Алан Кэйу БИШУ-ЯГУАР Глава 1 Бишу была ранена и бежала в родное логово, чтобы в нем умереть. Пуля прошла немного выше ее правого плеча, скользнула по ключице, расщепила ребро и засела глубоко в толще мышц. Бишу инстинктивно рванулась под прикрытие пятнистого сумрака сельвы. То и дело падала, когда приступы острой боли захлестывали ее, но заставляла себя подниматься и снова, подобно желтой молнии, неслась дальше. Углубившись в чащу, она свалилась в шоке, не понимая, что произошло. С трудом дыша, запрокинула непослушную голову назад, тщетно пытаясь дотянуться языком до обильно кровоточившей раны. Затем глаза ее потускнели, и она опрокинулась на спину, судорожно рассекая лапами воздух, словно старалась загнать его в измученные легкие. Обрушившаяся лавиной боль туманила сознание. Бишу почувствовала, что умирает. Так и лежала бы она, дожидаясь смерти, если бы не второй выстрел, резкий хлопок которого прогремел с пугающей неожиданностью. Свист пули потонул в несмолкаемом реве сельвы, но острый слух самки ягуара определил, что стреляли поблизости. Заставив себя подняться, она осторожно поползла в глубь леса, бесшумно подтягивая гибкое, мускулистое тело по мху. Она инстинктивно огибала каждую сухую веточку – та могла предательски хрустнуть, каждую кочку сухих листьев – они могли зашуршать. Бишу не впервые спасалась от погони – этому древнему искусству она училась всю жизнь и прекрасно помнила страшную ночь, когда убили ее родителей. …Тогда она была совсем маленьким детенышем, только недавно оторвавшимся от материнских сосцов. Она затаилась, распростершись, под кустом, как учила мать, и, словно оцепенев, наблюдала, как охотники подтаскивали к деревьям два желтых тела, испещренных неровными бурыми пятнами. Мертвых ягуаров привязали за лапы к сучьям и содрали шкуры. Окровавленные туши швырнули собакам, которые, остервенело тявкая, жадно набросились на мясо. Охотники ушли, а Бишу еще долго выжидала, прежде чем подползти к тому, что осталось от ее родителей. Она не могла понять, куда исчез родной, столь привычный запах, не могла попять, почему вдруг оказалась одна. Вокруг замерцали зеленые огоньки глаз, и Бишу учуяла шакалов. Двое из них осмелились приблизиться к останкам, но она резко выбросила вперед лапу с острыми, как иголки, когтями и разодрала одному из шакалов морду. Трусливые хищники убрались прочь. По хлопанью крыльев на деревьях Бишу узнала грифов. Когда те начали слетаться к добыче, Бишу бесстрашно заметалась между ними, отчаянно кусаясь и царапаясь, пока отвратительные пожиратели падали не разлетелись. Крупная коати, любопытная, длинноносая, с разрисованным колечками хвостом, подкралась к Бишу и замерла, оценивая ее силу. Коати миролюбивое животное, но, потревоженная, способна вступить в бой с любым противником, даже превосходящим ее по силе. Она набросилась на Бишу без предупреждения. Та отпрянула в сторону, избежав мощных когтей, и ловко полоснула коати по длинной морде, выцарапав глаз. Покалеченная коати, истошно визжа, бросилась наутек. И тогда Бишу вдруг осознала, что осталась одна и что больше никто не придет ей на помощь. Это было давно… А теперь за ней гнались охотники. Лес был наполнен звуками: не умолкали крики борбетты – ярко-красного попугая, кичливо оповещавшего сельву о своем пробуждении; вдалеке слышался плеск воды, разбивавшейся о камни; вверху суматошно вопили потревоженные выстрелами обезьяны; гортанно заклохтал тукан, которого напугала свалившаяся с ветки змея; громко хлопая крыльями, взлетели криптуреллы… Бишу напряженно выжидала, навострив уши, ловя малейший шорох. Вскоре