17 июля муж Титовой Дмитрий пришел с работы с радостной новостью — ему выплатили зарплату за последние два месяца. Наталья и Дмитрий были женаты уже три года и жили, как вспоминает вдовец, «нормально»: она работала медсестрой в гинекологической клинике, он — прапорщик; все, что зарабатывали, складывали в шифоньер в общую кучу; жена перед тем, как что-то купить, всегда спрашивала разрешения мужа, и он всегда его давал. В тот вечер они решили отметить получку: Наталья надела новый костюм, Дмитрий купил несколько бутылок вина; они позвали друзей и поехали на природу, к озеру возле одной из городских электростанций. Было около полуночи, когда молодые люди стали собираться домой, но Наталья предложила продолжить дома у Геннадия Якимова — общего знакомого супругов, в машине которого они приехали на пикник. Оказавшись в гостях после двух суток дежурства, Титов вскоре уснул, а его жена в другой комнате занялась сексом с хозяином дома. Потом она предложила Якимову отправиться в располагавшееся неподалеку кафе «Утекай», но тот выходить из дома не захотел, и тогда девушка сказала, что ненадолго выйдет на улицу за спичками. Не дожидаясь ее возвращения, Якимов уснул. На улице рядом с Титовой остановилась иномарка, в которой сидел Михаил Попков. Он предложил провести время вместе, она согласилась. Заметив, что девушка пьяна, водитель повез ее в сторону промышленного района и железной дороги, рядом с которой Титова с друзьями недавно купалась в озере. А потом вытащил из машины, три раза ударил в голову шилом и уехал. «Я в 5 утра просыпаюсь, жены нет, — вспоминает Дмитрий Титов. — Тот, у кого мы в гостях были, лежит, спит. Я спрашиваю у него: „Где жена?“ Он говорит: „Она захотела закурить, бутылку вина опрокинула — спички залила. Вышла за спичками и пропала“. Я всех знакомых обошел, ни у кого не появлялась. А потом мне мать позвонила и говорит: „В реанимации лежит похожая, приезжай, посмотри“». Милиция подозревала в убийстве Натальи и Дмитрия, и Геннадия Якимова. Следствие считало, что муж убил девушку, застав ее с другим. Якимова подозревали, потому что его генетический материал обнаружили во влагалище Натальи. Мужчину арестовали на трое суток, в доме провели обыск и даже устроили очную ставку между двумя подозреваемыми: как рассказывает Дмитрий Титов, следователь сообщил ему, что Якимов «изнасиловал» его жену, привел его в кабинет и предложил мужчинам разобраться между собой. «Я спросил у него: „Что было?“ — продолжает Титов. — Он ответил, что ничего между ними не было. Да он и не в ее вкусе был: ей тогда 23 года было, а ему лет 30 с чем-то, он старый, тощенький, белобрысенький». В то, что у них был секс, он не верит до сих пор. О том, что его жену убил ангарский маньяк, Дмитрий Титов узнал только в 2013 году, когда Михаил Попков сам рассказал об этом следствию. Глава 10. Дежурный вопрос Весной 1999 года Михаил Попков сильно избил одного из задержанных, оказавшихся в его отделении. Сослуживцы вообще рассказывают, что он нередко оттачивал на попавших в милицию боевые приемы и удары, но тут явно переборщил: Попков так попытался успокоить пьяного, дебоширившего в камере, что мужчине пришлось вызвать скорую, которая обнаружила, что у него сломаны ребра. Избитый оказался родственником коллеги Попкова по угрозыску, и против милиционера возбудили уголовное дело о превышении должностных полномочий. Как утверждают мои источники, чтобы уладить дело, Попков «накрыл поляну» потерпевшему и его родственнику-милиционеру, а также заплатил им денег. В итоге дело прекратили — Попков просто получил выговор. Вскоре он ушел из органов; одни говорят, что ровно из-за этой истории, другие — что увольнение с инцидентом никак связано не было: просто в конце 1990-х платили в милиции мало и сотрудники увольнялись, как только появлялась возможность получать пенсию. (По закону это возможно после 20 лет службы.) После милиции Попков устроился в охрану на нефтехимический комбинат: сначала сидел на КПП, потом стал охранять территорию. На новом месте работы бывший милиционер тоже нередко нарушал трудовую дисциплину — например, мог изменить маршрут патрулирования на служебном автомобиле или вообще выехать за пределы охраняемого объекта; за это его не раз штрафовали. Новые коллеги не слишком полюбили Попкова — он казался им скрытным, жадным и при этом услужливым и изворотливым человеком, который работал спустя рукава и использовал служебное положение в личных интересах. На комбинате Попков проработал до весны 2007 года — а когда его назначили временно исполняющим обязанности начальника главного караула, вскрыл системный блок и взял оттуда электронный ключ, стоивший больше 150 тысяч рублей, чем на сутки вывел из строя программу видеонаблюдения. На Попкова завели уголовное дело, после чего он ключ вернул, и его просто уволили. Тогда же — в марте 2007 года — бывший милиционер совершил последнее убийство, которое удалось подтвердить и доказать следствию. Без средств на жизнь Попков после увольнения не остался. К тому времени он уже три года занимался перегоном машин с Дальнего Востока на перепродажу и, оставшись без работы, просто увеличил количество рейсов: теперь он привозил в Иркутск по машине в месяц. Перегонный бизнес был крайне распространен в 1990-х за Уралом — в результате почти во всех больших городах Сибири и Дальнего Востока доминируют праворульные машины. Японские автомобили доставляли в Россию на пароме, после чего продавали на рынке либо во Владивостоке (если подороже) и в Уссурийске (если подешевле). Рынки работали по одной и той же схеме: покупатели приезжали рано утром в субботу и воскресенье — в зависимости от расписания поезда. Почти все сделки совершались к обеду, а вечером «перегоны» (так называли тех, кто покупал машины для перепродажи) уже выходили на трассу — чтобы не тратить лишних денег на гостиницу. Контролировали рынки местные бандиты с фактического согласия чиновников. К началу 2000-х куплей-продажей машин занимались едва ли не две трети мужского населения Приморского края. Несмотря на то что закон запрещал пригонять больше пяти машин в год на человека, продавцы нашли лазейку и каждый раз ввозили автомобили через новую таможню — единой компьютерной базы тогда не существовало. В итоге ежегодно в Россию ввозилось более 300 тысяч японских автомобилей. Доставить машину с Дальнего Востока своим ходом было намного дешевле, чем переправить ее по железной дороге, но и в разы опаснее. С одной стороны, водители сталкивались с бездорожьем и специфическими правилами дорожного движения: например, чтобы доехать без повреждений, автомобиль должен был двигаться с минимальной скоростью 100–110 километров в час, иначе другие машины, обгоняя, будут постоянно обдавать его градом камней, что сильно снизит цену товара. С другой — с грабежами. Обычная схема нападений была такой: на трассе машину останавливали сотрудники дорожной полиции и проверяли, в частности, на наличие оружия; если его не было, через несколько километров машину прижимали к трассе бандиты и требовали денег. Поэтому «перегоны» старались брать с собой оружие — чаще всего карабины «Сайга» или переделанные для охотников автоматы Калашникова. Отдельным этапом было безопасно проехать Хабаровск, о котором ходила особенно дурная слава: как правило, водители просто платили сотрудникам ГАИ, чтобы они с мигалками сопроводили их до выезда из города. Все это не останавливало сотни и тысячи людей от того, чтобы заниматься перегоном машин — потому что он приносил хороший доход: на одном рейсе можно было заработать 3–6 тысяч долларов. У Михаила Попкова на такой рейс обычно уходила неделя: три дня шел поезд до Владивостока или Уссурийска, примерно столько же занимала дорога обратно уже на автомобиле. После увольнения он стал так ездить каждый месяц — тем более в Иркутске был бум праворульных машин. Чтобы не ночевать в гостинице, Михаил старался управиться за одни сутки, а спал обычно в машине на парковке. Сам процесс: приехать, выбрать, купить — ему нравился, а вот искать покупателя, «с серьезным лицом стоять на рынке» было уже не так интересно. Попков злился, когда замечал, что клиент в товаре не разбирается, и с презрением