подошла и, покосившись на Григоращенко, четко козырнула, представляясь. Вот! Умеют же, когда захотят! Пожимая руки, я представился в ответ и поставил задачу: – В общем так, товарищи. Отряд необходимо разбить по взводам. Взвод – тридцать человек, включая командира. Командир первого взвода – Липатов. Командир второго – Данилов. Командир третьего – Городецкий. Справитесь? – получив утвердительные кивки, продолжил: – Взвода разбить на отделения, по десять человек. Командиров отделений назначаете сами. И смотрите – кумовства не разводить. Вам с ними в бой идти. Так что назначайте наиболее толковых, невзирая на личные симпатии. Понятно? Хорошо. Далее, у нас будет взвод управления. Не пучьте глаза. Он так называется не потому, что вами управлять станет. Потом объясню, почему такое название. Командир взвода – Григоращенко. Вас там меньше всех получается, поэтому, Матвей Игнатьевич, в ваш взвод вольются мои люди. Все фронтовики. Унтера. Так что ты их, пожалуйста, не притесняй. Чтобы не было этого – «пяхота, костяная нога»! Угу? Да, там еще один будет… студент. Вот этого можешь притеснять, как хочешь. Поможешь Федору человека из него делать. Ну, я потом вас с Федей еще друг другу представлю. Что еще… Да, чтобы понимали – ваш взвод всегда возле меня. Основная задача – обеспечение отряда и мой последний резерв. Так. У нас остался Трофимов. Хм… владелец большой пушки. Да ладно тебе – не кривись! Позвольте вам представить, товарищи – заместитель командира Особого ударного отряда, Трофимов Григорий… как тебя по батюшке? Вот. Григорий Иванович. Да, еще – комиссара я вам позже представлю. Он сейчас пропитание на всех добывает. На этом у меня всё. Командирам взводов приступить к формированию подразделений! Списки личного состава передать командиру взвода управления. Все свободны! Кроме Трофимова. Ты, Гриша, со мной пойдешь. Новоиспеченные взводные, козырнув на прощание, разбежались выполнять порученные задачи. А мы, втроем, направились в сторону казармы. * * * Теперь понятно, почему я улыбался? Нет, разумеется, у меня никто не занимался шагистикой и уставщиной. Это явный перебор. Тут и до бунта могло бы дойти. Взаимоотношения были, скорее, как в партизанских отрядах времен Великой Отечественной войны. И личный состав мог гундеть, высказывать претензии, только я очень старался, чтобы все недовольство высказывалось уже после выполнения приказа. Но даже это (то есть типа невиданное ущемление прав матросского комитета) вызывало недоуменный ропот и круглые глаза посторонних «красных». А мои ребята постепенно привыкали. И даже где-то находили интерес в происходящем. Как же, ведь именно они являлись примером армейских взаимоотношений, которые будут приняты во всей Красной Армии. Что говорить, даже ростовские дамы полусвета отдавали предпочтение именно моим матросикам, выгодно отличавшимся от остальной солдатни выправкой и поведением. Да уж, хорошо, что презервативы уже изобрели… Ну а мне оставалось только по чуть-чуть подкручивать гайки. Понемногу, но каждый день. Вот как раз через этот самый матросский комитет. Люди там подобрались вполне вменяемые и против пояснений, почему надо делать так, а не иначе, не перли. По этому поводу к нам даже Шамов приезжал посмотреть, что за хрень в Особом ударном творится. Ну я и выдал главному чекисту свое видение армии да причины наших частых поражений. Поспорили. Даже поорали от души, но тот уехал очень задумчивым, вслух сожалея о временной невозможности так же организовать и остальные подразделения. Правда, обещал хорошенько проработать этот вопрос. Мы же две недели занимались боевым слаживанием. Взвод в наступлении. Взвод в обороне. Рота в наступлении… При этом, зараза, современные мне боевые уставы здесь не играли практически совсем. Приходилось