Атмосфера страха, безысходности и предательства на много лет оставила у Ким отпечаток на способности разбираться в людях и ситуациях, и она не могла выработать собственный точный определитель эмоций. Уйдя из дома, она стала бросаться в крайности в ситуациях, связанных с доверием к людям. Это случается со многими дочерьми, не получившими в детстве защиты. Они могут ошибочно полагать, что все хотят сделать им больно или предать их, и верить, что они одни в опасном мире. Страхи, сомнения и ожидание худшего могут свести на нет духовную и интимную близость. В конце концов, если вы не можете доверять собственной матери, почему остальные должны вести себя по-другому? Или, что парадоксально, они могут уйти в другую крайность и начать верить всем подряд, страстно желая найти того, кто позаботился бы о них, при этом игнорируя предупреждающие знаки и в результате сходясь с людьми, которые опять сделают из них жертву. Женщины, которых не защищали в детстве, не верят, что достойны быть любимыми: на подсознательном уровне они думают, что если бы действительно были достойными, то матери не допускали бы измывательств над ними. «Я не верю, что со мной случится что-то хорошее», – говорит себе женщина, которую не защищали в детстве. «Меня не полюбит хороший и добрый человек». Многие взрослые, подвергавшиеся насилию в детстве, подсознательно тянутся к людям и манере поведения, знакомым с детства. А для таких дочерей, как Ким, это часто означает неуравновешенного и потенциально опасного партнера. В колледже Ким встретила Алекса, умного и общительного студента, изучавшего бизнес. Она сказала: «Мне казалось, что жизнь наконец-то налаживается. Появился человек, который на самом деле меня полюбил». И когда после года отношений он сделал ей предложение, она ответила восторженным согласием, хотя уже замечала намеки на его взрывной характер, что беспокоило ее с самого начала. Ким: «Оглядываясь назад, я вспоминаю те мгновения, когда понимала, что будут неприятности. Он мог накинуться на официантку, потому что еду принесли несколькими минутами позже, чем ожидалось. Или вступить в словесную перепалку с сумасшедшим на улице вместо того, чтобы просто пройти мимо. Меня тревожило такое поведение, но это случалось не часто, поэтому я все списывала на то, что у него был плохой день». Ким наблюдала зачатки его вспыльчивости, и они пугали ее, но она смогла приспособиться к ним: не стоит недооценивать силу привычки. Однако то, как к ней относились в детстве, не до конца ее сломало; определенная часть ее личности осталась сохранной, и именно она позволила Ким разглядеть настоящего Алекса. Это спасло женщину от нескольких лет брака, когда ярость Алекса с ревом обрушилась на нее. Ким: «Я многое прощала Алексу. Он был нормальным, пока был трезв, но, начав много пить, он стал отвратительно себя вести. У него был ужасный характер, пугавший меня после рождения Мелиссы. Когда он злился, он становился похожим на моего отца. Однажды она пробил стену кулаком и разбил наш самый красивый сервиз, потому что ему не понравилось, что я сделала на ужин. Когда это случилось, я поняла, что надо подавать на развод, чтобы защитить себя и свою дочь. Я поклялась, что не буду вести себя по отношению к ней так, как вела себя моя мать по отношению ко мне». Бросив Алекса, Ким повела себя твердо и мужественно. Ей стало страшно, насколько близка оказалась она к тому, чтобы на нее снова подняли руку, и насколько близка оказалась ее дочь Мелисса к тому, чтобы расти с насилием в доме. Ким нашла группу поддержки жертв насилия в детстве и «проглатывала» одну за другой книги по теме. Она обнаружила, что не одинока, и черпала новые силы из общения с единомышленницами, понимающими, через что ей пришлось пройти. До недавнего времени Ким полагала, что оставила прошлое позади. Она стала успешным писателем, а ее второй муж Тодд, успешный аптекарь, с нежностью относился к ней и Мелиссе. В ее жизни было много радостей, но болезненный конфликт с Мелиссой очень тревожил ее. Прежнее решение, которое в свое время помогло пройти через трудный период: «Я никогда не стану такой, какой была со мной моя мать», – сейчас вновь напомнило о себе. Ким опасалась, что если не будет постоянно следить за дочерью, то обязательно превратится в подобие собственной матери. Поэтому, в противовес своему страху, она установила жесткую дисциплину и гиперопеку. Старый вопрос о доверии опять был актуален, и хотя разумом она понимала, что Мелисса – девушка ответственная и уравновешенная, все же ожидала от нее худшего. Женщина просто не знала, как найти золотую середину. Когда мы начали прорабатывать ее проблему вместе, Ким постепенно осознала, что именно перенесенные ею в детстве ужасы оказались у истоков тревожности по отношению к дочери. И то и другое стало беспокоить ее значительно меньше после того, как мы освободили ее от боли и влияния прошлого. Ким смогла ослабить контроль над Мелиссой, и с течением времени, благодаря доброй