Зимой 1998 года возле села Большая Елань нашли тела двух двадцатилетних девушек со следами насильственной смерти. Спустя всего несколько недель прокуратура отчиталась о задержании убийц — ими оказались два деревенских парня. Их держали в СИЗО несколько месяцев, пока не обнаружили тело следующей жертвы с похожими повреждениями: рубленые или колотые раны головы, рук, шеи и груди. Вскоре у милиции появились и подозреваемые — банда азербайджанца Этигада Рзаева. Убивать они начали в апреле 1999 года: первой жертвой стал нелегальный мигрант, который привез с собой в Россию крупную сумму, затем Рзаев с племянником и подельниками стали регулярно нападать на людей, у которых, как они полагали, могли водиться деньги. Несколько преступлений банда совершала как раз на трассе рядом с Ангарском. В ноябре 2000 года Рзаев с тремя сообщниками, один из которых оделся милиционером, убедили остановиться машину, в которой ехали несколько торговцев-челноков; одну из пассажирок Рзаев избивал, пока она не отдала ему деньги. Зимой 2002 года банда на той же трассе убила двух водителей «Жигулей», чтобы потом продать их машины. Затем (там же, на дороге) расправилась с женщиной, которая продавала наркотики и, как думал Рзаев, хранила дома крупную сумму денег. Еще через несколько месяцев в лес неподалеку от Ангарска Рзаев отвез труп своей гражданской жены Маргариты Заболоцкой — та окончательно собралась уйти от него, после того как Рзаев при ней убил выстрелом в лицо другого члена банды, с которым у женщины была связь. Рзаева с подельниками задержали после очередного разбойного нападения в октябре 2002 года — и в итоге признали виновными в 13 убийствах. Женщин, изнасилованных и убитых в придорожном лесу, в обвинении не было — быстро стало понятно, что у банды Рзаева совсем другой почерк. К моменту, когда Рзаева с подельниками поймали, в городе уже ходила история об ангарском маньяке — о нем вовсю писали журналисты. В сентябре 2000 года газета «Время» предлагала «объявить общегородскую охоту на этого изверга»: «Если мы не поможем сегодня его поймать, то завтра или через год жертвой этой сволочи может оказаться и дочь криминального авторитета, и жена крутого предпринимателя, и сестра простого обывателя». Охоты не случилось — и вскоре заметки о новых жертвах стали чуть ли не регулярной рубрикой во «Времени». Постепенно слухи о маньяке начали выходить за пределы города — в 2002 году о них писала уже «Комсомольская правда», указывая почему-то, что убийца рубит жертв, которых, по подсчетам автора, было уже больше сорока, чем-то вроде «тонкого меча ниндзя». Подозрения следствия о том, что в убийствах виноват Рзаев, не подтвердились. Трупы женщин продолжили находить в приангарских лесах и после того, как его банду арестовали. Глава 3. Практик с ученой степенью 29 августа 1998 года дома у выпускницы кулинарного училища Веры Рыбаковой собралась большая компания. Сидели шумно, громко играла музыка; соседка, которая в тот вечер поздно вернулась с работы и укладывала ребенка, даже сделала им замечание — пора расходиться. Вере в тот год исполнилось 22 года, а жила она вместе с мамой Надеждой Хмелевой на первом этаже двухэтажного дома в центре Ангарска, недалеко от отделения милиции. Надежда живет здесь и сейчас: темный коридор, зал с сервантом и расстеленным диваном-кроватью, кухня, где громко работает телевизор, и почти пустая комната дочери, куда Хмелева в последние годы почти не заходит. «Мне все говорили: „Ой, Надя, у тебя такая дочка симпатичная“. Как сглазили!» — говорит она, показывая фотографии из альбома: вот Вера заканчивает детский сад, вот стоит, наряженная, возле новогодней елки, вот гуляет с большой дворнягой (собак и кошек мама с дочкой то и дело подбирали с улицы), а вот уже совсем взрослая позирует для группового портрета с друзьями, которые были с ней в тот вечер. Пока дочь училась в школе и училище, Надежда Хмелева работала то на нефтекомбинате, то в торговле, а потом устроилась в столовую — в кулинарное Вера поступила отчасти по стопам матери, хотя до того мечтала быть воспитательницей в детском саду. «Прежде чем сварить вермишель, она ее жарила, — рассказывает Хмелева о любимом блюде дочери. — Я с нее хохотала, а она говорила, что макароны нужно сначала обжарить, чтобы они не распадались». Еще Вера любила делать прически всем желающим — благодаря чему ее мама каждый день ходила на работу с новой укладкой. «Бывает, придешь домой в 12 часов ночи, а она Стасика стрижет, — вспоминает Хмелева. — Спрошу у нее: „А что это у нас Стасик так поздно дома делает?