многое придумывать самому. Ну, или вспоминать. Нет, тут и ежу было понятно, что важнейшим фактором является мобильность и огневая мощь. Из вышеперечисленного у нас были винтовки, один ручной пулемет (тот самый «мадсен» Павлова) да собственные ноги. Пришлось для начала добывать и покупать лошадей. Немного. Хотя бы для разведки. Потом неожиданно (в первую очередь для меня) одна лошадка заболела и чуть не сдохла. Блин. Я как-то упустил из вида, что это живые существа, а не автомобили. И мореманы у меня почти все городские, поэтому вопрос прощелкали. Хорошо, Демид вмешался, подняв кипиш. Пришлось искать штатного ветеринара. Я ведь сам на лошадях только ездить умею. Достаточно неплохо. Это еще с детства, с того забайкальского поселка. Да и потом в жизни достаточно часто с четвероногим транспортом дела имел. Но одно дело уметь ездить и совсем другое – врачевать. Я же не коновал… Ну а потом, после ветеринара, понадобился и свой отрядный человеческий лекарь (когда на матросах пошли потертости от частых маршей, да еще и перелом руки приключился). Будете смеяться, но у нас появился даже свой кузнец! Потому что кони, сука, имеют свойство расковываться, а лошадиный доктор категорически отказался забивать им гвозди в ноги. И еще. Так получилось, что к нам постепенно прибивались разные люди. Причем совершенно посторонние. Тут, вообще интересно получилось. Все началось с того, что буквально с первого дня в местном актовом зале (или как там это помещение называется) я, с комиссаром Лапиным, проводил вечер вопросов и ответов. Пояснял, какая будет армия. Пояснял, какая будет страна. Пояснял, какой будет мир. Первые пару дней там присутствовали только члены матросского комитета. Но с каждым днем народу становилось все больше и больше. Сначала только свои. Потом стали появляться люди в солдатских шинелях. Откуда-то даже гражданские проникали. Поначалу все происходило на ногах, но уже на третий день зал был заставлен скамейками, и я, блин, как стендапер, давал сольные выступления. Народ при этом также принимал активное участие. Правда, не как на митингах. Мне совсем не нравилось перекрикиваться, поэтому желающие задать вопрос поднимали руку и выходили на возвышение, где я располагался. Представьте мое удивление, когда на четвертый день там уже выстроилась очередь из желающих, еще до начала всего процесса. Ну а результатом всего этого общения стало появление рекрутов, стремящихся примкнуть именно к нашему отряду. Как-то пришли два десятка солдат. Как есть, строем и оружные. Попросились в часть, с аргументом – «у вас порядок». Пятеро студентов (при виде них я сильно испугался и сразу послал коллег Бурцева на хутор, бабочек ловить). Но ребята оказались настойчивы, да и с головой дружили. Куда тут деваться? Матросский комитет к ним отнесся вполне благосклонно. А вот пятерых юнкеров встретил весьма настороженно. Пришлось объяснять водоплавающим, что и как. Парни прониклись и через несколько дней совместных учений даже выдали недоучившимся курсантам тельняшки. Типа, в знак принятия в свои ряды. Так что теперь бывшие юнкера ходили везде с расстегнутым воротом пехотной гимнастерки, демонстрируя всем желающим «морскую душу». Честно говоря, это я им подсказал такое странное нарушение формы одежды. А народу понравилось. Но отношение к юнкерам я на заметку взял, и поэтому, когда после очередных вечерних выступлений, ко мне подошел человек в офицерской шинели и фуражке с невыгоревшим пятном от кокарды, пришлось заниматься мощной предварительной подготовкой. Будь у меня обычная пехтура, вопрос бы настолько остро не стоял. Но вышло так, что мореманы к офицерам испытывают крайнюю идиосинкразию. И чувства эти взаимны. В причины углубляться не станем, но если я просто представлю