наблюдал за парами, для которых решающим аргументом при выборе автомобиля становилось, например, наличие зеркала с подсветкой в козырьке над пассажирским сиденьем. Попков ездил в основном в Уссурийск, откуда чаще всего пригонял автомобили марки «Субару» — и даже получил на иркутском авторынке прозвище Миша-Субару: коллеги посмеивались над ним, поскольку такие машины не пользовались большим спросом, а он отвечал, что покупает только то, что нравится ему самому. В результате особенно крупных сумм ему заработать не удавалось, и он мечтал найти настоящую работу, «на которой можно сидеть в офисе, в тепле, получать достойную зарплату и, пока начальника нет, выбирать в интернете себе машину». Вместо этого он работал охранником тут и там, периодически выходя в рейсы; впрочем, после того как в 2009 году были введены заградительные пошлины, перегонный бизнес стал куда менее выгодным. В ноябре 2011 года Попков устроился аппаратчиком смешивания на фабрику «Невская косметика». Проработал он там всего несколько месяцев: 20 марта 2012 года его вызвали на допрос в качестве свидетеля по делу об убийствах женщин в Ангарске. Следователь Ольга Лиходеева спросила у Михаила, владел ли он когда-нибудь автомобилем марки «Нива», и попросила сдать слюну. В следующие дни на работу он приходил подавленным и в конце концов уволился, сказав начальнику, что у него тяжело заболела мать. В начале апреля 2012 года маньяк действительно впервые за несколько лет уехал навестить мать в Липецкую область. В мае он привез с Дальнего Востока очередной автомобиль, а 21 июня снова сел на поезд до Владивостока, где его через два дня задержал Артем Дубынин. По словам Артема, новость о поимке маньяка город воспринял «спокойно» — возможно, потому что информация о количестве преступлений появилась в прессе не сразу. Ни пикетов, ни требований «народного суда» не было. «Как я понимаю, люди не могли поверить, что в Ангарске пойман такой жестокий серийный убийца», — говорит Дубынин. Первые девять месяцев Попков провел в иркутском СИЗО в одной камере с бывшим военным радиоинженером из Мурманска Алексеем Романовым и еще по меньшей мере тремя заключенными, причем все они были бывшими сотрудниками правоохранительных органов и других силовых структур. Романов был осужден в 1995 году и получил 15 лет за убийство, разбой, хищение и незаконное хранение оружия. После военного трибунала он отбывал наказание в колонии в Нижнем Тагиле, потом его перевели в колонию-поселение в Иркутской области, откуда он сбежал за четыре дня до условно-досрочного освобождения, после чего его снова арестовали и осудили за побег — так он и оказался в иркутском изоляторе. Соседи Попкова не были случайными — руководство иркутского ФСИН позволило сотрудникам «маньячной группы» подобрать Попкову сокамерников, чтобы с их помощью настроить преступника на сотрудничество. Почти все, кто сидел с Попковым, были бывшими сотрудниками силовых ведомств, обвиняемыми в тяжких преступлениях: с одной стороны, они следили, чтобы он ничего с собой не сделал, с другой — пытались его разговорить и понять его настроение. По словам Дубынина, в таких делах это обычная практика. «Он выглядел обеспокоенным, подавленным, в первый день ни с кем не разговаривал, — описывал потом Романов свою первую встречу с Попковым. — Его одежда и обувь были целыми, чистыми, на лице и теле никаких телесных повреждений не было. Он и дальше за собой хорошо следил, один раз взял у меня крем, так истратил столько, как будто на танцы собирался». До ареста Романов занимался ремонтом и перегоном машин из Мурманска в Санкт-Петербург, и мужчины быстро нашли общий язык — Попков восторженно рассказывал коллеге про быстрые, мощные и напористые машины «Субару», которые полностью соответствуют его характеру. С другими сокамерниками контакт было найти сложнее — с одним из них Попков даже начал ругаться, а Романов за него вступился, чтобы не случилось драки. После этого случая Попков стал еще больше общаться с Романовым, выясняя у него, как правильно себя вести в тюрьме, чтобы избежать конфликтных