воле обеих сторон, им удалось восстановить любящие отношения, об утрате которых Ким так беспокоилась. Нина: когда жертва становится злодеем Многие незащищающие матери довели до ужасающего совершенства умение оправдывать насильственное поведение, обвиняя дочь в том, что она сама его «спровоцировала». На первом сеансе Нина, сорокавосьмилетняя женщина, работающая системным аналитиком, рассказала, что хочет научиться лучше ладить с людьми и повысить самооценку. Невысокая и морщинистая, с седыми волосами, убранными в косу, и без намека на макияж, она никогда не была в серьезных отношениях. Я спросила ее, какой она видит себя. Нина (опустив глаза): «Я невзрачная и неуклюжая. Нос у меня слишком большой, а глаза слишком близко посажены. Никто меня не полюбит. Стоит только посмотреть в зеркало – это сразу видно». Я сказала ей, что зеркало нейтрально. Оно не говорит: «Ты невзрачная» и «Никто никогда тебя не полюбит». Но она регулярно слышала эти слова от отца и от матери. Нина: «Дома я была белой вороной. Они хотели красивую блондинку, а я уродилась низкой, темноволосой и нескладной, всегда обо что-нибудь спотыкалась. Дело в том, что у меня заболевание суставов, и в детстве из-за этого я была очень неуклюжей. Я постоянно падала. Суставы были нестабильны, но причину я узнала не скоро. Мама не особо верила в докторов. Она говорила: “Ты постоянно падаешь, чтобы привлечь внимание и спровоцировать отца”». «На что?» – спросила я. Нина (после долгой паузы): «Избить меня. Он начал бить меня, когда я падала. Он говорил, что я все делаю нарочно. Потом он бил меня всякий раз, когда у него было плохое настроение. Кулаками. Ремнем… Я боялась падать, но не могла это контролировать. Когда я была маленькой, сидела в комнате, пока он не уйдет на работу, чтобы не встречаться с ним». Как большинство незащищающих матерей, мать Нины стала жесткой и критикующей, перекладывая вину на дочь, чтобы оправдать свою трусость и пренебрежение. «Перестань огорчать отца, – говорила она испуганной дочери. – Перестань говорить о нем плохо, я не хочу это слышать». Она поддерживала жестокое поведение мужа и разрушала психику дочери, говоря ей: «У тебя нет сочувствия, он работает как проклятый. Ты не знаешь, что значит иметь семью». Низ – это верх, а верх – это низ: все не так в этой извращенной логике домашнего насилия. Маленькая Нина, со своим слабым здоровьем и нелеченым физическим отклонением, стала «злодеем», а отец – «жертвой», хотя его собственный ребенок боялся и прятался от него. «Будь с ним помягче, улыбайся и говори “Доброе утро”», – поучала мать. Нужно было улыбаться человеку, избивавшему тебя. А в это время мать разрушала самооценку дочери. Нина: «Глядя на меня, она обычно мотала головой, будто я – проклятье, с которым ей приходится жить. И говорила, какая я страшная». С большим упорством Нина строила собственную жизнь, как только стала настолько взрослой, чтобы покинуть дом. Она закончила компьютерные курсы, скопила денег и уехала так далеко, как только смогла. Но с собой она взяла слова матери и бесконечно прокручивала их в голове, тем самым претворяя в жизнь: • Ты эгоистка. • У тебя нет сочувствия. • Ты страшная. • Ты кривая. • Ты никогда не найдешь себе мужчину. Неудивительно, что Нина была жутко стеснительна и замкнута. Она ни с кем не общалась и избегала любого контакта с людьми, кроме как по работе, потому что была уверена, что ей причинят боль, будут плохо о ней говорить и обвинят во всем, что пойдет не так. Мы с ней начали откапывать ее настоящую из-под обломков, оставленных матерью, но через пару одиночных сеансов я почувствовала, что Нине как никому другому требовались особые условия, чтобы она смогла перешагнуть через свою замкнутость. И для этого идеально подходила групповая терапия. В связи с тем, что в тот момент у меня не было групповых сеансов, я направила Нину к проверенному специалисту и пообещала, что мы закончим свою часть работы, как только она почувствует себя свободно в группе. Ее пугала идея выступать перед другими людьми, но после второго сеанса она нашла в себе смелость, чтобы открыться. Она призналась, что люди ее слушали. Через какое-то время Нина смогла без страха смотреть участникам группы в глаза и впервые в жизни испытала удовольствие от общения с людьми. Когда мать теряет контроль Тяжело испытывать предательство и пренебрежение матери. Но ощутимее и больнее всего, когда сама мать применяет насилие. Неожиданно рука, которая должна ласково гладить, сжимается в кулак. Или тянется за ремнем, вешалкой или деревянной ложкой. Женщина, которая должна дарить любовь, смотрит на вас или сквозь вас глазами, полными ненависти. А потом она наносит удар. Ее ярость меняет все вокруг. Обычные кухонные предметы становятся оружием. На нежном детском теле появляются синяки, и даже ломаются кости. Мать становится монстром, а мир, который должен быть безопасным, рушится. В начале карьеры, работая со взрослыми, подвергавшимися избиению в