нового человека перед строем и попробую продавить его кандидатуру, то возможно всё, вплоть до бунта. Поэтому зачем нарываться? Будем начинать помаленьку. Начнем бороться с радикализмом именно с матросского комитета. Ух, как они тогда вопили. Как будто и не было всех наших предварительных разговоров. Даже спокойный Григоращенко высказался в смысле, что «не примет его братва». Но, как я и говорил, у меня уже все было готово. Поэтому, загрузившись в три пролетки и взяв пулемет (к тому времени у нас уже было два «максима»), мы поехали за город. И не просто за город, а к определенному месту. Мы здесь уже вчера с поручиком Михайловским порезвились (я ведь говорил, что командир должен быть умнее и хитрее своих подчиненных?). И сейчас расставили взятые в казармах мишени, повесив их на прутики, а сами вместе с пулеметом ушли далеко за бугор. После чего я предложил носителям бескозырок поразить цели. Ага, те самые, которые остались за холмиком. Комитетчики сильно задумались (мишеней-то не видно). Тогда я предложил сделать то же самое Михайловскому. Помог ему немного переставить пулемет. Ну да. Как раз в то место, откуда его пристреливали (блин, как мы вчера собирали гильзы, чтобы ни одна предательски не попалась на глаза, это еще та песня). И поручик, проверив винты настройки прицела, лихо отстрелял пол-ленты. Что сказать? В мишенях были попадания. Не во всех, но были. Тут все правильно. Навесной пулеметный огонь в принципе малоэффективен, а без пристрелки так и вовсе неэффективен. Только вот пристрелка, пусть и тайная, но была. И поэтому сегодняшнее выступление виртуоза-пулеметчика произвело на матросню неизгладимое впечатление. Теперь настал мой черед вопить. Я тыкал носом комитетчиков, при этом вспоминая все наши прошлые беседы. Обращал внимание на их невеликие умения. Язвительно говорил, что они себя новой аристократией почувствовали, обзывая их коммунистическими барами, а стоящего рядом поручика быдлом и черной костью, вся вина которого состояла в том, что он родился не в той семье. Предлагал мореманам окончательно почувствовать себя аристократией и выпороть его на конюшне. Все возражения пресекал их же словами, сказанными мне накануне. В общем, сломались комитетчики. И остальных потом убедили, что смотреть надо на человека, а не на его происхождение или профессию. При этом (я как-то случайно подслушал) активно пользуясь моими словами и аргументами. Кстати, интересную вещь заметил, общаясь с аборигенами. Очень мало кто из них умел выворачивать слова так, чтобы превращать черное в белое. Нагло врать тоже плохо получалось. Тут же выкупались. Как-то красиво и гладко ответить на необоснованные наезды мало кто умел. И лохами их ведь не назовешь. Просто бросалась в глаза какая-то общая наивность людей. В общем, они почему-то сильно напоминали жителей СССР в девяностые годы. Они так же верили средствам массовой информации. Так же покупались на любой развод расплодившихся кидал. Так же разинув рот слушали завиральные обещания очередных ораторов. Ну это все лирика. А вот то, что у меня получилось переубедить радикально настроенный личный состав, сильно радовало. Поэтому, когда к нам пришли два прапорщика и один подпоручик, то особого шума даже не было. С ними просто плотно переговорили, после чего бывшие «благородия» были зачислены в наш отряд. С не «белой костью», желающей влиться в ряды Особого ударного, все было еще проще. А к концу месяца, после получения очередной телеграммы от Жилина, я понял, что более-менее спокойные дни для нас закончились. Все дело было в Брестском мире. В моем времени его заключили еще в начале месяца, на самых поганых условиях. Но сейчас (при мощнейшем давлении Ивана) революционное правительство крутило, вертело, дважды прерывало переговоры