“ А она мне: „Ну, мама, пока тети Наташи дома нет, я его подстригу!“» Соседка Лена — та самая, что просила друзей вести себя потише, — вспоминает, что Вера «постоянно смеялась» (во дворе ее еще называли «зажигалкой») и нянчилась с маленьким сыном Лены, будто старшая сестра: забирала из детского сада, учила с ним таблицу умножения. «Бросит ему мяч и говорит: „Дважды два?“ А он должен его поймать и сказать — „Четыре“, и так пока все не выучит, — рассказывает Елена. — Она же еще совсем ребенком была — обеспеченным, нормальным ребенком. Надя Вере ни в чем не отказывала: она ходила в кожаных куртках, у нее было что поесть, где спать». Другие знакомые девушки говорили о ней по-разному: одни называли Веру «спокойным, уравновешенным и общительным человеком», другие — «гулящей» и «ведущей паразитический образ жизни». Тогда, в августе 1998-го, около полуночи у друзей закончилось спиртное, и Вера вместе с одним из парней решили сходить в ларек, расположенный неподалеку, — купить еще. Там они ненадолго потеряли друг друга из виду, а когда знакомый Рыбаковой уже расплатился и собирался идти обратно, то увидел, как она садится в какой-то автомобиль и уезжает. Вернувшись, он рассказал об этом остальным — те подумали, что девушка просто встретила знакомого. Вера и правда знала водителя: он жил с семьей в соседнем доме, и она регулярно встречала их во дворе. Перед тем, как девушка села к нему в машину, мужчина предложил ей выпить, и она согласилась. Спустя 15 лет убийца скажет, что Рыбакова часто злоупотребляла спиртным и наркотиками (двоюродный брат Веры тоже упоминал об этом, уточняя, впрочем, что девушка прошла курс реабилитации), вступала в «беспорядочные половые связи», из-за чего он считал ее «безнравственной и аморальной», и поэтому решил убить — в том числе в назидание другим женщинам. После того, как они заехали в ночной киоск за алкоголем, водитель повез Веру в лесной массив за кладбищем «Березовая роща». Там он вытащил ее из машины и стал бить топором по голове, телу и рукам. Девушка умерла той же ночью от многочисленных рубленых ран головы, повреждений черепа и мозга. Ее руки и кисти тоже были в глубоких рубленых ранах. Некоторые пальцы висели на лоскутках кожи — видимо, она пыталась закрыться от ударов руками. Тело нашли на следующий день случайные прохожие. Вера лежала лицом вниз на дорожке, которая шла вдоль бетонного забора у кладбища: черные брюки расстегнуты, на порванной белой кофте-сеточке, задранной вверх, — бурые пятна крови. «Вот зачем ему надо было рубить ее? Ну, что он, не мог по-другому, что ли, как-то? — говорит мать Веры. — Мне сказали потом, что он не стал ее насиловать, потому что у нее ноги были грязные». Другие подробности исчезновения дочери Хмелева 20 лет спустя, по ее словам, помнит плохо. В материалах уголовного дела говорится, что она в день убийства отбывала наказание в исправительном учреждении. Сейчас Надежда об этом не упоминает — но вспоминает разговор с другом дочери, который ходил вместе с ней в ларек: тот, узнав, что Вера так и не пришла домой, якобы попросил передать ей, что он обиделся, и ушел домой. «Она же большая уже была, не маленький ребенок, — объясняет женщина, почему не хватилась дочери. — Думала, может, она у друзей где-нибудь или к моим брату или сестре уехала. Что с ней случилось, мы поняли, когда уже по телевизору показали — на третий день». «После смерти Веры ее друзья часто окликали меня в городе, кричали мне: „Вера! Вера“. Я спрашивала: „Что, так похожа?