Гленн-старший стоял, потирая руку. По нему нельзя было прочесть, что он чувствует: то ли удовлетворенный гнев, то ли неловкое сожаление. Однако все трое были так поражены разразившимся скандалом, что даже не попрощались. — Надеюсь на вашу благодарность, Флориана, — крикнул хозяин дома вслед. Притворившись, что не услышала этого, она поспешила за Десом. Мажордом, услужливо открывший перед ними дверь, выглядел как очередная насмешка. — Всего доброго, господин, — пробормотал он, выбрав обезличенное обращение. Наверняка прислуга в доме знала о конфликте между отцом, пекущимся о статусном имени, и сыном, что пренебрег своим сомнительным наследием. Они спустились во двор по длинной лестнице, миновали бронзовые ворота с витыми прутьями, а потом еще долго тащились по улице к автомобилю, который Дес оставил вдалеке от родительного дома. Зная снобизм отца, ему стоило проделать то же самое и со своими ботинками — добротными, грубо прошитыми, слегка истертыми на мысках из-за привычки Деса пинать все, что попадается под ноги. Он и сейчас не пропустил ни одного встречного предмета. Мелкие камни приземлялись со стуком, жестяные банки грохотали по мощеной дороге, а пустые папиросные коробки катились с глухим звуком — это заполняло напряженную тишину между ними. Наконец они добрались до автомобиля, и его потрепанный пыльный салон показался самым надежным убежищем. Флори выдохнула и достала из кармана платок, чтобы вытереть кровь с лица Деса. Он резко отстранился от ее руки и нахмурился: — Не нужно меня жалеть. — Тогда смой кровь сам. Меня мутит от одного вида. — Флори бросила платок ему на колени и демонстративно отвернулась. Они ехали в напряженном безмолвии, пока Дес не затормозил на обочине. Облако пыли взметнулось из-под колес и тут же проникло в открытые окна. Флори закашлялась, и пришлось выбираться из машины, чтобы подышать свежим воздухом. Они не проехали и середины пути, остановившись возле бульвара. Крохотная булочная на углу манила распахнутыми окнами, украшенными гирляндами из печенья в форме рыбок. Дурманящий запах сдобы витал в воздухе и дразнил пустой желудок. Спустя пару минут они уже сидели за уличным столиком, поглощая рогалики с шоколадно-ореховой пастой. Рядом остывал кофе с двумя сахарными кусочками в форме рыбок, выброшенными на берег блюдца. — Любимая булочная мамы, — торжественно объявил Дес, будто представляя друга при знакомстве. — Мы видимся здесь по выходным. Флори с улыбкой отметила, что это хорошая традиция. — Ну, если не учитывать, что это единственное место наших встреч. — Не буду спрашивать, почему ты не приходишь в родительский дом. Дес промолчал, притворившись, что увлечен важным делом. Он придвинул чашку к себе, наклонился, окунул кончик языка в кофе и, заключив, что еще слишком горячо, решил не рисковать. За это время в его голове созрел целый рассказ. — Год назад булочную закрыли. Всю зиму она простояла с заколоченными окнами, а потом я поступил как ребенок… нет, как дурак. С чего-то я решил, что встречи с мамой зависят от этого места, и не мог допустить, чтобы оно закрылось. Вот и выкупил его. Неожиданно в нем проявилась новая, непознанная грань личности: нечто хрупкое, мягкое и уязвимое, что обычно прячут за семью замками. — Ты не подумай, что я хвастаюсь, — спешно добавил он, почесав кончик носа, — просто хочу сказать, что не такой уж я неудачник, каким меня считает отец. Но Флори думала совсем о другом, и ей бы потребовалось немало времени, чтобы объяснить все это. — Не оправдывайся за чужое мнение о тебе. Мы всегда будем неудачниками для тех, кто не понимает наших ценностей. Дес благодарно улыбнулся и приободрился. Флори хотела спросить у него так много, что терялась и не знала, с чего начать, а тут еще булочница мельтешила перед глазами. С самого их появления здесь длинноногая блондинка навязчиво маячила у соседнего столика, явно