оттуда, где вспорхнули птицы, донесся человеческий голос. Для Бишу он означал опасность. Теперь всем поведением Бишу руководили два закона. Первый гласил: «Прежде всего узри опасность и оцени ее». Соблюдение этого древнего закона позволяло ягуарам оставаться в живых, когда все объединялись, чтобы их уничтожить. Второй закон был еще древнее. Он гласил: «Если смерть близка, вернись на родную землю, и тогда ты станешь частью ее». А Бишу ушла далеко от своего леса. Долго она бежала к югу вслед за солнцем, движимая неукротимым желанием узнать, что находится за следующей горой, потом за следующей, – и так все время. Она оставляла за собой высокие горы и глубокие долины, переплывала реки и пересекала пампу. И теперь ее окружали чужие деревья в чужом лесу. А где-то очень далеко лежало огромное палисандровое дерево. Однажды во время паводка оно свалилось в небольшую ложбину на склоне красноватого песчаника, образовав естественное укрытие. Здесь Бишу и появилась на свет. Из этого логова она любовалась величественной панорамой раскинувшегося внизу изумрудно-зеленого древесного ковра, испещренного красными, пурпурными и желтыми пятнами пышно разросшихся орхидей, вознесенных вьющимися и лазающими стеблями до верхушек самых высоких деревьев, ближе к солнцу. Там журчал быстрый ручей, на берегу которого она подолгу лежала, свесив лапу в воду и терпеливо подкарауливая неосторожных рыбешек. Там пролегала и тенистая тропка, возле которой Бишу затаивалась в засаде и подстерегала нерасторопных птиц. Была там и глубокая заводь, в которой несколько лет назад Бишу впервые увидела гигантских выдр – одна из выдр была крупнее, чем сама Бишу, почти семь футов от носа до кончика хвоста. Там прошло ее детство. Родные места Бишу знала до последней веточки, до последнего камешка, а дующий вверх по склону ветер заранее мог оповестить ее о приближении опасности. Там было логово Бишу, там она хотела умереть… Снова послышался голос человека. Бишу приникла к земле, навострив уши. Взгляд ее скользнул по серым скалам, по крупным валунам, отбрасывающим причудливые тени на проплешины красного песка, по широким банановым листьям и загадочно переплетенным папоротникам. Впереди протянулся ствол поваленного дерева, под которым было сыро, но зато можно было спрятаться от предательских солнечных лучей. До скал, где собиралась укрыться Бишу, было еще далеко, к тому же путь к ним лежал через широкую и почти голую полосу песка. Вдруг боль застигнет ее там, на открытом пространстве? Бишу инстинктивно сознавала, что нельзя идти на такой риск. Она попятилась и осторожно поползла, пробираясь среди кустов и легонько касаясь лапами земли, прежде чем перенести на них тяжесть тела… Сельва никогда не молчит. Поверье о том, что животные передвигаются бесшумно, – это миф. Шевельнет хвостом ящерица – и тишину нарушает шелест сухих листьев. Крадется дикий кот – трещат веточки. Антилопа с шумом обрывает и жует листву, тапир с хрустом продирается сквозь заросли кустарника, крокодил хлюпает по грязи, обезьяны прыгают и вопят на верхушках деревьев. Сельва живая: она и вздыхает, и стонет, и поет на все голоса, а порой кричит от боли. Но сейчас, казалось, лес замер, наблюдая за агонией умирающей самки ягуара. Боль сразила ее без предупреждения. Очнувшись, Бишу с ужасом обнаружила, что лежит на совершенно открытом месте. Она инстинктивно рванулась в тень, но раненая передняя лапа подвернулась, и Бишу сорвалась с обрывистого берега в прозрачную, холодную воду быстрого ручья. И забилась, тщетно пытаясь подняться. Вода вокруг покраснела. Подхлестнутая видом собственной