“ — „Ну, сзади да“, — продолжает Хмелева. — Сначала они мне о ней напоминали, потом напоминали, когда в прокуратуру вызывали — там меня до невроза доводили. Сейчас вы пришли, и, как только ее имя назвали, у меня сразу же лихорадка началась — и это несмотря на то, что столько лет уже прошло». Кроме матери и соседки о Вере постоянно вспоминает еще один человек. Надежда называет его не по имени, а «Веркиным женихом». Он уже много лет живет и работает в Америке, но почти на каждый родительский день присылает Хмелевой розы — чтобы она отнесла их на могилу дочери. К моменту убийства Веры Рыбаковой власти Ангарска уже начали понимать, что женщин в городе убивают систематически. В 1998 году прокурор Иркутской области Анатолий Мерзляков поручил отправить в Ангарск следователя транспортной прокуратуры Николая Китаева — «оказывать консультативно-методическую помощь» в расследовании убийств женщин на сексуальной почве. Выбор был неслучайным — Китаев к тому времени уже был известен как один из главных в России специалистов по серийным убийцам. Он стал первым, кто изучил более десятка убийств женщин и объединил их в одно производство — позже оно станет известно как дело ангарского маньяка. У Китаева несколько высших образований: юридическое, психологическое и журналистское; он также прошел полный курс оперативно-разыскной деятельности, а еще — защитил кандидатскую диссертацию «Вопросы теории и практики изобличения лиц, совершивших умышленное убийство» и написал сотни статей по криминалистике. «Теоретиком я себя не считаю, — говорит семидесятилетний следователь, давно уже вышедший на пенсию. — Я скорее практик с ученой степенью». Китаев мечтал расследовать преступления с детства — и даже в какой-то момент предпочел эту работу карьере, отказавшись стать прокурором Иркутской области. Расследования стали существом его жизни. «Бывало, собираемся с женой и детьми в кино. Звонят с работы: труп и, кроме меня, ехать некому, — рассказывает он. — Семья с тоской в глазах идет на фильм, а я сажусь в воронок и еду на место преступления». Одним из самых громких дел Китаева стало расследование преступлений «иркутского монстра» Василия Кулика. Младший ребенок в интеллигентной семье профессора-энтомолога и директора школы, родившийся недоношенным и много болевший в первый год жизни, Кулик еще подростком начал проявлять агрессию — мучал и вешал кошек, однажды, разозлившись, чуть не зарезал сестру. Родители, которые боялись, что ребенок умрет во младенчестве, многое прощали мальчику; смерть отца он потом тяжело переживал — и даже пытался покончить с собой, выпив флакон корвалола. В юности Кулик стал чемпионом Иркутска по боксу, но, получив травму, со спортом завязал. Первый секс у юноши был еще в школе — по его словам, девушка потом его предала, после чего Кулик в женщинах разочаровался. Вскоре он поступил в Иркутский мединститут, устроился врачом на станцию скорой помощи, женился и стал отцом — что, впрочем, не мешало ему постоянно заводить любовниц. В 1980 году на Кулика напала группа подростков: его ограбили, избили и сильно ударили по голове. Как он позже утверждал на допросах, после этого молодой врач начал представлять, как занимается сексом «с девочками, мальчиками, а также со старушками». Кулик познакомился с девятилетней девочкой и стал ее соблазнять: дарил игрушки, писал записки, а однажды пригласил прийти поиграть к нему на чердак, но девочка отказалась. После этого мужчина начал добиваться желаемого силой. Первой жертвой Кулика стала 72-летняя пенсионерка — его бывшая пациентка, которую он случайно встретил на улице. Та рассказала, что живет одна, и Кулик решил ее изнасиловать. Оказавшись у женщины дома, он измерил ей давление и ввел двойную дозу аминазина, чтобы женщина не сопротивлялась, а потом — изнасиловал и задушил. Когда тело нашли, врачи решили, что причиной смерти стало больное сердце. После