и жестко отстаивало свои требования. В конце концов, немцам это надоело, и они, окончательно прекратив контакты, пошли в наступление. А до немецких передовых частей было всего километров триста… Глава 10 Нет. Это не юг. Это какая-то фигня! Либо вопли насчет глобального потепления действительно имеют под собой место. Ну сами посудите. Во дворе начало апреля. При этом дождь, ветер и температура около ноля. А мы всей толпой в чистом поле. Когда у меня шинель стала льдом покрываться, я уж подумал, что все, полный кирдык настал – сейчас людей переморожу, потом они заболеют и мое войско уполовинится. Хорошо еще, по пути попался довольно большой хутор, в котором мы и разместились. Хозяева, к слову сказать, нашему приходу совершенно не обрадовались. Но я заверил, что безобразий не будет, а несколько купюр окончательно примирили их с неизбежным. Мага, правда, удивился такому расточительству. В его кудлатой голове совершенно не укладывалось – зачем платить, если можно не платить? И даже наоборот – навариться. Мы же несравненно сильнее? Значит, надо выгрести все продовольствие, попользовать дочерей и жен хозяев, забрать все более-менее ценное, недовольных избить и быть счастливым. Что с него взять – дикий человек, дитя гор. Этот абрек меня настиг незадолго перед выходом подразделения. Я еще был у себя, когда Бурцев его привел. Серега отбил Чендиева у часового, который уже хотел отоварить прикладом хватающегося за кинжал человека в бурке. Тогда, глядя на классическую (в бурке, черкеске, весь в кинжалах и газырях), полностью экипированную фигуру высокогорного бандита, я очень удивился: – Мага, а ты откуда взялся? И как вообще меня нашел? Рыжеватая борода раздвинулась в улыбке: – Вот. Все свой дел сделал. Тыпэрь долга пришел давать. Долга жизны. Со старик нашим говорыл. Они сказали – да. Нада так дэлат. Всыгда радом с тобой буду. Да. Пока нэ отдам. Блин. Мне только «чеха» в виде телохранителя не хватало! Поэтому, предложив гостю разоблачиться, я пригласил его к столу и на секунду задумался, чем же его угостить? Думаю, сало смаковать он точно не будет. Хорошо, самовар еще горячий. И сушки есть. В общем, как культурный человек, вначале угостив старого знакомого (он ведь мне буквально с первого дня известен), я решил обозначить свою позицию: – Магомед. Давай сделаем так. Долга никакого нет. Ты его отдал сразу, когда конвоира загрыз. Поэтому благодарю тебя за встречу, а сейчас собирайся и иди домой, в семью. К детям. К родителям. У тебя же свои дела есть? Вот и иди их делать. Расслабленный Чендиев, не выпуская сушку, умиротворенно улыбаясь, кивал на мои слова, и я уже подумал, что дело в шляпе. Но не тут-то было! Дождавшись окончания моей речи, собеседник встал и, упрямо наклонив голову, ответил: – Нэт, Тшур. Долга ест, нэ когда вмэстэ дралысь. Долга, когда мэна нэ оставил там. А тыпэр ты большой чэловэк. Командыр большой отрад. Знаю – воеват будэш. Я с тобой. Буду закрыват от врага. В общем, как я ни отбрыкивался, ничего у меня не получилось. Ну не пинками же его гнать, в самом деле? Пришлось брать с собой. Но, по-моему, воинственный чеченец до сих пор лелеял надежду, что я являюсь просто предводителем очень крупной банды и впереди нас ждет богатая добыча, а лично его еще и немеркнущая слава среди соплеменников. Хорошо хоть с дисциплиной у Маги никаких проблем не было и слушался он беспрекословно. Ему бы еще русский нормально подучить… В общем, на хуторе, в тридцати километрах от города, мы проторчали два дня. К тому моменту свинцовые тучи разошлись, и солнце, поняв, что на улице все-таки весна, стало нормально пригревать. И вот наш отряд снова топает по степи. А я все обдумываю свою авантюру. Никто ведь нас сюда, навстречу противнику не посылал. Да и кто бы это мог