добиваясь внимания Деса. В конце концов она не выдержала и подошла. Предлог отвлечь его рабочими вопросами не сработал, и булочница, скользнув по Флориане оценивающим, едва ли не ревнивым взглядом, ушла. — Передавай привет Девену! — крикнул Дес вслед. Вряд ли его услышали. Булочницу уже перехватили покупатели у прилавка. — Муж Лии держит охотничий домик в Хмельном квартале, неподалеку от моей таверны, — пояснил Дес и улыбнулся как будто виновато. Флори вспомнила фасад с чучелом оленя и висящей под ним табличкой «Девен и ружье». Местные заведения всегда поражали оригинальностью, и сейчас ей выпал шанс узнать, как таверна Деса получила свое название. Не похоже, что у булочной «Утро на бульваре» и «Паршивой овцы» был один владелец. Дес рассказал, что вывеску булочной не менял специально. Многие посетители даже не знали, что теперь всем заправляет не потомственный пекарь, а владелец питейного заведения. А вот с «Паршивой овцой» вышло иначе. — Когда я выкупил таверну, то первым делом выбросил старую вывеску. Правда, погорячился и сделал это прежде, чем придумал новое. Потом вспомнил дурацкую привычку называть заведения именами владельцев. Ну, знаешь, когда идешь по улице — и вывески пестрят чьими-то именами, будто повсюду торгуют людьми… Дес уловил удивление Флори и рассмеялся: — Вот и мы с таверной тезки. «Паршивая овца» — неудавшийся сын, позор семьи и все такое. Это говорит обо мне даже больше, чем новое имя. Флори удивилась, как Дес умудрился сменить имя. С удостоверяющими жетонами это было невозможно. Тот, кто родился бедняком, даже заработав приличное состояние, не мог получить «богатое» имя. Точно так же и Дес, родившись в семье богачей, не смог бы скромно отсечь лишние буквы. — У меня исключительный жетон, — хмыкнул он. — Родители разругались, пока спорили, как меня назвать. Отец все боялся продешевить. Представь, что для такого сноба значило бы промахнуться с количеством букв в имени наследника. И знаешь, что он придумал? Попросил выгравировать инициалы. Я не человек, а аббревиатура. Д.М.Г. Он даже фамилию не стал записывать полностью — переживал, что короткая. Так что я мог назваться любым именем, которое подходило под инициалы. — Он протянул руку и представился: — Десмонд Говард. — Это имя подходит тебе намного больше, — сказала Флори, пожимая его ладонь. — Отец считает, что, оставшись Максимиллианом, я бы бросился с энтузиазмом заниматься его лесопилкой. Лесопилка,— повторил он и скривился, будто кислятину проглотил. — Мы с отцом часто ругались, а потом я свалил из дома. Колесил по разным городам с музыкантами, играл на улицах и в тавернах, ловил редкие письма от матери, пока не получил известие о ее болезни. Я вернулся только ради нее, но жить в их доме отказался и поселился на чердаке таверны. Ну, его ты знаешь. Вначале работал управляющим, потом сдал вещи «Дейлора-Максимиллиана» в ломбард, а на вырученные деньги выкупил таверну. Но даже тогда я остался балагуром, неучем, размалеванным болваном, пивной пробкой… Да, мой отец не скупится на комплименты. Он замолчал, отвлекшись на еду, а Флори задумалась над тем, что услышала. Для нее открылась истинная причина, почему Дес так относился к домографу. Риндфейн Эверрайн — выходец из богатой семьи, образцовый сын: гордость родителей, домосед с прекрасным образованием, престижной работой и очаровательной невестой, удваивающей семейный капитал. Воплощение всего того, кем самого Деса хотели видеть родители; кем он мог бы стать, подчинившись их воле. Что бы ни делал Рин, это служило Десу укором: «Смотри, каким нужно быть, чтобы родители тобой гордились. Смотри, что ты предал…» Понимал ли он сам причину своего отношения к Рину? Пожалуй, нет. Дес не был похож на человека, который копает так глубоко. Отодвинув от себя тарелку, он сказал: — Должен кое в чем признаться. После первого суда я поехал к отцу, чтобы