ситуаций. Со временем он рассказал и о том, в чем его обвиняют, и начал изучать взятый у приятеля уголовно-процессуальный кодекс; особенно — статьи про сроки давности и смягчающие обстоятельства. Первый допрос Попкова проводил следователь Василий Доморадов. Бывший милиционер воспользовался 51-й статьей Конституции и отказался давать показания. Спустя неделю, 3 июля 2012 года, он сознался в трех предъявленных убийствах: Елены Дороговой, Татьяны Горелиной и Елены Машневой — на телах этих женщин был найден его генотип. Машневу милиционер убил в декабре 1997-го: она шла в магазин, он остановился рядом и предложил выпить вместе, они поехали за город и занялись сексом (следы спермы Попкова потом найдут во влагалище и в полости рта Машневой), после чего девушка сообщила, что у нее есть венерическое заболевание. Попков пришел в ярость и убил ее, ударив по голове бильярдным кием, который он до того подобрал на улице, чтобы изготовить из него рукоятку для молотка. Еще через несколько месяцев этот кий сломался, когда Попков поехал на вызов и ударил им уличного хулигана, который попытался скрыться с места преступления. Говорить со следователем Попков согласился при одном условии: допрос не снимался на камеру и не записывался на диктофон. Убийца опасался, что его рассказ попадет в СМИ, — говорил, что заботится о безопасности и благополучии семьи. После третьего допроса у следователей было уже 14 признаний в убийствах. Тогда же преступник впервые рассказал о «дежурном» — именно так он выразился — вопросе, который он задавал всем своим жертвам: почему женщина идет по городу ночью одна и может ли он ее подвезти? Попков сказал следователю, что готов взять на себя и другие убийства женщин в Ангарске и Ангарском районе, но обстоятельства их совершения сообщить пока не может. «Самостоятельно я не способен что-либо вспомнить, — заявил он. — Все мои попытки вспомнить что-то конкретное заставляют меня страдать, вызывают желание покончить жизнь самоубийством. Но я не исключаю, что смогу что-то вспомнить под воздействием медицинских препаратов, путем погружения в гипнотическое состояние либо путем воздействия на мою память с целью активизации работы моего мозга». Эти формулировки для Попкова, по словам Артема Дубынина, придумал следователь Василий Доморадов. Зачем ему это понадобилось, оперативник не может понять до сих пор: «Для меня это тоже было дико. Если человек признается, это надо фиксировать, а не оставлять ему место для маневра». Через несколько недель после задержания, в середине июля 2012 года, Попкова стали вывозить на места убийств для проверки показаний. За день могли объехать три-четыре локации, на некоторые пришлось несколько раз возвращаться для уточнения деталей. Следователь расспрашивал Попкова обо всех обстоятельствах: в какой части города он встретил жертву, во что она была одета, почему он решил ее убить, какое оружие для этого использовал и как наносил удары. Выглядели эти диалоги примерно так. — Вы сюда заехали с ней для чего? Что вы хотели сделать? — спрашивал следователь. — Я ничего от нее не хотел, я ее убил здесь, — отвечал Попков. — То есть что вы хотели здесь сделать? — Произошел конфликт на почве личной неприязни, я ее убил. В половую связь с ней я не вступал, одежду и вещи не забирал. Во время этих поездок на местах убийств были найдены топоры и отвертки, которыми Попков наносил смертельные удары, а также личные вещи жертв, пустые бутылки из-под алкоголя, дата изготовления которых совпадала со временем совершения убийства, а главное — скелеты и останки убитых женщин. Все это оставалось нетронутым на протяжении полутора десятков лет. И каждый раз убийца точно вспоминал место, где подобрал жертву, автомобиль, на котором он тогда ездил, внешний вид и одежду женщины, что они пили, а также оружие, время и точное место самого убийства. Это касалось и тех преступлений, о которых не знали и следователи: когда на одном из выездов был найден осколок черепа, в деле появился еще один эпизод. Артем Дубынин вспоминает, как однажды убийца указал им на небольшую поляну в лесу, куда