сделать? Ведь Жилин даже предположить не мог, что встретит меня в Ростове. Матросов он вез как свою охрану и часть будущего экипажа бронепоезда, уже почти собранного и должного подойти позже. А другую часть рассчитывал раскидать по существующим подразделениям, с целью укрепления боевой стойкости местных красных отрядов. Угу… а то ведь бегают краснюки, нарвавшись даже на более малочисленного противника, аж шинели заворачиваются. Матросы же обычно держатся дольше других. Не потому, что храбры как львы. Нет, бегать им не дают форс и понты. То есть вне боя, поглядывая на всех свысока, они просто не могут под пулями поддаться панике, как остальные. Весь авторитет в этом случае брякнется в такую выгребную яму, что проще застрелиться. Чтобы было понятнее: матросня – это как десантура в наши времена. Не скажу, что подготовка в ВДВ как-то особо круче обычной пехотной, но у них в голове постоянно культивируется, что они лучшие. И там, где пехотинец вполне может свалить, у синего берета такой возможности нет. Типа – а что люди скажут? А что свои скажут?! Поэтому возможность купания в фонтанах на праздники надо не просто заслужить, но и постоянно доказывать свое право на это. Как в бою, так и в жизни. Вот и у мореманов сейчас нечто подобное происходит. Я же в военачальники не рвался совершенно. Мне надо было просто собрать сравнительно небольшой отряд реально надежных людей. Собрать, обкатать и вместе с ними двинуть проверять ближайшие золотые закрома. Про наличие Ивана я ведь не знал и рассчитывал, что с деньгами поправить положение в России у меня получится гораздо лучше и быстрее, чем без денег. Но появление Жилина спутало все карты. Нет, создание своего отряда по-прежнему оставалось на повестке дня. Только долгие поиски стали не нужны. Иван убедил меня взять матросов, а потом уже из них выбрать необходимых людей. Врал ли я водоплавающим, когда говорил, что они станут теми, с кого начнется РККА? Нет, не врал. Просто не сказал, что они станут одними из многих. У Жилина и товарища Арсения (это который Фрунзе) большие планы на армию. Мы это тоже с Иваном обсуждали той длинной ночью… Потом я был представлен руководству Республики. Причем все обставлено было достаточно хитро. То есть мой отряд становился к ним на полное довольствие, но при этом прямые приказы они мне отдавать не могли. Просьбы о помощи – ради бога. Но приказы только через Питер и Жилина. Те все равно были рады, так как войск в городе вроде много, но их поведение в будущих боевых столкновениях находилось под большим вопросом. Да и без всяких столкновений тоже… Тут я вспомнил лично виденных несостоявшихся насильников и мысленно согласился. Ну а сам я начал воспитывать своих людей. И не только своих. Что, думаете, зря проводил эти ежевечерние беседы? Там же народу по несколько сотен человек в зал набивалось. Вот из них набирал и будущую агентуру, и будущих сподвижников. Это уже, разумеется, исключительно после приватных бесед (благо для сна мне сейчас часа три хватает выше крыши). Да и просто в отряд люди ломились, как на буфет вокзальный. Слухи-то, они быстро расходятся. Если бы всех рекрутировал, то уже несколько тысяч штыков пришлось бы кормить. Но мне вовсе не нужно было количество. Мне нужно было качество. Поэтому и не мог упустить два десятка пеших разведчиков с Румынского фронта. Тем более они сами пришли. Да и другие – пехотинцы, юнкера, офицеры, казаки… Правда, оставлял после собеседования исключительно штучные экземпляры. Вот так, вроде понемногу, но вырос Особый ударный отряд почти в два раза. Мы бы и дальше продолжали боевое слаживание, но тут – вызов в штаб гарнизона и передача телеграммы от Жилина, на мое имя: «Переговоры с немцами закончились неудачей. Альфа. Идем ленточкой. Полем, сизый