«Прямо-таки революционный подход, – ухмыльнулась про себя Ирина, – а как же знаменитое «если факты противоречат моей теории – тем хуже для фактов»? Где эта коммунистическая дерзость и большевистская прямота? Ох, не по ленинским заветам хотите жить, уважаемая Марина Николаевна!» – Как вы правы! – вдруг воскликнула Светлана Аркадьевна. – Без конца повторяю, ребята, помните, «я» – выборка не репрезентативная, но никак не хотят аспиранты осознать, что их мысли и чувства не являются истиной в последней инстанции. Казалось, женщины сейчас бросятся друг другу в объятия, а Ирине вдруг вспомнился любимый многосерийный фильм «Открытая книга». – Послушайте, – сказала она, – но вот Татьяна Власенкова… – Ой, даже не начинайте, – довольно резко перебила Огонькова, – это художественное произведение о том, как косные профессора не давали гениальной ученой изобрести пенициллин, но судьба реального прототипа этой героини, Зинаиды Виссарионовны Ермольевой, сложилась несколько иначе. Не так мелодраматично, но вклад в науку эта женщина внесла огромный, потому что с юности посвятила себя микробиологии, работала и в поле, и в лаборатории, и в клинике, и на эпидемиях, в том числе в самом пекле войны, в Сталинграде. Мы чтим ее не только как человека, которому бюрократы не позволили стать изобретателем антибиотиков. Поймите, бывают гипотезы от знания, а бывают от незнания. Ну, например, у вас в ящике лежит сто пар колготок. «Хорошо бы, – подумала Ирина, машинально одернув юбку, чтобы закрыть наспех зашитую сегодня утром дыру, – сто пар, господи, это же в раю только может быть такое». – Вы наугад достаете две пары, видите, что они черные, и утверждаете, что в этом ящике все колготки черные. А когда вам пытаются возразить, показываете эти несчастные две пары и кричите: «Вот! Я провела эксперимент! Вы собственными глазами видите, что колготки черные!» Но когда вы откроете ящик, то очень может быть, что не обнаружите там больше ни одной пары черных колготок. Чтобы сделать грамотное заключение, если условия не позволяют нам открыть ящик и просто описать явление, нужно знать еще очень много вводных данных. Например, каких цветов вообще выпускаются колготки, какое предприятие выпускало конкретно эту партию, как оно окрашивает свои изделия, не было ли перебоев с тем или иным сырьем, насколько равномерно распределены по цветам колготки внутри ящика и много еще другой информации, которая позволит вам на основании случайной выборки в двадцать колготок дать заключение об их распределении по цвету, которое окажется близко к истине. А так, извините, щелкнув пальцами, ах, название «туберкулез» происходит от латинского слова «бугорок», и раковые опухоли описывают как бугристые, значит, между этими патологиями много общего и онкологию надо рассматривать как инфекционное заболевание. И вуаля! Весь мир бьется над решением проблемы рака, а ты у себя в кухне на коленке изобрела панацею. Прелесть же! Красивая сказка, но в реальности так не бывает, к сожалению. Ирина снова посмотрела на Валерию Михайловну. Та сидела спокойно, с немного снисходительным видом, как иногда взрослые слушают фантазии детей. Что для шизофреника крайне нехарактерно, обычно они яростно оберегают свои бредовые идеи от стрел логики и здравого смысла. – Послушайте, но вот вы врач, профессор, – сказал Шубников мрачно, – знаете, что в анамнезе у подруги острый психоз, и вдруг она начинает высказывать идеи, которые вы однозначно определяете как бредовые. Неужели вы не забеспокоились за ее здоровье? Вы не думаете, что если бы вовремя уговорили ее показаться врачу, то сегодня у нас не было бы повода здесь собраться? Огонькова нахмурилась: – Знаете что, молодой человек! Рановато вам еще мне выговоры делать! На мой взгляд, да, идеи Лерочки попахивали бредом, но я не специалист в иммунологии, в конце концов! У нее есть непосредственный начальник, пусть он и решает. Это, знаете, в пионерском детстве и комсомольской юности хорошо рассуждать, что истинный друг это