Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 20 из 21 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Нас угостили медвежатиной и показали фильм «Катя-Катюша». Пустили его с конца, и повторяли весь текст за актерами наоборот, начиная со слова «ценок» («конец»). За два года наизусть выучили. Потом на собачьей упряжке приехал чукча Герасим. Он по рации узнал, что пришел груз, и приехал за аккумулятором и приемником, которые предназначались для него. Спросил, привезли ли кино. Узнав, что привезли кино не про войну, а про любовь, сказал, что смотреть не будет. – А ты жену привези. Она про любовь любит. – Нету жена. Срать пошла, пурга унесла! Герасим достал из кармана пачку «Мальборо», угостил всех, сел в свою упряжку и уехал. Я спросил, откуда у него «Мальборо». Полярники объяснили: чукчи спиваются, и им запретили возить спиртное. Они стали гнать самогон из сахара – им перестали продавать сахар. Они стали гнать из муки – перестали давать и муку. А теперь они шкурки на нарты – и в Аляску. – А пограничники? – Какие там пограничники? Мороз минус пятьдесят и полярная ночь… На прощание полярники подарили нам кусок бивня мамонта. Мы разметили бивень на три равные части и Таланкин стал его пилить. Пилил днем. И ночью, когда не спал, пилил. Но бивень оказался таким твердым, что работы Игорю хватило до конца плавания. Еще и в Москве допиливал. Так что у меня на память об острове Жохове остался кусок бивня. На Жохове не обошлось и без потерь. Когда я во время разгрузки сел перекурить, эти два негодяя – медведя подошли ко мне сзади, схватили зубами уши моей меховой шапки, потянули каждый в свою сторону и оторвали. Это была папина ушанка, которую я носил двадцать лет, и у нее была своя история. Папина шапка Во время войны, когда мы с мамой жили в Тбилиси, отец с оказией переслал свои вещи – пальто, костюм, сапоги, свитер, зимнюю шапку-ушанку – целый чемодан, чтобы мы поменяли их на продукты. Ушанку я забрал и сказал маме, что буду носить ее сам. И с нетерпением ждал, когда достаточно похолодает, чтобы можно было ее надеть. В школу я ходил мимо Верийского базара, у входа на который всегда околачивались блатные. Главным у них был Пипин Короткий – двадцатипятилетний парень ростом чуть выше меня, с золотыми зубами и подкрученными усиками. И в первый же день, когда я проходил в шапке мимо базара, Пипин показал на меня пальцем, ко мне подошел здоровый парень и содрал шапку. Я побежал за ним: «Это папина шапка! Он на фронте! Отдай!» Тогда этот гад повернулся и ударил меня в лицо. Я упал. Прохожих было много, но никто за меня не заступился: блатных боялись. В этот день я сидел на уроках и ничего не слышал, ни о чем, кроме как о шапке, думать не мог. Уж лучше бы я ее не брал, на масло бы поменяли… Но есть на свете справедливость. После уроков на крутом спуске на улице Барнова мне повстречался Пипин. Он поднимался в гору мне навстречу, в папиной шапке. Я разбежался и что есть силы врезал ему головой в подбородок. Пипин упал, шапка слетела, я схватил ее и убежал. На следующий день я опять из принципа надел шапку, но в школу пошел окольными путями, минуя базар. На подходе к школе меня подкараулил мой друг Шурик Муратов. Шурик предупредил: Пипин узнал, что я здесь учусь, и теперь они ждут меня во дворе. И вместо школы я пошел к бабушке Буте. Пипина посадили через неделю, но я все равно продолжал ходить к Буте – мне у бабушки было хорошо. Так и ходил к ней три недели, пока мама меня не застукала (об этом позже). А конфликт с Пипином Коротким завершился так. Летом сорок второго я каждый день ходил на купальню. Там был бассейн и вышка, и я стал заниматься в секции плавания. А когда бассейн закрыли на чистку, я стал ходить купаться на Куру. Поскольку вещи на берегу оставить нельзя, шел босиком и в коротеньких штанишках, в них и купался. Пока идешь обратно – все высохнет (самое неприятное – идти босиком по расплавленному от жары асфальту). На берегу Куры блатные играли в зари (кости). Я наблюдал за игрой издалека: интересно, перед игроками лежали пачки денег, часы, кольца. Среди игроков был и Карло – рецидивист, который жил в угловом доме в нашем переулке. Играл он на кресты: я и сейчас их помню, тяжелые, золотые (наверное, музей ограбил). И все время проигрывал. А как-то раз он подозвал меня: – Иди сюда! Кинь. Рука фраера считается счастливой. Я кинул – вышло шесть и шесть. И дальше мне везло. В тот день мы выиграли кучу денег, но мне он дал всего рубль на стакан семечек: «Деньги портят людей». На следующий день утром слышу крик: – Гия! Выглянул – стоит Карло: – Пошли купаться! – и подмигнул. Конспиратор! Я поскорее выбежал из дома, чтобы наши не увидели, с кем я дружу. И мы пошли на Куру – кидать кости. Так я ходил с Карло на берег Куры несколько дней. Мне везло, семечками я был обеспечен. Но мне все это совсем не нравилось. Страшно с блатными, да