дым. Пять дней. Держи буфет». Я лишь хмыкнул, прочитав ленту сообщения. Насчет немцев – другого и не ожидалось. А вот «Альфа» и все остальное это уже интереснее. В прошлый раз Дроз-довский, имея полторы тысячи бойцов, выбил красных из Ростова одним ударом. Угу, все двадцать пять тысяч бежали впереди собственного визга. А сейчас сообщалось, что он идет по степи, и мне предлагается продержаться против него пять дней, до прихода какой-то помощи. Интересно, что за помощь? Может, бронепоезд все-таки доделали и его сюда срочно направляют? Не зря ведь про ленточку говорилось. Неплохо было бы. Бронепоезд нынче это сила. А если к нему добавить пару тысяч нормальных бойцов, то враг обрыбится. Хрен ему, а не «буфет», то есть все огромные запасы продовольствия и снаряжения, собранные в Ростове. Значит, что мы имеем? Фрицев (которые прежде чем сюда прийти, будут воевать с разрозненными частями русской армии, которая еще считает их врагами) и отряд наиболее «патриотичных» офицеров, во главе с Дроздовским. Этот хитровытраханный российский полковник заявил, что войска кайзера не являются его противниками. И воевать он желает исключительно с красными. При этом кулуарно объясняя остальным, что будет идти впереди немцев с целью предупредить население о приходе кайзеровких войск. Нет, понятно, что каждый выживает как может, и на большевиков у Дроздовского большой зуб, но думать-то хоть иногда надо? Башка ведь не только для ношения фуражки нужна? То есть этот поц, с оружием в руках, сейчас активно помогает врагам, совершенно не заботясь о том, что же будет дальше. А вообще, я для себя противоположную сторону просто поделил на две категории. Первая, это те, кто самостоятельно, своими силами (пусть даже и с мизерной финансовой помощью союзников) хочет удавить коммунистов. Этих я назвал государственниками и никаких особых претензий к ним не имел. Противники как противники. Люди отстаивают какие-то свои идеи, стремления, чаяния. Было бы странно, если бы их не было. Нет, драться с ними буду. И убивать буду. Но ненависти никакой не испытываю. А при первой же возможности, вместо стрельбы, попробую договариваться. Даже просто потому, что слово Россия для них не пустой звук и людей, на ее территории проживающих, они воспринимают именно своим народом. Недаром тот же Деникин, после начала Великой Отечественной, сказал гитлеровским эмиссарам: «Я воевал против большевиков, а не против народа. И с удовольствием стал бы сейчас командиром Красной Армии». Но на той стороне есть еще одна группа. Для себя я ее назвал «власовцами». Это те, кому насрать и на страну, и на народ. Те, кто в своей ненависти готовы стать союзниками хоть дьявола, лишь бы уничтожить коммунистов и людей, их поддерживающих. Даже невзирая на то, что это будет бо́льшая часть населения. Вот как раз типа Краснова или Доманова. Обидно, что Дроздовский к ним примкнул. Мне этот человек нравился. Правда, лишь до тех пор, пока не узнал о том, что он с немцами вполне спелся. С такими точно каши не сваришь и давить их надо до последнего. Я хмыкнул, вспомнив, как современные мне российские «общечеловеки» лицемерно причитали, говоря о необходимости примирения белых и красных в начале двадцать первого века. Но что тут примирять? Давно уже все примирились. Еще в сорок первом! Именно тогда сами белые и определились, кто есть кто. Кто с Россией, а кто с «арийцами». Но ведь «интеллигенция» не этого хотела. Они хотели примирения именно с Красновым, Шкуро и прочей мерзостью, которые вместе с нацистами нас мечтали уничтожить во время войны. Вот так вот – тупо уничтожить, как унтерменшей. И в мое время именно те, кто ненавидит свой народ, то пытаются обелить Власова, то памятник Краснову поставить, то доску Маннергейму в Питере воткнуть.