тот, кто правду в лицо скажет, крылья подрежет и в ведро с помоями окунет, а кто тебя похвалит и вдохновит, тот ложный друг. В зрелом возрасте взгляды меняются… Как говорила Мария Васильевна, мама Лерочки: будьте добры ко всем родным и друзьям, ибо неизвестно, кто из вас доживет до старости. Я не хотела терять самого близкого человека ради торжества истины, да и потом психологически Лерочкино поведение вполне понятно. Она полжизни посвятила мужу и детям, считая это главным предназначением женщины, но вот дети улетели из гнезда, муж отдалился, трудности, которые надо преодолевать, тоже рассосались… Можно заняться работой, но поздно, время упущено. И хочется вскочить в последний вагон, наверстать, перепрыгнуть… Вот в ход и идут дерзкие гипотезы. Я, грешным делом, решила, что она просто хочет обратить на себя внимание, такая стратегия тоже работает неплохо. Выкрикни какую-нибудь дичь, и оглянуться не успеешь, как ты знаменитость. Одиозная, да, но все тебя знают. Поймите, мы с Лерочкой общались много, почти каждый день, и во всем, что не касалось науки, она была само здравомыслие, и даже как-то не связала ее научные в кавычках достижения с той давней историей. Свидетельницу отпустили, и Ирина вызвала доктора Панину, много лет назад лечившую Валерию в Снегиревке. С тех пор Панина прошла славный путь от ординатора до начмеда и явно была возмущена, что ее отрывают от работы ради такой ерунды. Ирина заметила, что врачи, которых вечно стараются сделать виноватыми во всем, дают показания враждебно и осторожно, стараются не произнести ни одного лишнего слова, понимая, что любой их вздох может быть истолкован им во вред. Огонькова, наверное, тоже была бы далеко не так доброжелательно настроена, если бы не любовь к подруге. Панина сквозь зубы, но признала, что да, был такой эпизод в ее практике, и она хотела сделать как полагается, то есть вызвать психиатра и дальше определять тактику совместно с ним. Только вот она тогда была простым врачом, поэтому пришлось подчиниться заведующей, приказавшей спустить все на тормозах. Вопросов к ней не возникло, и Ирина предложила свидетельнице занять место в зале, но та с негодованием постучала указательным пальцем по циферблату своих часов и молча удалилась. Вызвали Гавриила Евграфовича Шацкого, заведующего кафедрой, на которой работала Валерия Михайловна. Обладатель такого имени по всем канонам должен быть благообразным старичком с остроконечной бородкой, но свидетельское место занял подтянутый и одновременно раскованный мужчина лет сорока с лучистыми серыми глазами и губами, которые в классической литературе принято было называть чувственными. Ирине подумалось, что студенты женского пола в этом вузе наверняка знают микробиологию на «хорошо» и даже на «отлично», такое мощное обаяние было у молодого профессора. Гавриил Евграфович охарактеризовал Валерию Михайловну Гаккель как исполнительного сотрудника, который пороху не выдумает, но со своими нехитрыми обязанностями справляется прекрасно. Она не читала лекций, зато следила за кафедральной документацией, готовила наглядные материалы и слайды для профессоров, переводила для них зарубежные публикации, вела занятия, занималась экспериментальной работой, насколько это позволяла кафедральная лаборатория, оборудованная далеко не по самому последнему слову техники. Валерия Михайловна хорошо обсчитывала данные, то есть, в сущности, выполняла работу аспиранта, но поскольку молодежь ленится, а Валерия Михайловна человек надежный и исполнительный, то профессура с удовольствием привлекала ее для рутинной работы, соответственно, включала в список авторов статей, так что публикациями дама обижена не была. С коллегами Гаккель вела себя вежливо, но от общественной работы уклонялась, в КПСС заявления не подавала, а когда парторг убеждал, что она достойна вступить в ряды, Валерия Михайловна отговаривалась семейными проблемами. В общем, крепкий середнячок, тот самый необходимый балласт, без которого наука не может обойтись