— …Юрьевна, — освежила я ее память. — Послушайте, Ольга Юрьевна, я не понимаю, к чему вы клоните? — взволнованно проговорила она. — Могу вам объяснить, — успокоила я ее, — но только после того, как вы ответите на мой вопрос. — Ну, хорошо. — Она достала сигарету из пачки с изображением верблюда и закурила. — Я была в кафе «Реприза». — Надеюсь, вас там видели… — Ну, — замялась Марина, — никого из знакомых я там не встретила… — За каким столиком вы сидели? — Угловой столик в левом ряду. — Хочу сделать вам комплимент, Марина Рудольфовна, — улыбнулась я, — у вас очень эффектная внешность… — Не вполне вас понимаю, — смутилась она. — Мне пару раз доводилось обедать в «Репризе», — пояснила я. — Бармен и официанты там — мужчины. — И что же? — Марина была напряжена. — Они просто по своей мужской природе не смогли бы не обратить на вас внимания. Вы меня понимаете? — Да, конечно, — ответила она после недолгого молчания. — Так вы были вчера в «Репризе»? — Нет. — А где вы были? — Я встречалась с одним своим знакомым. — Как его зовут? — Максим. Максим Назаров, — торопливо сказала она. — И как долго продолжалась ваша встреча? — Мы расстались в два часа. — Она отвела глаза в сторону. — Где я могу его найти? — Зачем это вам? — не выдержала она. — Хочу, чтобы он подтвердил ваше алиби, — невозмутимо ответила я. — Алиби?! — Марина вытаращила свои большие красивые глаза. — Вы что, меня в чем-то подозреваете? — Вы ведь знаете Лилю Терещенко? — бесстрастно спросила я. — Да, она работала у меня… — Бледность залила ее красивое лицо. — Ее убили вчера около двенадцати часов дня в квартире на Лунной улице, где она проживала. — Как? — еще больше округлила глаза Киселева. — Застрелили из пистолета. По-видимому, из пистолета с глушителем, потому что соседи ничего не слышали. — Господи, — выдохнула Марина, — ну а я-то здесь при чем? — Около месяца назад у вас с ней произошла ссора из-за Алексея Замуруева, которого вы ревновали к ней, после чего вы ее и выгнали с работы. — Откуда вам это известно? — злобно произнесла она. — Мне известно и еще кое-что. Например, то, что ваша мама тоже была любовницей… — Замолчите! — Она не дала мне закончить. — И убирайтесь отсюда вон, не то я вызову охрану. — Вы не оригинальны, Марина Рудольфовна. — Я поднялась и посмотрела ей прямо в глаза. — Второй раз мы с вами встречаемся лицом к лицу, и второй раз вы, мягко говоря, повышаете на меня голос. Может быть, у вас такой стиль общения с незнакомыми людьми? Или это предубеждение против прессы вообще? В любом случае, прошу вас, при следующей нашей встрече будьте посдержаннее. — Надеюсь, что следующей встречи у нас не будет! — крикнула она, когда я уже открывала дверь. — Мне бы тоже этого очень хотелось, — улыбнулась я и мягко закрыла за собой дверь. * * * «Да, Марина Рудольфовна Киселева — та еще штучка!» — думала я, спускаясь по лестнице Дома молодежи. «Убирайтесь отсюда вон!» — нет, каково, а? Если она врет, то делает это очень убедительно. А если нет? Если она говорит правду? Тут мне пришлось призадуматься. Стала бы женщина, которая каждый день отправляет на тот свет по человеку, переживать по поводу опубликования в какой-то местной газете фотографий, где она запечатлена, скажем так, в состоянии гнева или близком к нему? «Ну и что? — сказала бы она. — Печатайте на здоровье, мне это до лампочки». Логично? Вроде бы да, с одной стороны. А с другой? Я просто кожей чувствовала, что Марина — человек сильной воли, а уж актерского таланта ей не занимать. И если она просчитала свои действия на несколько ходов вперед и предполагала, что я после разговора с ее девочками непременно загляну и к ней, то вполне могла сыграть роль этакой невинной овечки с волчьими зубами. Я села в машину и, откинувшись на спинку сиденья, закурила. Кажется, я зашла в тупик. У меня было как минимум трое подозреваемых (включая вдову Замуруева и ее брата-мафиози), что само по себе, может, и неплохо, и никаких доказательств — только одни предположения. С того момента, как на моих глазах на подиуме в Доме молодежи погиб Алексей Замуруев, прошло почти двое суток, а у меня, кроме груды перерытого грязного белья, ничего не было. Образно говоря, я сидела на этой груде, возвышающейся, как Казбек на пачке папирос с одноименным названием, а вокруг меня простирались необъятные просторы предположений и догадок. «Слезай, детка, и — вперед, — сказала я себе, — нечего нюни распускать. У тебя еще немало возможностей найти преступника или преступников, если убийства Замуруева и Терещенко не были связаны между собой». Но мне почему-то казалось, что пока, чтобы не распыляться, нужно исходить из предположения, что это дело рук одного и того же человека. Какое-то глубокое таинственное чувство подсказывало мне это. Если следовать его тихим, но настоятельным уверениям и исходить из предположения, что два убийства связаны между собой, то наиболее правдоподобно