этого Кулик почувствовал себя безнаказанным. Он регулярно насиловал детей (сколько их было, неизвестно до сих пор — по всей видимости, родители жертв стеснялись идти в милицию); многих — убивал: первой маленькой жертвой маньяка стала девятилетняя девочка, который он предложил поиграть в прятки, а потом расправился с ней в подвале многоэтажки. Пожилых жертв Кулик убивал всегда. В какой-то момент он завел список «старух, которые его заинтересовали», в основном это были одинокие женщины, которые знали его и относились к нему доброжелательно. За два года он убил 13 человек — шесть детей и семь пенсионерок. Самой младшей жертве было два года семь месяцев, самой старшей — 75 лет. Кулик объяснял потом: ему хотелось, чтобы жертвы сопротивлялись, но «незначительно». Еще он мечтал заняться сексом с ребенком одной из своих любовниц и дважды пытался изнасиловать собственного трехлетнего сына — каждый раз матери детей неожиданно возвращались домой, после чего Кулик уходил на улицу искать очередную жертву. Задержали Кулика в 1986-м благодаря бдительности обычных людей — об убийце к тому времени говорил уже весь город, а фотороботы преступника висели едва ли не на каждом столбе. Работницы детского сада заметили, что мужчина ведет мальчика в сторону стройки и подняли шум, на который прибежали двое стоявших на остановке мужчин. Они и задержали убийцу и доставили его в милицию. Кулик признал вину, но на суде от своих слов отказался — заявил, что оговорить себя его принудил преступник, который якобы угрожал убить его близких. Дело отправили на доследование — и передали Николаю Китаеву. В 1986 году он был следователем по особо важным делам, заместителем начальника следственной части прокуратуры Иркутской области. К тому моменту Китаев написал уже нескольких научных статей — о видах судебно-психологической экспертизы, а также о возможности использования музыки и гипноза во время допроса. Он разыскал изнасилованных Куликом девочек, оставшихся в живых, и пригласил их на опознание. Несмотря на то что с момента совершения преступления прошло четыре года, потерпевшие узнали преступника по характерной манере разговора — он картавил. (О том, что новая встреча с насильником может ретравматизировать жертв, тогда никто не думал.) Кулик уверял следователей, что не мог насиловать и убивать детей в подвалах и темных помещениях, потому что близорук. Тогда Китаев заказал офтальмологическую экспертизу, которая показала, что преступник мог «свободно ориентироваться в условиях различной степени освещенности, независимо от того, был он в очках или нет». Следственно-оперативная группа под руководством Китаева устранила множество ошибок в расследовании, которые были допущены их предшественниками. Например, была неправильно определена группа крови, найденная на одежде одной из жертв. Китаев отправил вещественные доказательства на экспертизу в Москву, где и было установлено, что сперма, обнаруженная на платье девочки, принадлежит Кулику. Следователь также добился проведения другой экспертизы, которая анализировала особенность походки обвиняемого: свидетели и потерпевшие говорили о его специфической манере ходить, как бы «выбрасывая» одну ногу в сторону. Результаты экспертизы подтвердили их показания. Когда все доказательства были собраны, Китаев обратился к биоритмологу — во время расследования выяснилось, что все свои преступления Кулик совершал в новолуние или в полнолуние, и следователь хотел точно вычислить день, когда тот будет максимально эмоционально неустойчив. Необычные техники допроса вообще были одной из особенностей работы Китаева — в частности, он любил во время разговора с подозреваемыми включать музыку и часто «колол» людей под песню Юрия Лозы «Плот». В итоге Кулик признался во всех изнасилованиях и убийствах, в которых его обвиняли, и рассказал о тех, про которые следователь не знал. В явке с повинной бывший врач скорой написал, что считает себя полностью здоровым, и потребовал применить «крайнюю