крови, Бишу, собрав последние силы, вскарабкалась по крутому склону в заросли папоротника. Под покровом величавых плюмажей она долго лежала, дрожа от пережитого ужаса, словно осознав, к чему могло привести ее это безрассудство. Серая стена гранитных скал высилась уже невдалеке. Гладкая поверхность тут и там морщинилась темными расщелинами и зелеными полосками лишайников. Бишу долго изучала скалы и наконец увидела то, что искала – признаки жизни, свидетельствующие об отсутствии опасности. На нагретом солнцем выступе застыла ящерица, беспечная поза которой говорила сама за себя. Бишу, не оглядываясь, побежала к скалам и вскоре проскользнула под прикрытие развесистых деревьев у подножия гряды. Гранитная вершина нависала теперь прямо над ней, и Бишу, напрягшись из последних сил, несколькими прыжками достигла цели и залегла, облизывая заструившуюся из раны кровь. Отсюда, с вершины, она могла окинуть взором всю живописную зеленую долину, откуда доносились враждебные человеческие голоса. Вдалеке, почти сливаясь с пестрой зеленью полога сельвы, к небу вилась тончайшая спираль сизоватого дыма. Именно там, Бишу знала, скрывалась смертельная опасность. * * * – Видишь примятую траву? – возбужденно выкрикнул молодой охотник. – Он прячется там, в кустах. Его седовласый спутник, склонившийся над лодкой в мутной протоке, оглянулся через плечо и хмыкнул. – Скверный получился выстрел, – сказал он. – Ты промахнулся. Да и нет у нас времени шарить по кустам – баркас скоро загрузят. Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но юноша не унимался: – Я же попал в него! Я видел. – Так полезай за ним в кусты. Ты умеешь свежевать ягуара? Ухмыляясь, пожилой охотник протянул товарищу длинный охотничий нож./Юноша мрачно посмотрел на нож, сплюнул и небрежно бросил винтовку на землю. – Твоя взяла, – буркнул он. – Пусть я промахнулся. – Презрительный тон старшего раздражал его. – Долго нам еще торчать в этих дебрях? – Нет, – спокойно ответил пожилой. Стоя почти по колени в буроватом иле, он колдовал над допотопным мотором. – Немного терпения, и наша развалюха опять поплывет. Охотники прибыли сюда из небольшого поселка трапперов, селеньица из нескольких домиков на сваях у самой реки. Одолжив у одного из обитателей поселка лодчонку с дряхлым мотором, они отправились вверх по реке, чтобы поразвлечься охотой и убить время в ожидании, пока их баркас будет готов отчалить из поселка с грузом крокодильих шкур. Юноша сидел на корточках, уставившись перед собой тусклым, невидящим взором, в полной уверенности, что мотору не суждено заработать, – уж лучше было остаться в поселке и напиться пинга – самодельной индейской водки. «Застрять здесь, в этой проклятой сельве, где только и можно изредка пальнуть по какому-нибудь шальному зверю. Да еще вдобавок и промахнуться», – с горечью подумал он, а вслух сказал: – А ведь чертов баркас не будет нас ждать. В тот же миг мотор неожиданно чихнул и громко затарахтел. – Что я говорил?! – торжествующе воскликнул седоголовый. – Все этот цилиндр, будь он неладен! Поехали. Юноша схватил бутылку с остатками водки, поспешно осушил ее, швырнул в реку и зашлепал по грязному илу к лодке, с бортов которой слоями отставала некогда белая краска, обнажая прогнившие доски. Когда течение вынесло лодку на середину протоки, он даже не обернулся и не проводил взглядом каменистый берег. Не посмотрел он и на низко раскинувшиеся над водой ветви и корни мангровых зарослей. Над буйной листвой порхали три огромные, ослепительно яркие бабочки борболетты с размахом крыльев больше восьми дюймов. Но юноша их не видел… * * *