— Я тоже, — отозвался я, — хотя кое-кто и пытается убедить всех в обратном. — Я знаю, что ты там был, — сказал он. — Да неужели? — спросил я издевательски. Он не обратил внимания на мою грубость. Шериф отнесся ко мне с сочувствием, однако я был слишком горд, чтобы это оценить. — Олдермен послал людей, чтобы завладеть твоим поместьем, как только закончится суд, — предупредил он. Кто-то за моей спиной в ужасе охнул, и я понял, что в большой зал вошла Милдрит. Харальд поклонился ей. — Наш дом отберут? — спросила Милдрит. — Если долг не будет уплачен, землю отдадут церкви, — ответил Харальд. Он уставился на свежесрубленные стропила, будто гадая, зачем я построил дом, если над поместьем нависла угроза превратиться в собственность монастыря. Милдрит подошла и встала рядом со мной. Ее явно расстроило то, что шериф привез вызов в суд, но она изо всех сил старалась держать себя в руках. — Примите мои соболезнования по поводу кончины вашей супруги, — сказала она Харальду. Его лицо исказило страдание, он перекрестился. — Бедняжка долго болела, моя госпожа. Думаю, Господь явил милость, призвав ее к Себе. Я не знал, что шериф вдовец, но меня это и не слишком интересовало. — Она была хорошей женщиной, — сказала Милдрит. — Это верно, — кивнул Харальд. — Я молюсь за упокой ее души. — Благодарю вас, — проговорил шериф. — Я молюсь и за здравие Одды Старшего, — продолжала Милдрит. — Слава богу, он жив. — Харальд снова перекрестился. — Но Одда слаб и очень страдает. — Шериф прикоснулся к своей голове, чтобы показать, куда именно ранили Одду Старшего. — Итак, кто же будет судьей? — резко спросил я, вклинившись в их разговор. — Епископ, — ответил Харальд. — Не олдермен? — Олдермен в Сиппанхамме. Милдрит настояла на том, что Харальда и его людей надо накормить и напоить элем. Моя жена и шериф долго беседовали, делясь семейными новостями и новостями о соседях. Они оба были уроженцами Дефнаскира, а я — нет, поэтому почти не знал людей, о которых они говорили, однако мигом навострил уши, когда Харальд упомянул, что Одда Младший женится на девушке из Мерсии. — Его невеста здесь в ссылке вместе со своей семьей, — пояснил он. — Она хорошего происхождения? — спросила Милдрит. — Очень хорошего, — кивнул Харальд. — Желаю им большого счастья, — явно искренне произнесла Милдрит. Она и сама была счастлива в тот день, оттаяв душой в компании Харальда, хотя после его отъезда стала бранить меня за грубость. — Харальд — хороший человек, — настойчиво говорила она. — Добрый. Он мог бы дать тебе толковый совет. Он мог бы помочь тебе! Я не обратил внимания на ее слова, но два дня спустя отправился в Эксанкестер вместе с Исеулт и всеми своими людьми. Считая Хэстена, у меня было теперь восемнадцать воинов — и я вооружил всех, дал им щиты и кожаные плащи и провел через ярмарку, которую традиционно устраивали во время заседаний суда. Чего только не было на этой самой ярмарке: жонглеры и акробаты на ходулях, фокусники, глотавшие огонь, и танцующие медведи, певцы и арфисты, рассказчики историй и нищие, овцы и козы, крупный скот, свиньи, гуси, утки и куры. Там продавались отличные сыры, копченая рыба, свиное сало, горшки с медом, целые подносы яблок и корзины персиков. Исеулт, которая никогда раньше не бывала в Эксанкестере, удивлялась, насколько велик этот город, и как в нем кипит жизнь, и как близко друг к другу стоят дома. А я видел, что люди крестятся при виде ее, потому что все слышали, что в Окстоне держат королеву-тень и знали: она чужестранка и язычница. Нищие толпились у ворот епископа. Там были калека с ребенком и множество мужчин, изувеченных на войне. Я бросил им