меру наказания»: «Считаю, что людям, подобным мне, не место среди людей, не говоря о совместимости с моей профессией». В 1989 году Кулика расстреляли. Китаев и сейчас считает: благодаря тому, что в СССР практиковалась смертная казнь, преступники боялись расстрела и убивали меньше людей; по его подсчетам, высшая мера позволяла сохранить от пяти до семи тысяч жизней ежегодно. «Я человек довольно-таки сентиментальный, отец двух дочерей. За 20 лет работы я своими руками переворочал на осмотрах более 600 трупов: свежих и гнилых, скелетированных и сожженных, расчлененных и целых, — вспоминает бывший следователь. — Однажды у меня на столе лежала кучка измельченных каких-то белых фрагментов, которые можно было накрыть носовым платком, а это были останки 20-летней Гали, которую два негодяя заманили в гараж, поочередно изнасиловали, а затем убили и за несколько приемов сожгли тело. Чего, кроме смертной казни, я мог им желать?» В 1990-х, по словам Китаева, страну «отпустило» и «бандиты стали валить друг друга пачками». Бывший следователь связывает это именно с отменой смертной казни — однако мораторий на нее начал действовать в 1996 году, как раз когда пик постсоветской преступности уже прошел и статистика по убийствам начала падать. Дело Кулика сделало Китаеву имя на всесоюзном уровне. В 1992-м, спустя три года после расстрела маньяка, следователь стал старшим помощником Восточно-Сибирского транспортного прокурора — в его полномочия входил надзор за расследованием дел особой важности. На новом месте службы Китаев продолжил изучать серийных преступников, а в 1994 году защитил диссертацию «Вопросы теории и практики изобличения лиц, совершивших умышленное убийство». В общем, Китаев был тем самым человеком, которому логично было поручить дело нового сибирского маньяка. «20 лет назад в Ангарске и его окрестностях трупов хватало, — вспоминает Китаев. — Но когда я туда приехал в 1998 году, то обнаружил более десятка дел со схожими чертами: в них фигурировали трупы женщин, со следами сексуального посягательства, причем все они были довольно привлекательными в силу своего молодого возраста и убиты поздно вечером или ночью». Следователь провел проверку и, по его словам, доложил о результатах областному прокурору Мерзлякову. Результаты были неутешительными: некомпетентность милиционеров и следователей привела к тому, что десятки убийств остались нераскрытыми, а найти преступника стало куда труднее — из-за того, что прошло много времени. Китаев сообщил, что готов сам взяться за поимку маньяка, и попросил наделить его необходимыми полномочиями — тем более что многое он уже успел сделать в рамках проверки. «Мы могли его найти тогда за полгода. У нас уже был список подозреваемых, в котором фигурировали фамилии семи сотрудников милиции, — говорит Китаев. — Под видом вакцинации можно было проверить около ста милиционеров, причем из этого списка можно было сразу исключить следователей и оперативников. Было понятно, что они не будут бросать использованный презерватив на месте преступления, а какой-нибудь мент, который не очень в теме, может. Круг уже сузился». Китаев утверждает, что рассказал о своей работе на совещании в Иркутске, после чего Мерзляков предупредил всех собравшихся, что результаты работы не должны выйти за пределы его кабинета — иначе «Москва нас всех повыгоняет» (связаться с самим Мерзляковым и узнать его версию этой истории мне не удалось). После этого расследование остановили — по всей видимости, региональное начальство надеялось, что убийств больше не будет. В 2000 году транспортная прокуратура, в которой работал Николай Китаев, была ликвидирована. Вместо предложения о новой должности следователю выдали трудовую книжку, и он ушел в отставку. Нападения на женщин в Ангарске тем временем продолжались. Одним летним вечером 1999 года домой за 18-летней Женей Королевой заехали трое парней, двоих из которых тоже звали Женя — с ними Королева познакомилась накануне. Молодые люди