и противно: они играли на все. Так, раз при мне один проиграл собственное ухо, достал финку, отрезал его и кинул. А другой проиграл сестру. Не знаю, отдал он ее выигравшему или нет, – ни тот, ни другой больше не появлялись. И еще я очень боялся заразиться от ростовского вора Целки – он болел гнойным сифилисом, и у него была дыра вместо носа. (В Тбилиси и своих блатных хватало, а во время войны понаехали и воры из Одессы, из Ростова, Киева и других оккупированных городов.) А на третий день там появился и мой враг Пипин Короткий (блатные его выкупили из тюрьмы). Он со свитой шел по берегу в нашу сторону. Я хотел смотаться, но Карло не пустил меня: «Не дрыгайся. Играй». (Он знал про папину шапку.) Когда Пипин подошел и хотел было расправиться со мной, Карло сказал: «Пипин, этот пацан со мной». А Пипин сказал, что он этого не знал, и даже пожал мне руку. Карло был, наверно, намного главнее Пипина Короткого. На следующую зиму я спокойно ходил в школу в папиной шапке мимо блатных у Верийского базара, и никто меня не трогал. А потом и в Москве я в папиной шапке ходил и в школу, и на каток, и в институт, и в ГИПРОГОР, и на «Мосфильм». И если бы не эти хулиганы-медведи, носил бы ее до сих пор и оставил бы в наследство внуку Петьке. Очень добротная была папина шапка. Между прочим. В тот же день, когда я встретил Пипина, кто-то увидел, что недалеко от берега течение несет тело утопленника. Блатные вытащили синее распухшее тело на берег и стали выбивать золотые зубы, ударяя камнем по разложившимся губам… Я спать не мог – мне все снился этот утопленник. После этого везти мне перестало, и Карло больше меня не звал. А тут и купальня открылась. Последний раз Карло я видел в апреле сорок второго, когда мы с Шуриком Муратовым (уже после его возвращения из Ирана) помогали его отцу строить дом. Дом отец Шурика строил на краю оврага. Мы услышали выстрелы, побежали смотреть – по другой стороне оврага бежал Карло, за ним – двое, кричат: «Стой!» и стреляют. Карло захромал и упал. Преследователи подошли, взяли Карло за ноги и потащили… Спасибо товарищу «Сталину» Когда мы шли от острова Жохова, ударили морозы и «Леваневского» затерло во льдах. К нам на подмогу с острова Врангеля вышел ледокол «Сталин» – его почему-то забыли переименовать. Пока он шел, у нас кончился хлеб и почти кончилась пресная вода – осталось только на питье, а для всего остального (постирать, побриться) использовали морскую, соленую. Умываться соленой водой еще ничего, бриться хуже, – порежешься, потом порез долго не заживает. Мы хотели отпустить бороды, но Конецкий сказал, что нельзя: появиться в кают-компании небритым – проявить неуважение к капитану. Делать было нечего, и помполит (помощник капитана по политическому воспитанию, главный идеолог на корабле) устроил нам творческую встречу с матросами и попросил нас рассказать, как делается кино. Мы рассказали. – Вопросы есть? – спросил помполит. Пауза. Потом поднялся молоденький матрос: – Простите, если я правильно понял, то сценарист написал сценарий, оператор снял это на пленку, художник построил декорации, композитор написал музыку, актеры сыграли, директор отвечает за деньги. Так? – Так. – Тогда такой вопрос – а что делает режиссер? Мы стали объяснять, запутались… И матросы поняли, что режиссер – как помполит на корабле: должность большая, зарплата высокая, а делать нечего. Чтобы разрядить обстановку, помполит попросил рассказать, о чем будет наш фильм. Я рассказал. – Ну как, нравится? – Нравится, – вяло похвалили матросы. – Но лучше бы сняли про красивых женщин, рестораны с музыкой и пляж в Сочи… Вечером к нам в каюту зашел старпом Геннадий Бородулин, с которым мы за время плавания подружились. Хотя на корабле был сухой закон, он его нарушил и принес бутылку спирта. Выпили. Бородулин сказал, чтобы мы не расстраивались: – Ребят можно понять. Четвертый месяц в море. А сюжет у вас нормальный. Женщины только не хватает. – Как нет? А Мария? – Мать сына боцмана? Не то – она в возрасте. Надо молодую, красивую. – Не обязательно. – Давай проверим. Бородулин повел нас в радиорубку и попросил радиста связать его с Новой Сибирью: – Новая Сибирь, Новая Сибирь, я «Леваневский», – начал вызывать Комаров в микрофон. – Как слышите? Прием. – Я Новая Сибирь. Слышу вас, «Леваневский», прием. Комаров передал микрофон Бородулину. – Новая Сибирь, у нас на борту Тимофеева. Она просит подтвердить условия. Как понял? Прием, – сказал Бородулин. – Ничего не понял. Какая Тимофеева? – Лидия Петровна, сорок первого года рождения (в то время 21 год), выпускница кулинарного техникума. Следует по вашему запросу к вам на станцию помощником повара. Просит подтвердить двойной оклад, полярные и трехмесячный отпуск. Прием! – Что-то путаете вы и ваша Тимофеева. Мы никаких запросов никому не посылали. Конец связи.
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!