— Кто убил Уббу? — крикнул я ему. — Говори! — Так вести себя в церкви неприлично! — сердито проговорил Альфред. — Вот что убило Уббу! — объявил я и вытащил Вздох Змея, свой верный меч. Так я совершил еще одну ошибку. * * * Оказывается, зимой, когда меня держали в Верхаме вместе с другими переданными Гутруму заложниками, в Уэссексе был принят новый закон, согласно которому никто, кроме королевских телохранителей, не смел обнажать оружие в присутствии короля. Правило это не только защищало Альфреда, но и препятствовало смертельным ссорам между благородными людьми. И теперь, вытащив Вздох Змея, я невольно нарушил закон, и королевские воины ринулись было ко мне с копьями и мечами, но облаченный в красный плащ босой Альфред закричал, чтобы никто не двигался. Потом он пошел ко мне — и я увидел, насколько он разгневан. У короля были узкое лицо, длинный нос, вытянутый подбородок, высокий лоб и тонкогубый рот. Обычно он бывал чисто выбрит, но теперь отрастил короткую бородку, благодаря которой выглядел старше. Альфред не прожил на свете еще и тридцати лет, но выглядел на все сорок. Болезненно худой, часто недомогающий, он скорее походил на священника, чем на короля восточных саксов, потому что отличался бледностью человека, слишком много времени проводящего вдали от солнца в размышлениях над книгами… Однако во взгляде Альфреда, несомненно, читалась властность. То были очень светлые глаза, серые, как кольчуга, и непрощающие. — Ты ворвался в мою церковь, — сказал он, — и оскорбил Христа. Я вложил в ножны Вздох Змея, главным образом потому, что Беокка, пробормотав, чтобы я перестал валять дурака и убрал меч, стал дергать меня за правую ногу, понуждая спешиться и преклонить колени перед Альфредом, которого боготворил. Эльсвит, жена короля, смотрела на меня с неприкрытым презрением. — Его следует наказать! — крикнула она. — Ступай туда, — указал король на один из шатров, — и жди моего решения. Мне не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться: вокруг столпились королевские воины, все в броне и шлемах. И вот меня препроводили к шатру, я спешился и вошел. Внутри пахло пожухлой раздавленной травой. Дождь стучал по матерчатой крыше, и кое-где капли его падали на алтарь, на котором лежало распятие и стояли два пустых подсвечника. Шатер, очевидно, служил личной часовней короля. Так или иначе, ждать там Альфреда мне пришлось долго. Молящиеся разошлись, дождь кончился, жидкий солнечный свет пробился между облаками. Где-то играла арфа, возможно развлекая во время обеда Альфреда и его жену. В шатер забрела собака, посмотрела на меня, задрала ногу на алтарь и снова вышла. Солнце скрылось за облаками, дождь опять застучал по парусине, а потом у входа появились два человека, одним из которых был Этельвольд, королевский племянник. Ему полагалось взойти на трон Уэссекса после смерти отца, но из-за слишком юного возраста наследника вместо него короновали Альфреда, его дядю. Этельвольд застенчиво мне ухмыльнулся, пропуская вперед своего спутника, могучего сложения бородача лет на десять постарше. Тот чихнул, высморкавшись в ладонь и вытерев ее о кожаный плащ. — Весна есть весна, — проворчал верзила и свирепо уставился на меня. — Похоже, этот чертов дождь никогда не прекратится. Ты знаешь, кто я? — Вульфер, — ответил я, — олдермен из Вилтунскира. Я догадался, что передо мной двоюродный брат короля, весьма важная персона в Уэссексе. Вульфер кивнул. — И ты знаешь, кто этот проклятущий дурак? — спросил он, показав на Этельвольда, который держал сверток белой материи. — Мы с ним знакомы. Этельвольд был всего на месяц младше меня, и, полагаю, ему еще повезло, что дядя Альфред оказался добрым христианином, иначе племянник вполне мог бы получить нож в бок посреди ночи. Этельвольд был куда красивее Альфреда, однако отличался глупостью, легкомыслием и нередко бывал пьян, хотя в то воскресное утро выглядел более или менее трезвым. — Теперь я отвечаю за Этельвольда, — заявил Вульфер, — и за тебя. И король послал меня, чтобы тебя наказать. — Сказав это, он слегка пригорюнился и пояснил: — Его жена хочет, чтобы я вытащил твои кишки через твой вонючий зад и скормил их свиньям. — Вульфер сердито уставился на меня. — Ты хоть знаешь, какое полагается наказание тому, кто обнажает меч в присутствии короля? — Штраф? — предположил я. — Смерть, дурак, смерть! Прошлой зимой издали новый закон! — Откуда мне было об этом знать? — Но Альфред сегодня пребывает в милостивом расположении духа. — Вульфер проигнорировал мой вопрос. — Поэтому ты не будешь болтаться на виселице. Во всяком случае, не сегодня. Однако король хочет быть уверенным, что ты больше не нарушишь мира. — Какого еще мира? — Его мира, дурак! Он хочет, чтобы мы сражались с датчанами, а не кромсали друг друга. Поэтому ты должен поклясться, что впредь будешь хранить мир. — Прямо