несколько пенни, а потом, пригнувшись, въехал под аркой во двор кафедрального собора, где ждала решения своей судьбы дюжина закованных в цепи преступников. Несколько молодых монашенок, явно нервничавших при виде закованных в цепи людей, заплетали косы, а вокруг трех костров собралось много вооруженных мужчин. Они подозрительно посмотрели на моих приверженцев. Молодой священник, размахивая руками, поспешил ко мне через лужи. — На территорию собора нельзя приносить оружие! — сурово сказал он. — Но у них ведь есть оружие, — кивнул я на тех, что грелись у костров. — Это люди шерифа… — Тогда чем скорее с моим делом будет покончено, тем скорее оружие покинет территорию собора. Он встревоженно поглядел на меня. — С каким делом? — С тем, которым занимается епископ. — Епископ на молитве, — неодобрительно сказал священник, как будто мне полагалось это знать. — И он не может принимать каждого, кто является сюда. Ты можешь поговорить со мной… Я улыбнулся и слегка возвысил голос: — В Сиппанхамме, два года назад, твой епископ водил дружбу с некоей Энфлэд. У нее были рыжие волосы, и она торговала в таверне «Коростель». А знаешь, чем именно она торговала? Собой… Священник снова замахал руками, пытаясь заставить меня говорить тише. — Мне тоже доводилось пользоваться услугами Энфлэд, — продолжал я, — и она рассказывала мне про епископа. Она говорила, что… Монашенки перестали заниматься своими прическами и принялись прислушиваться, но священник прервал меня, почти закричав: — Возможно, у епископа найдется свободная минутка!.. — Тогда скажи ему, что я здесь, — любезно проговорил я. — Если не ошибаюсь, ты Утред из Окстона? — спросил он. — Ошибаешься, — ответил я. — Я лорд Утред из Беббанбурга. Понял? — Да, мой лорд. — В определенных кругах, впрочем, известный как Утредэрве, — озорно добавил я. — Утред Нечестивый. — Да, мой лорд, — повторил священник и поспешил прочь. Епископа звали Алевольд, и он вообще-то был епископом Кридиантонским, но это место считалось не таким безопасным, как Эксанкестер, поэтому много лет епископы Кридиантонские жили в более крупном городе (что, учитывая появление Гутрума, было не самым мудрым решением). Датчане под предводительством Гутрума разграбили собор и дом епископа; дом этот еще не успели восстановить, и я нашел Алевольда за столом, который выглядел так, будто принадлежал мяснику — его тяжелая крышка вся была изрезана ножом и заляпана кровью. Епископ возмущенно посмотрел на меня. — Тебе не следует тут находиться! — сказал он. — Почему? — Твое дело завтра рассмотрит суд… — Завтра ты будешь заседать в качестве судьи, — сказал я. — А сегодня ты епископ. Он кивнул, признавая справедливость моих слов. Этот пожилой человек с тяжелым подбородком славился в округе как суровый судья. Когда датчане появились в Эксанкестере, он находился вместе с Альфредом в Скиребурнане, поэтому и остался в живых. Как все епископы в Уэссексе, он был неистовым приверженцем короля. Я не сомневался, что неприязнь ко мне Альфреда известна Алевольду, а стало быть, я не мог ожидать особого милосердия от завтрашнего суда. — Я занят, — объявил Алевольд, показав на пергаменты на запятнанном столе. За столом сидели два его помощника, а еще полдюжины священников с видом оскорбленного достоинства столпились за креслом епископа. — Моя жена унаследовала от отца долг церкви, — сказал я. Алевольд посмотрел на Исеулт, которая вошла в дом вместе со мной. Она была очень красивой и выглядела гордой и богатой. Серебро блестело на ее шее и в волосах, а плащ ее скреплялся двумя брошками, из черного янтаря и желтого. — Твоя говоришь? — издевательски переспросил епископ.