он любил приезжать с семьей, — есть даже фото из семейного архива, на которых Попков с женой и дочерью позируют на фоне шашлыков. В нескольких метрах от кострища оперативники обнаружили тело одной из жертв Попкова, которую тот убил и закопал. Другую жертву, убитую на любимой поляне, он сбросил с обрыва в реку. Попков признался специалистам, что обладает фотографической памятью, благодаря чему он может в точности воспроизводить события минувших дней. По словам убийцы, он быстро и свободно ориентируется на местности — поэтому для того, чтобы с точностью указать место преступления, ему достаточно иметь несколько незначительных ориентиров. Судебные психологи потом заключили, что каждое из совершенных преступлений стало для Попкова настоящим событием и даже потрясением, которое навсегда запечатлелось в его памяти. В момент совершения убийства он испытывал высокую «эмоциональную захваченность», которая и способствовала детальному запоминанию всех деталей. Всего Попкова возили «на выезды» около 30 раз. Чаще всего его сопровождал именно Артем Дубынин — и именно к нему маньяк был прикован наручниками. «Я наблюдал за тем, как он реагирует на вопросы следователя, как ведет себя на местности: глазки у него становились как у хищника, он не был инертным или безразличным, было видно, что он заново эти все события переживает, — вспоминает оперативник. — Это прибавляло мне внутренней уверенности в том, что Попков говорит правду». По словам Дубынина, общаться с Попковым было непросто: он постоянно перепроверял слова следователя или других оперативников, постоянно искал для себя какую-то выгоду. «А так, если посмотришь на него, никогда не скажешь, что это серийный убийца, что у него столько много трупов, — вспоминает Дубынин. — Сидит дядечка, разговаривает. Только глаза у него специфические, если в них посмотреть, то жутковато становится». «Умный, скрытный, с хорошей памятью. С очень хорошей памятью, — говорит о Попкове оперативник Сергей Романов, который тоже часто беседовал с преступником. — Много с ним говорили о жизни — по душам, можно сказать». На одном из первых допросов Дубынин описал Попкову два пути, по которым может пойти работа следствия. Если Попков будет отрицать свою вину, он не сможет общаться с родственниками, не получит ни чая, ни сахара, ни сигарет, а за его безопасность в СИЗО никто не сможет поручиться. А если напишет явки с повинной, ему пойдут на уступки по бытовым вопросам — о смягчении наказания, по словам оперативника, он не заводил речь никогда. «Как человек мелочный, алчный и очень любящий себя он выбрал второй вариант развития событий — и начал писать явки с повинной», — вспоминает Артем. В результате в какой-то момент Дубынин на допросы ходить прекратил — и все свое рабочее время стал тратить на проверку явок с повинной, которые писал маньяк, и подробно восстанавливать всю биографию Михаила Попкова. В этом тоже было много рутины — нужно было изучить все соединения, которые происходили с мобильного убийцы, связываться с регионами, куда он ездил, восстановить его социальные связи и так далее. Из всей этой информации получалась большая таблица, в которой, по сути, была изложена жизнь преступника с самого рождения. «Мы пытались понять, что это за человек, а то он у нас со всех сторон положительный ведь был, — объясняет Дубынин. — Зато, когда он понял, что мы о нем все знаем, даже какие-то моменты из далекого детства или юности, то и явки стал писать более правдивые, не пытаясь пустить нас по ложному следу». В середине августа 2012 года Попков пожаловался сокамернику Романову, что следователь хочет предъявить ему обвинение в еще ряде преступлений. Маньяк боялся, что ему будет грозить пожизненный срок, — хоть он уже и признался в совершении 14 убийств, Попков рассчитывал на то, что по ряду обвинений истечет срок давности и ему рано или поздно удастся выйти на свободу (срок давности по убийствам в России составляет 15 лет, но по необходимости может продлеваться). Романов уверил товарища, что если он невиновен, то опасаться ему нечего. Попков ответил, что по