в роли убийцы выглядит Марина Киселева — она злопамятна, при этом может (когда ей это нужно) держать себя в руках, у нее есть мотив — измена Замуруева, который на время ли, навсегда ли, но предпочел ей Терещенко, и возможность привести план мести в исполнение. Ложкин, казалось мне, был меньше заинтересован в смерти Замуруева, а Ирина не обладала той ядовитой злопамятностью и хладнокровием, которые требовались, по моему мнению, убийце, чтобы последовательно расправиться со своими жертвами. Если бы Ирина кинулась расстреливать всех женщин, с которыми ей изменил ее славный муженек, она давно бы угодила за решетку. Как бы то ни было, мне нужны были доказательства. Где я могла добыть их? Максим не мог ни подтвердить, ни опровергнуть то, что время с двенадцати до двух Марина провела с ним. Вернее, он вполне мог сделать это, только свидетельству его грош цена. Он — лицо заинтересованное, а потому не представляет ценности как свидетель. Ладно, пойдем дальше. А если выйти из наметившегося круга подозреваемых? Или ввести в него новых лиц? При возникновении тупиковой ситуации полезней всего бывает дистанцироваться от нее, пересмотреть свою точку зрения на сложившийся баланс сил и обстоятельств и зайти, так сказать, с тыла. Вот, например, не клеется какая-нибудь фраза при написании статьи… Бьешься, бьешься, как рыба об лед, а предложение все равно выглядит неуклюжим, невнятным, кургузым. Что делать? Обычно в таких случаях помогает одно испытанное средство, а именно — выйти за пределы такой тяжеловесной фразы, то есть послать ее к черту, а на ее место поместить новое лексико-грамматическое единство. Что ж, иногда приемы журналистики помогают и в реальных жизненных ситуациях… Я поехала домой переодеться. Самое странное то, что, когда мои руки уверенно лежали на руле, заставляя его повиноваться моей воле, я как бы уже знала, что делаю и зачем, хотя решение сменить точку отсчета посетило меня позже. Точно мое тело предвосхищало логические выкладки ума. По дороге я позвонила Кряжимскому. — Сергей Иванович, как у вас дела? — Нормально, а у тебя? — В голосе Кряжимского сквозило беспокойство. — Ты была у Ложкина? — Нет, а что? — Слава богу, — облегченно перевел дыхание мой зам. — Я, между прочим, все бросил и ждал тебя у его дома. — Зачем это? — искренне удивилась я. — Вам что, нечем заняться? Сергей Иванович воспринял мою интонацию как симптом беззаботности, присущей всем молодым людям. — Ну как же, Оля, — теперь он говорил с укоризной, — а если бы… — Спасибо за заботу, — весело поблагодарила его я, не дав ему закончить очередной нотации. — Давайте не будем говорить на гипотетические темы, лучше скажите, можете вы узнать адрес Киселевой? — Киселевой? — переспросил Кряжимский. — Это та, которая заведует агентством «Сириус»? — Нет, ее мамочки, главы банка «Вселенский град». — Ого, — воскликнул Кряжимский, — претенциозное название. Хорошо, я попробую. — Тогда жду вашего звонка и благодарю заранее. Я добралась до квартиры, приняла душ, чтобы смыть с себя дневную усталость и груз отрицательных эмоций, как-то бессознательно доверяясь воде, перекусила и, пройдя в спальню, принялась инспектировать свой гардероб. Одеться нужно было элегантно, но не броско, так, чтобы одежда четко соответствовала цели моего будущего визита, которая состояла в том, чтобы произвести по возможности благоприятное впечатление на Музу Григорьевну. Я по простоте душевной надеялась на ужин в ее компании… Ну, не на ужин, так на чай или кофе. И, конечно, на откровенный разговор. «Ну, это ты загнула! — мысленно ущипнула я себя за мочку правого уха. — Может, Муза Григорьевна тебя и на порог не пустит…» И все-таки я критически окинула свои платья, костюмы и блузки и пришла к выводу, что остановиться следует на классическом черном брючном костюме в тонкую белую полоску. Я отошла на несколько шагов от зеркала, чтобы увидеть себя со стороны, и осталась довольна своим видом. Я решила надеть светлый, цвета кофе с молоком плащ и замшевые ботинки на среднем каблуке. Из украшений — тонкий золотой браслет и цепочку без кулона. Макияж был таким же продуманным, как и весь туалет, но с учетом времени суток. От Кряжимского пока не было никаких известий, и я начала волноваться. Наконец позвонила ему сама. — Сергей Иванович, — с упреком сказала я, — куда вы пропали, я же вас жду. — Оленька, что я только не делал, куда только не обращался… — У зама был виноватый голос. — Нет адреса, — удрученно подытожил он. — Банковских работников засекречивают не хуже шпионов. — Ясно. — Минуту я думала, потом ободряюще сказала: — Ничего, как-нибудь справлюсь. — Что ты задумала? — Кряжимский опять начинал тревожиться. — Я ничего не знаю: где ты, чем занимаешься? Может, у тебя уже есть материал для статьи? — Я дома, собираюсь навестить мадам Киселеву. — Но как же… — Доверьтесь мне, главное — не спите. Я позвоню и сообщу вам все новости.