предложили ей поехать в гости к одному из них и там выпить; та согласилась. В разгар вечеринки Королева уединилась с одним из мужчин в комнате и занялась с ним сексом, после чего засобиралась домой. Было около трех часов ночи, когда она с двумя спутниками вышла из квартиры. Вместе они дошли до перекрестка в центре Ангарска, после чего провожатые откланялись. Один из провожающих напоследок обернулся и увидел, что рядом с Евгенией остановилась иномарка темного цвета, но значения этому не придал: недалеко был бар, рядом с которым часто парковались такси. Водитель автомобиля — на вид ему было около 35 лет — опустил стекло и представился: он сказал, что его зовут Михаил, и показал удостоверение, на котором Женя увидела мужчину в форме. Михаил спросил, почему она так поздно идет одна по улице, и предложил довезти до дома. Женя ответила, что дойдет сама, но он продолжал ее уговаривать, «постоянно улыбаясь», и в конце концов девушка села на заднее сиденье. По дороге водитель что-то рассказывал Жене, но от большого количества выпитого и от усталости ее стало клонить в сон, и она не заметила, что водитель проехал мимо ее дома, выехал на объездную трассу и свернул на лесную дорогу, где вскоре остановился. Проснулась Королева от резких прикосновений и криков — водитель машины пытался вытащить ее из машины и орал, что сейчас убьет. Сняв туфли на каблуках, девушка побежала в сторону леса, но Михаил быстро нагнал ее и чем-то ударил по голове, а потом стал душить и избивать руками и ногами. После очередного удара Королева потеряла сознание. На следующий день семья, пошедшая по грибы, обнаружила в лесу голую Женю. Она была без сознания, но жива; ее пиджак, порванные футболка, юбка и трусы были разбросаны рядом. Грибники вызвали скорую помощь и полицию. В иркутскую больницу Королеву доставили с закрытой черепно-мозговой травмой, следов сексуального насилия врачи не обнаружили. Она очнулась на следующий день и в первое время из-за частичной потери памяти не могла вспомнить даже своих родителей. Поэтому показания у нее тоже получились очень путаные. Она хорошо запомнила, что напавшего на нее мужчину звали Михаил и что он носил бейсболку и спортивный костюм, и сказала об этом следователям — однако те не придали этим деталям значения, решив, что запомнить их девушка не могла. Про милицейское удостоверение, которое показал ей напавший на нее мужчина, Евгения вспомнит на допросе в 2013 году. Ни один из парней, с которыми Королева провела тот вечер, к ней в больницу так и не приехал. В первые дни именно их считали главными подозреваемыми — и даже на несколько дней задержали, но вскоре отпустили. Вновь они увиделись только 14 лет спустя — во время следственных действий. Сейчас Евгения Протасова работает в кассе коммунальных платежей; в 2007 году она счастливо вышла замуж и поменяла фамилию. О событиях того страшного вечера она рассказывает нехотя и один раз почти начинает плакать — когда вспоминает, как убегала от убийцы и кричала ему, чтобы не трогал, чтобы отпустил, чтобы не убивал. На левом виске у нее заметен бледный шрам. Несмотря на многочисленные операции, полностью восстановить зрение в левом глазу врачи так и не смогли, но ни линзы, ни очки Протасова не носит: говорит, что правый глаз у нее видит хорошо, и она справляется. Как появился еще один шрам — в районе запястья, она не помнит. Евгении повезло: кроме нее в живых после столкновения с тем же водителем в спортивном костюме остались еще две девушки. Прославившись, Николай Китаев дал несколько десятков интервью — он и сейчас может по памяти назвать точную дату выхода каждого из них. В 2002 году к уже бывшему следователю (сейчас он преподает в Иркутском национальном исследовательском техническом университете на кафедре уголовно-правовых дисциплин и днями просиживает в библиотеке — продолжает самообразование) обратился журналист «Московского комсомольца» Марк Дейч, после чего в газете вышла статья «Убийца по средам» — первая публикация