старому уголовному кодексу за эти преступления его бы расстреляли. Через несколько дней Попков вернулся в камеру в приподнятом настроении и рассказал сокамернику, что заключил со следователем Доморадовым соглашение: он сам расскажет о всех совершенных им убийствах и это позволит ему избежать пожизненного заключения. Доморадов предложил убийце подписать досудебное соглашение — в обмен на явки с повинной, хотя Попков и так писал их сам, добровольно и ни разу не жаловался на следователя и оперативников. Условия содержания вообще его полностью устраивали: Попков часто говорил с женой и дочерью по телефону, родные навещали его в СИЗО, а на следственные действия привозили домашнюю еду. Теперь Попков стал выезжать на места преступления почти ежедневно — и каждый раз рассказывал о новом убийстве. Уже тогда он любил играть с оперативниками и запутывать их — например, проверяя следствие, иногда выдумывал новые эпизоды, которых в реальности никогда не было. «Мы говорили ему: „Михаил Викторович, ну зачем вы это написали?“ — вспоминает Дубынин. — А он нам в ответ улыбался». Романову запомнилось, как убийца отзывался о своих жертвах: «Он говорил о них с ненавистью, презрением и злостью, говорил, что его жертвы — женщины легкого поведения, сами виноваты в случившемся, что женщины не должны пьяные шляться ночью по городу и искать приключения, что нормальная баба в машину к незнакомому мужику ночью не сядет». Не жалко Попкову было даже детей жертв: «Какая же она мать, если она болтается по ночам?» Сокамерник вообще не наблюдал в нем никакого раскаяния — сожалел Попков лишь о том, что ничего не знал о генетической экспертизе, благодаря которой его смогли вычислить. Разговаривая впоследствии с оперативниками, Романов отзывался о Попкове без всякой симпатии: «По своей натуре он очень мелочный, жадный и алчный человек, считающий себя умнее и выше других. Он очень хитрый и изворотливый, но трусливый. Он много читал и рассуждал о том, как можно опровергнуть выводы экспертов». Предложение о заключении досудебного соглашения в итоге было отозвано — отказала прокуратура. Несколько дней после этого Попков выглядел очень расстроенным, но потом взял себя в руки и сказал, что все равно вряд ли получит пожизненный срок, так как в большинстве своих преступлений он сознался сам. Романов не раз отмечал, что в этом смысле убийца вел себя странно: с одной стороны, он писал явки с повинной и показывал места преступлений, а с другой — часто повторял, что, кроме его показаний, у следствия больше ничего нет, и планировал тянуть время на всех стадиях следствия — опять же чтобы сроки давности по нескольким преступлениям истекли и шансы на пожизненный приговор стали меньше. В октябре 2012 года Попкова специальным конвоем на самолете этапировали в Москву — для проведения комплексной судебной сексолого-психолого-психиатрической экспертизы в Институте имени Сербского. Накануне поездки убийца нервничал — боялся, что в Москве его признают больным или невменяемым. «Он считал себя полностью здоровым человеком и боялся, что его заколют препаратами, — объяснял потом Романов. — А он надеялся отсидеть на общих основаниях и еще выйти на свободу». Попкова признали вменяемым. Шансов избежать максимально строгого приговора, казалось, становилось все меньше. Назад обвиняемого доставляли поездом, через Челябинск, поэтому в СИЗО № 1 Иркутска он вернулся только в середине декабря. И только тогда узнал, что в его деле меняется следователь. Глава 11. Служебный роман В июле 2012-го — через месяц после задержания Попкова — глава «маньячной группы» следователь Василий Доморадов сильно изменился. «Изначально мы договорились с ним, что дадим Попкову чистый лист бумаги, на котором он будет отмечать места своих преступлений, а мы будем их проверять и доказывать его вину», — рассказывает Артем Дубынин. Смысл этой затеи был в том, чтобы преступник, который до конца не знает, что известно следствию, мог случайно проговориться о новых убийствах. Вместо этого Доморадов зачем-то показал обвиняемому карту с нанесенными на нее точками обнаружения