в нынешнее время, когда эпоха гениев-одиночек сменилась эпохой коллективов. Лет пять назад Валерия Михайловна стала высказывать идеи, о которых даже говорить всерьез было неловко, а не то что включать в научный план работы кафедры. – И вы прямо сразу поняли, что это чушь? – ухмыльнулся Шубников. – Да, сразу. – И каким образом? – Ну я на это как бы учился, – рассмеялся Гавриил Евграфович, – кое-что могем… – Без проверки, без изучения? Шацкий развел руками: – Ну вот чтобы не быть голословным… Такой пример, пожалуй, приведу. Есть такое заболевание, как рожа, которое сейчас именуют рожистым воспалением, но, на мой взгляд, это дурной тон. Все равно что чай пить с оттопыренным мизинчиком. Шубников энергично кивнул и жалел, что его сейчас не слышит главврач. – В народе бытует устойчивое мнение, что надо привязать красную тряпочку к больному месту и рожа немедленно пройдет. – И тут согласен. – Зная об этом распространенном суеверии, врач с пониманием отнесется к пациенту, обмотавшемуся красной тканью, и коллеги не будут ругать врача за такое мракобесие. Какой-нибудь специалист, знающий об эффекте плацебо, в определенной ситуации даже может посоветовать больному привязать ленточку красного цвета, с оговоркой, чтобы она нигде ничего не сдавливала и не натирала. Все вышеперечисленное глупость, конечно, но варианты нормального поведения. А вот если вам аспирант заявит, что выбрал тему диссертации «Применение различных оттенков красной ткани для лечения рожи», то вы, как бы это помягче сказать… Обалдеете, что ли. А если вдруг нет, и начнете поднимать литературу и проводить эксперименты, то обалдеет уже ваше руководство, да и коллеги не поймут. Вот высказывания Валерии Михайловны были из этой же оперы, к сожалению. – И вы ничего не сделали? – спросила Светлана Аркадьевна. – А что я должен был сделать? Объяснил поделикатнее, что это глупость, да и все. – Не предложили ей обратиться за помощью, не позвали врача, чтобы проконсультировал Валерию Михайловну? – Так, а зачем? – хохотнул Гавриил Евграфович. – Если бы мы каждого, кто высказывает глупые идеи, показывали душеведам, то весь научный аппарат страны смело можно было бы объединять с психиатрическими стационарами. – Свидетель, отвечайте, пожалуйста, по существу, – произнесла Ирина сурово, из последних сил сопротивляясь обаянию Шацкого. – По существу слыхал я гипотезы и поглупее, так что ж теперь. Все хотят победить рак, несутся к Нобелевской премии, не разбирая дороги, но наука не терпит гонки и зашоренности. Иногда сумасшедший ученый сталкивается с ловким проходимцем, и на свет рождается чудо-лекарство типа «катрэкса», или чаги, или водки с подсолнечным маслом, или перекиси водорода. Народ ликует, но время очень быстро все расставляет по своим местам. Только вот людей, которые поддались на эти шарлатанские схемы, а не пошли к настоящим врачам, не вернуть… Игры с раком очень дорого обходятся, товарищи судьи. – Вы правы, но давайте вернемся к Валерии Михайловне. Если вы считали ее идеи бредовыми, почему все-таки не приняли соответствующих мер? – Так, а каких? Сама она бы не пошла к врачу, а вести ее силой у меня не было ни малейших оснований, ибо она вела себя вполне адекватно и не представляла угрозы ни для окружающих, ни для себя самой. Уволить? Так не за что, еще раз повторяю, она справлялась с работой не хуже других, а даже и получше. Конечно, формально она занимала должность ассистента, а по сути исполняла обязанности старшего лаборанта, потому что к самостоятельной научной работе была не способна, но мы все закрывали на это глаза, потому что Валерия Михайловна у нас была полставочница и трудилась, повторюсь, очень хорошо. – Так-таки и неспособна?! – вдруг воскликнула подсудимая. – Простите, но я нахожусь на свидетельском месте и обязан говорить правду. Валерия Михайловна, дорогая, вы замечательный человек, но, к сожалению… Извините, если обидел, только вы действительно не написали самостоятельно ни одной статьи… – Зато я сдала вам