об ангарском маньяке в федеральной прессе. Через некоторое время Дейч рассказал Китаеву, что материал показали генпрокурору Владимиру Устинову и министру внутренних дел Борису Грызлову. Те приказали сделать все возможное для поимки преступника — и в Ангарск отправили следователя по особо важным делам из Москвы. Глава 4. Жить лучше без друзей — Никто не верил, что маньяк вообще есть. — До какого момента не верили? — Пока не поймали. Сначала не верили, что маньяк существует, а когда поймали, никто не верил, что он маньяк. Артем Дубынин — 34-летний коротко стриженный оперативник, с усталыми глазами пожилого человека и в кителе, который он явно надевает только по особому поводу, — рассказывает это, сидя в своем кабинете в двухэтажном советском здании Следственного комитета Иркутской области. На стене рядом со столом висят пожелтевшие газетные вырезки начала 2000-х со статьями об ангарском маньяке, которого никак не могут поймать. Тогда же в Ангарск впервые приехал и сам Дубынин — работать в следственной группе, созданной, чтобы исправить положение. Ее первый руководитель — следователь Генпрокуратуры по особо важным делам Валерий Костарев — рассказывает об истории группы немного иначе, чем Николай Китаев. По словам Костарева, это он наткнулся на статью Марка Дейча в «МК». Рассказ о маньяке, который уже несколько лет орудует в Иркутской области, его зацепил, и он написал рапорт начальству о том, что нужно ехать в Ангарск разбираться. К Костареву трудно было не прислушаться. На профессиональном сленге таких, как он, обычно называют «важняками»: это элита российской прокуратуры, люди, которым поручают самые сложные и резонансные преступления. К моменту отправки письма про Ангарск на счету 53-летнего Костарева были дело о взяточничестве против одного из секретарей обкома Таджикистана (еще в советское время), дело серийного убийцы-педофила Сергея Головкина, а также дело крупнейшей ОПГ Новокузнецка — банды Владимира Лабоцкого, убившей около 40 человек. Оперативная группа по расследованию преступлений ангарского маньяка была создана летом 2002 года двумя ведомствами совместно — Генпрокуратурой и Министерством внутренних дел. Возглавил следствие Валерий Костарев, а оперативным сопровождением занялся старший уполномоченный МВД полковник Сергей Державин — он руководил той частью группы, которая занималась оперативно-разыскной деятельностью: поиском свидетелей и их опросом, наведением справок, сборами образцов для сравнительного исследования, исследованием предметов и документов и так далее. Эта структура сохранялась все 16 лет, что существовала «маньячная группа»: представители МВД курировали работу в поле, а следователи из прокуратуры и впоследствии Следственного комитета — аналитику: они выделяли наиболее перспективные версии, ставили задачи перед оперативниками, проводили допросы. Приезд «москвичей» насторожил иркутское руководство МВД. Многие были уверены, что истинная причина создания группы не маньяк: на самом деле Москва хочет изнутри посмотреть на работу местных структур и, вероятно, кого-то наказать. «Такие серийные преступления — это ЧП, — объясняет Артем Дубынин. — Никто не хочет на себя брать ответственность за то, что вовремя не разглядел серию, поэтому долгое время все это замалчивалось и прикрывалось». Все мои собеседники, работавшие в «маньячной группе», — а их было восемь человек, — рассказывают, что команду Державина и Костарева побаивались, ненавидели и всячески старались вставлять ей палки в колеса. Как вспоминает Державин, местное руководство МВД не раз намекало ему, что найти виновного в преступлениях, которые случились несколько лет назад, практически невозможно — и именно поэтому в их группу «ссылали» так называемый балласт: самых неугодных сотрудников или молодых специалистов. Когда Державин с Костаревым просили выдать им более опытных оперативников, им отвечали примерно следующее: «Ваша группа — это неактуально. Раскрывать [новые] убийства — это актуально».