трупов. «После нескольких таких допросов Попков сознался в 11 эпизодах и наотрез отказался от убийств, в которых признался ранее, — утверждает Дубынин. — Постепенно все стало сводиться к тому, что на Попкове осталось всего три преступления — и те с вышедшими сроками давности. Если бы все и дальше так шло, он получил бы всего 20 лет». Параллельно с подачи следователя маньяк стал обжаловать то, как были изъяты и как хранились вещественные доказательства, в частности образцы спермы с тел жертв, — намекая, что генетический материал мог попасть в дело гораздо позже, чем было совершено преступление. В тот же период, по словам оперативников, Попков в письмах стал подбадривать жену: писал ей, что жизнь у него «как игра в шахматы», и обещал, что обязательно выиграет эту партию. Дубынин считает, что все это Попкову подсказывал следователь, а не адвокат. Защищать Попкова его семья поначалу наняла Галину Овчинникову — одного из самых известных ангарских адвокатов. Оплачивать ее услуги собирались, продав семейный гараж, но покупатели никак не находились, и в итоге Овчинникова от клиента отказалась, передав Попкова своей помощницей Елене Масловой. Та вошла в процесс как адвокат по назначению, то есть ее услуги оплачивало государство. По словам Дубынина, ни Овчинникова, ни Маслова никакой видимой помощи Попкову не оказывали ни во время следственных действий, ни во время суда. «[Это Доморадов] научил Попкова, что нужно говорить, чтобы объяснить, откуда на вещдоках взялась его сперма, советовал ставить под сомнения условия их хранения и транспортировки, — утверждает Артем. — С одной стороны, бред, с другой, в суде это могло сработать». Не меньше оперативных сотрудников настораживало, как Доморадов общается с женой и дочерью обвиняемого — с какого-то момента близкие убийцы стали едва ли не ежедневно приезжать на следственные действия и практически беспрепятственно с ним общаться. В присутствии конвоя Елена Попкова могла позволить себе залезть на стол следователя и перешучиваться с ним. Артем Дубынин начал подозревать, что отношения Доморадова и Попковой — более чем дружеские. Спустя еще какое-то время сотрудники группы заметили, что Доморадов перестал просить подвезти его до гостиницы, в которой его поселили в Ангарске. Тот объяснил, что ночует в отделе, чтобы сэкономить командировочные. Однако, когда Дубынин позвонил на пульт охраны (здание каждую ночь сдавали на сигнализацию), там ему сказали, что в последнее время ночью ее никто не отключал. «Зато каждое утро он разыгрывал передо мной спектакль. Я приезжал на работу раньше всех, а Доморадов ходил чистил зубы, брился, принимал душ, — вспоминает оперуполномоченный. — А потом я услышал, как Попкова вскользь сказала Доморадову: „Я на ужин курицу приготовлю“». Однажды вечером Артем Дубынин и Виктор Маслаков проезжали мимо дома Попковых и увидели в окнах свет, хотя Елена, которая после ареста мужа жила одна (у дочери Попковых Екатерины была отдельная квартира), должна была быть в это время на работе — выходить в ночную смену транспортным диспетчером. Дубынин решил проверить, все ли у Попковой в порядке: «Я же не знал, может, у нее какие-то проблемы, может, в этот момент, ей кто-то ножом угрожал?» Он позвонил женщине — и та сказала, что находится на службе. «А кто тогда у вас в квартире?» — спросил Дубынин. В ответ Попкова, по словам оперативника, стала агрессивно разговаривать и попросила больше ей не звонить. Тем не менее Дубынин решил выяснить, что происходит. Соседка Попковой сказала оперативникам, что несколько часов назад в квартиру зашел какой-то мужчина. Тогда Артем позвонил в дверь — ему никто не открыл, но свет тут же выключили. После этого оперативник позвонил Доморадову, «чтобы доложить ситуацию», но телефон следователя был выключен. В итоге Дубынин попросил приехать и открыть дверь своим ключом дочь Попкова Екатерину. Замок, однако, не поддался. Екатерина позвонила матери, напряженно поговорила с ней, пообщалась с соседкой — и уехала. Дубынин продолжал ждать под дверью — он не хотел уезжать, пока не поймет, что происходит.