сейчас поклясться? — Угу, — кивнул Вульфер без всякого выражения. Я пожал плечами, и он принял это за знак согласия. — Так значит, это ты убил Уббу? — спросил он. — Я. — Так мне и говорили. — Он снова чихнул. — Ты знаешь Эдора? — Знаю, — ответил я. Эдор из Дефнаскира был одним из военачальников олдермена Одды и сражался рядом с нами в Синуите. — Эдор рассказал мне, что произошло, — продолжал Вульфер, — но только потому, что мне доверяет. Ради бога, перестань ерзать! Последние слова его были обращены к Этельвольду, который заглядывал под алтарный покров, наверное, в поисках чего-нибудь ценного. Альфред, хотя и не убил своего племянника, похоже, собирался уморить его скукой. Этельвольду строго-настрого запретили драться: не к лицу такое особе королевской крови. Вместо этого его заставляли учиться грамоте, чего Этельвольд терпеть не мог. Поэтому он в основном бил баклуши и проводил время, охотясь, напиваясь, предаваясь разврату и возмущаясь, что королем сделали не его. — Да стой ты смирно, мальчишка! — прорычал ему Вульфер. Я не смог сдержать своей ярости: — Говоришь, Эдор рассказал правду, потому что тебе доверяет? Получается, то, что случилось в Синуите, — секрет?! Да тысячи людей видели, как я убил Уббу! — Но Одда Младший присвоил всю славу себе, — ответил Вульфер. — А его отец тяжело ранен, и, если он умрет, Одда Младший станет самым богатым человеком Уэссекса. Он сможет собрать огромное войско и с помощью золота переманить на свою сторону всех священников. Зная это, люди не хотят его оскорбить. Они притворяются, будто верят Одде. А король и впрямь уже ему поверил. Почему бы и нет? Одда явился сюда со знаменем и боевым топором Уббы Лотброксона и бросил свои трофеи к ногам Альфреда, а потом встал на колени и вознес хвалу Богу, пообещав построить церковь и монастырь в Синуите. А что сделал ты? Ворвался на своей чертовой лошади в церковь посреди мессы и стал размахивать мечом в присутствии Альфреда. Не слишком умный поступок. Я с трудом сдержал улыбку: а ведь Вульфер прав. Альфред отличался удивительным благочестием, и самым верным способом преуспеть в Уэссексе было польстить этому благочестию, взяв с короля пример и приписав весь успех Богу. — Одда — засранец, — к моему удивлению, прорычал Вульфер. — Но теперь этому засранцу покровительствует сам Альфред, и этого тебе не изменить. — Но это я убил… — Да знаю! — перебил Вульфер. — И Альфред, вероятно, тоже подозревает, что ты говоришь правду, но верит, что ты совершил это благодаря Одде. Он думает, будто вы с ним вместе сражались с Уббой. Королю, скорее всего, плевать, какой ценой завоевана победа, но смерть Уббы — добрая весть, и привез ее Одда, вот почему солнце сияет сейчас над задницей Одды Младшего. И если ты не хочешь, чтобы королевские телохранители повесили тебя на высоком суку, ты помиришься с Оддой. Понял? — Да. Вульфер вздохнул. — Леофрик сказал, что ты можешь стать благоразумным, если тебя достаточно долго бить по голове. — Я хочу видеть Леофрика, — заявил я. — Это невозможно, — отрезал Вульфер. — Его отослали обратно в Гемптон, где ему и следует находиться. Но ты туда не вернешься. Флот отдадут под командование кому-нибудь другому. А тебе предстоит покаяние. Я сперва подумал, что ослышался. — Что-что мне предстоит? — Тебе придется предаться самобичеванию, — впервые подал голос Этельвольд и ухмыльнулся. Мы с ним не были друзьями в полном смысле этого слова, но не один раз пили вместе, и, похоже, племянник короля испытывал ко мне симпатию. — Ты должен будешь одеться как девчонка, — продолжал он, — встать на колени и унижаться. — Причем сделаешь это немедленно, — добавил Вульфер. — Да будь я проклят… — начал было я. — Ты в любом случае будешь проклят, — прорычал здоровяк, выхватил у Этельвольда белый сверток и швырнул его к моим ногам. То было одеяние кающегося грешника, и я не спешил поднимать его с земли. — Ради Господа, парень, прояви хоть немного благоразумия! Ты ведь женат, и у тебя есть земли, верно? Ну подумай сам, что же будет, если ты не подчинишься приказу короля? Неужели ты хочешь стать беглецом, объявленным вне закона? Хочешь, чтобы твою жену отправили в монастырь, а твои земли забрала церковь? Я уставился на Вульфера. — Все, что я сделал, — это убил Уббу и сказал правду. — Ты нортумбриец, — вздохнул Вульфер. — И я знаю, какие у нортумбрийцев обычаи, но пойми: здесь Уэссекс, и правит здесь Альфред. В Уэссексе ты можешь творить все, что угодно, только не мочиться на его церковь, а именно это ты только что сделал. Ты помочился на церковь, сынок, и теперь церковь собирается помочиться на тебя. Вульфер поморщился, когда дождь сильнее забарабанил по парусине, и нахмурился, уставившись на лужу перед шатром. Он долго молчал, а потом повернулся и как-то странно на меня посмотрел. — Ты думаешь, так важно, кто действительно убил Уббу?