руководство. – Ах, это… Вот уж не хотел упоминать, но раз вы сами подняли этот вопрос. Действительно, товарищи судьи, Валерия Михайловна в апреле представила мне довольно солидный труд в объеме докторской диссертации. – Больше, – бросила Гаккель. – Хорошо, больше. Якобы она написала руководство для студентов медицинских вузов по иммунологии, основываясь на самых современных исследованиях и представлениях, принятых сейчас в мире. Честно говоря, зная, что товарищ Гаккель у нас свободно владеет английским и немецким языками, а муж ей из-за границы привозит самые свежие публикации и монографии, я обрадовался, ведь выпустить толковый учебник очень нелегко, нужно пройти множество бюрократических препонов, но если получится, то наша кафедра прогремит на всю страну. Но когда начал читать, то обнаружил чистейшую графоманию, вы уж меня простите. Это оказались просто куски из учебников и научных статей, переписанные дословно без ссылок и скомпонованные без всякой логики и смысла. Такое впечатление, что автор просто упражнялся в скорописи на печатной машинке и брал для тренировки первое, что под руку подвернется. Знаете, ознакомившись с этим творением, я понял, что Валерия Михайловна нездорова по-настоящему. – И ничего не предприняли, – хмыкнул Шубников. – Каюсь. Моя вина, – свидетель нахмурился, – но я считал себя не вправе вмешиваться в ее жизнь. Валерия Михайловна встала во весь рост. Ирина напряглась, в конце концов бедную женщину так унижали сегодня весь день, что можно выйти из себя, даже будучи психически уравновешенной, а шизофреничке так просто сам бог велел. – Слушаем вас, Валерия Михайловна, – сказала Ирина как можно мягче. – Свои гипотезы я доказывать не стану, – произнесла подсудимая отрывисто, – здесь не время и не место, но когда вы говорите, что мое руководство – графомания, вы лжете. Я сдала вам добросовестно выполненную работу со списком литературы и всеми необходимыми ссылками. В ней изложены общепринятые на данный момент взгляды, а не мое авторское видение, но для учебника именно это и требуется. – Валерия Михайловна, не будем горячиться. Если угодно, я готов предоставить ваш труд на суд общественности, пусть люди сами решают, кто из нас прав. – Пусть решают. – Пожалуйста, я буду только рад. Меня немного мучила совесть, что я не передал ваш труд психиатрам, чем, наверное, затруднил для них постановку диагноза, но сработал, знаете, рефлекс – не выдавать товарища. – Ладно, в конце концов это уже не важно, – Валерия махнула рукой и села на место. Ирина перевела взгляд на Шацкого. Самоуверенность сбежала с его лица, бедняга стоял, понурясь, впервые осознав, что его бездействие по сути стоило жизни молодой беременной женщине. Ладно был бы еще какой-нибудь филфак или военмех, а то целый медицинский институт! Набери по местному телефону кафедру психиатрии: «Але, слушайте, мужики, тут такая ситуация, сотрудница у меня есть, дочка академика и жена великого драматурга, прекрасная женщина, но сейчас принесла мне пятьсот машинописных страниц голимого бреда. Что делать, ребята? Помогите чем можете!» И все, вопрос решен. Придет опытный специалист, который и диагноз сумеет поставить, и лечиться уговорит. Или скажет, что тревога ложная, просто ты привык к умным текстам, а тебе вдруг подсунули обычную человеческую глупость, вот и померещилось. – Валерия Михайловна, у вас больше нет вопросов к свидетелю? – спросила Ирина, чтобы успокоить женщину, и, получив отрицательный ответ, отпустила Шацкого. Наконец вызвали ключевого свидетеля – судебного психиатра. Он четко, не тратя лишних слов, озвучил заключение, что у Валерии Михайловны на фоне вовремя не диагностированной и соответственно не леченной вялотекущей шизофрении, психотравмирующей ситуации в анамнезе и приема малой дозы алкоголя развился патологический аффект. Комиссия рекомендует ей лечение в психдиспансере по месту жительства. У Ирины в общем уже сформировалось внутреннее убеждение, и она не собиралась сильно терзать