попросить помощи. Его связей наверняка хватило бы, чтобы вытащить Дарта. Но я даже из машины не вышел. Струсил, аж до сих пор стыдно. Отчего-то Флори вспомнила Кормонда Тодда. Она не представляла, что можно встретиться со своим страхом после того, как он мучил тебя и остался, несмотря на все попытки забыть о нем. Но жизнь слишком странная штука: страх приходит снова затем, чтобы дать возможность побороть его. — Прости, что втянул тебя в семейный скандал, — продолжал Дес. — Так нужно. Мой отец никогда не помогает просто так, и я был вынужден пообещать, что помогу в ответ… Тебя он просил о чем-нибудь? Флори покачала головой. Она хотела забыть тот разговор, ту встречу в тюремной камере и все, что связано с Кормондом Тоддом. Пока она в Пьер-э-Метале, то не проронит ни слова, но потом, обезопасив себя и сестру, не оставит его безнаказанным, будь он командиром всех командиров. — Не хочу, чтобы ты думала, будто чем-то ему обязана. — Значит, ты спровоцировал скандал, чтобы разорвать вашу договоренность? Дес поджал губы и развел руками, будто бы Флори спросила очевидную вещь, не требующую ответа. — Единственный навык деловых переговоров, который мне пригодился. Помогает расставаться с девушками без объяснений. Хотя… зря тебе раскрыл карты. Она раздраженно фыркнула: — Я не собираюсь становиться твоей девушкой. — Как так? Даже после моей слезливой истории? — Он удивленно вытаращил глаза, будто и вправду был поражен, что его способ не сработал. Флори легонько толкнула его ногой, и Дес, дернувшись, ударился коленом о столешницу. Чашки тревожно звякнули на блюдцах, Дес захохотал, а она поняла, что в очередной раз попалась на его глупую шутку. Взгляд скользнул по его запястьям; сегодня на них были повязаны платки в цветах Ярмарки: синий — на левом, зеленый — на правом. — Ты всегда закрываешь запястья, — вдруг сказала она, и его смех резко прекратился. Лицо стало серьезным. — Хочешь узнать, что я прячу? — Шрамы, — коротко сказала Флори, и ее уверенность, кажется, удивила Деса. — Откуда знаешь? — Бинтовала тебе руку после аллергии на сонную одурь. — И почему сразу не спросила о них? Вижу ведь, что любопытно. Она пожала плечами: — Мы тогда были едва знакомы. На лице Деса медленно нарисовалась лукавая улыбка. Он оперся локтями на стол, чтобы наклониться к Флори и тихо сказать: — Значит, ты признаешь, что мы сблизились? Насколько? Сколько сантиметров осталось между нами? — Болван. — Не обижайся ты, ну! Просто не вижу здесь трагедии. История эта давняя, драмы столько не живут. — Пытаешься заговорить меня? — Раскусила. — Он цокнул языком и сдался: — Рассказывать особо нечего. Вот, смотри. Одним ловким движением он стянул с левой руки платок и показал запястье: на красной коже, стянутой шрамом от ожога, отчетливо выделялись грубые белые рубцы. — Доской придавило, — сказал Дес. — На лесопилке такие случаи не редкость. Отец постоянно таскал меня за собой, так что мне выпадало немало шансов попасть в передрягу. Когда обрабатывали доски для дамбы, я захотел посмотреть, как их опускают в смолу. Полез я туда, а одна возьми и сорвись, прямо на запястье. Горячая смола, знаешь ли, сомнительное удовольствие… Отец оплатил лучших врачевателей, чтобы спасти руки, которые нужно протягивать партнерам и использовать для подписания договоров. Да-да, он так и сказал. — Дес нервно хохотнул. — Короче, я испортил себе карьеру еще в детстве. Такие дела. Флори была так поражена, что не смогла и слова вымолвить, только надсадно вздохнула. — Мы так много говорим обо мне, словно сегодня день моего рождения… или похорон. — Какой же ты болван. — Она покачала головой. — Начинаешь повторяться. — Рыбья башка. — Так-то лучше. Он подмигнул ей, высунув язык, и захохотал так заразительно, что Флори не смогла сохранить серьезное лицо. Если бы смехом можно было залатать душевные раны, Дес вылечил бы их все.