детстве, я предполагала, что в семье именно отец или другой мужчина применяет физическое насилие над детьми. Но опыт показал, что матери тоже вносят свою лепту, поднимая руку на детей. У таких женщин сильные нарушения психики, у некоторых это переросло в болезнь. И когда их злят, они перестают контролировать свои импульсы. Ярость овладевает жестокой матерью, и в лице дочери она видит всех, кто когда-либо причинил ей боль или разочаровал. Ребенок пробуждает в ней неосознанный гнев, обиды, чувство несостоятельности и боязнь отверженности, становясь «мусорным ведром» для всякой мерзости, хранящейся внутри такой матери. Моя клиентка Дебора привела жуткий пример. Дебора: «В детстве я никогда не знала, когда мама взорвется и как сильно разойдется. Наш дом был настоящим адом: постоянные крики, скандалы, выяснение отношений, непредсказуемая жестокость. Она была бешеной. Она била меня по лицу и по голове, сильно, бессчетное количество раз. Она лупила меня по рукам и по спине проволочными вешалками. А когда я убегала в ванную, чтобы спрятаться, она преследовала меня и вскрывала замок карандашом. Она орала на меня и говорила, что я избалованная и испорченная девчонка. Потом снова била и таскала за волосы. Она заставляла меня часами стоять в углу носом к стене за непослушание, а когда ноги подкашивались и я падала, она поднимала меня за руку и била сзади по ногам, пока я не вставала самостоятельно. Она была беспощадна… Не могу понять, как можно быть таким жестоким к маленькому ребенку. Не знаю, как я выжила». Дебора: как справиться с гневом Я встретилась с Деборой, сорокаоднолетней женщиной, работающей графическим дизайнером в небольшой, но развивающейся компании, после того, как она написала мне электронное письмо, попросив устроить сеанс рано утром. У нее была размолвка с восьмилетней дочерью, и она ужаснулась тому, как сильно разозлилась. «У меня проблемы», – написала она. Несколько дней спустя она вошла в мой кабинет бледная и нервная. После стандартных общих вопросов я попросила ее рассказать, что произошло. Дебора: «На днях чуть не ударила дочь и сама себя испугалась. Я так разозлилась, что не осознавала, что делаю, и, думаю, могла даже ударить. Я сдержалась, но была так близка к этому, а ведь я клялась, что никогда этого не сделаю… Меня не извиняет то, что в последнее время у меня сильный стресс. У нас трое детей младше десяти, мой бизнес растет – и это замечательно, – но я постоянно работаю и прихожу домой никакая. В четверг я вернулась, а Джессика, восьмилетняя дочь, была в гостиной и одна смотрела телевизор. Остальные дети смотрели с отцом матч наверху. Не знаю, что за муха укусила эту девчонку. Она сделала крепость из диванных подушек и притащила туда еды. Должно быть, она играла с собакой, потому что по всему полу был раскидан попкорн и на ковре виднелись пятна от разлитой кока-колы. Она сидела посреди этого беспорядка и смотрела какое-то дурацкое шоу. Я взяла пульт, выключила телевизор и стала диктовать свои условия. Я велела ей убрать грязь и идти спать, как только закончит, пообещала, что она останется без телевизора как минимум на неделю, и запретила есть перед телевизором, пока я снова не разрешу. Она продолжала сидеть. А когда я велела ей приступать, то услышала, как она еле слышно назвала меня старой каргой. Я взорвалась и начала кричать на нее… Это было ужасно. “Как ты смеешь так со мной разговаривать! Да кто ты такая, неблагодарная мелкая тварь? Ты меня достала. Я надрываюсь ради вас…” Я никогда не говорила так с детьми. Поводок лежал на столе, я потянулась за ним и почувствовала, как моя рука поднимается, чтобы… Боже, Сьюзан. Джессика была в ужасе. Мне хорошо знаком этот взгляд. Такой же был у меня в детстве, когда мама собиралась меня ударить. Я что, превращаюсь в свою мать? Этого нельзя допустить. Мама была сумасшедшей. Я тоже схожу с ума? Во мне столько гнева». Я уверила Дебору, что гнев – это просто сильное чувство. И совсем не значит, что она сумасшедшая. У Деборы были причины расстроиться, но на собственном опыте она уже поняла, что крики и избиение не учат ребенка ничему хорошему. Злость порождает злость. Деборе нужно было поработать над гневом, который она подавляла в себе. А для этого требовалось разобраться с насилием, которому она подвергалась в детстве. Дебора рассказала, что мать начала избивать ее лет с трех-четырех, и в красках описала ужасные формы, которые принимали эти побои. Став достаточно взрослой, чтобы покинуть дом, она сформулировала свою главную задачу: оставить насилие в прошлом и больше никогда не пускать его в свою жизнь. Она обрубила все контакты с матерью, когда поступила в колледж, хотя для нее это означало совмещение двух работ, чтобы обеспечить себя. Одна из фирм занималась графическим дизайном, и здесь Деборе предложили постоянное место, как только она получила диплом. А несколько лет назад она ушла оттуда, чтобы открыть собственную компанию, специализирующуюся на веб-дизайне.