психиатра, Шубникову, кажется, тоже все было ясно, зато Светлана Аркадьевна замучила эксперта разными вопросами, относящимися к делу и не очень. Впрочем, психиатры народ крепкий, их так просто из себя не вывести, поэтому свидетель совершенно спокойно отвечал по пятому разу, что, действительно, в жизни чего только не бывает, и порой то, что звучит как бред, оборачивается самой реальной реальностью. Вопрос в том, насколько логично и адекватно человек реагирует. Например, какие-то действия жены вызывают у мужа подозрения в измене. Один супруг откровенно с нею поговорит и успокоится, другой проследит и либо успокоится, либо поймает с поличным, тут как повезет, третий будет запирать супругу дома, оставляя контрольные нитки на всех окнах и дверях, а четвертый отправится к гадалке наводить порчу и снимать сглаз. В каждом варианте можно сделать предварительный вывод о состоянии психики мужа, не выясняя, изменяла ему жена в действительности или нет. Валерия Михайловна, к сожалению, не смогла объяснить, почему у нее возникла мысль о подмене ребенка, и точно так же не получилось у нее обосновать свои научные изыскания. Психиатру не надо быть экспертом в иммунологии, равно как и во многих других науках, в которых прорывы и великие открытия совершаются душевнобольными буквально ежеминутно. Достаточно проследить за логикой доказательств. Этот постулат я взял отсюда, тот оттуда, это следует из этого, то из того. Основывался на такой-то и такой-то монографии, вот список статей, пожалуйста, которые подтверждают мои гипотезы, а вот которые опровергают, а эти, самые интересные, опровергают опровергающих, а еще существует школа Иванова – Петрова, которая исповедует противоположный принцип, и я с ними не согласен, потому что есть исследования Сидорова. Вот так все и происходит, научное открытие – это цветок, выросший на плодородной почве фактов, а не озарение в вакууме. К сожалению, у Валерии Михайловны был именно второй вариант. Таким образом, диагноз шизофрении не вызывает сомнений, но течение заболевания в целом можно считать благоприятным. Клиника усугубилась на фоне ухода Филиппа Николаевича из семьи, что явилось сильнейшим стрессом само по себе, а к тому же еще Валерия Михайловна ни с кем не могла разделить своих переживаний, будучи гордой женщиной. И если уж совсем честно говорить, то бывший муж мог бы оставить ее в покое, не раздражать видом своего нового счастья. Точку поставил бокал алкоголя, доза незначительная, но оказавшаяся фатальной для истерзанной души. Исходя из этих фактов, комиссия не настаивает на госпитализации. Если пациентка будет принимать препараты, соблюдать режим, в том числе полный отказ от алкоголя, то опасности для общества никакой тут нет и не предвидится. Светлана Аркадьевна наконец удовлетворила свою любопытство, свидетель ушел, утомленный и слегка помятый, и подсудимой было предоставлено последнее слово. Валерия Михайловна встала и откашлялась: – Простите, но я даже не знаю, что сказать, ведь я ничего не помню. Прошло уже много времени, а я все никак не могу поверить, что убила Веронику, поэтому, наверное, и раскаяться не могу… – она покрепче ухватилась за перила, – а с другой стороны, что теперь? Говори не говори, а человека нет. Все. Полагаюсь на вашу волю. * * * Оказавшись в совещательной комнате, Шубников сразу бросился к окну курить. Светлана Аркадьевна прошлась по периметру, разминая ноги, подумала, да и стрельнула у него сигаретку. За окном было ясно и солнечно, Ирина попросила открыть, но после того, как со скрипом и стуком распахнулись старые рамы, в комнату потянуло холодным ветром, под которым шелохнулся лист бумаги на столе. Ирина отошла в угол, где не дуло, а заседатели плечом к плечу высунулись в окошко, по-хулигански стряхивая пепел на головы мирных граждан. Ничего, пусть, обязательно надо сделать перерыв и проветрить мозги, прежде чем приступать к обсуждению. Казенные часы с квадратным циферблатом и римскими цифрами показывали половину четвертого. Ирина вздохнула. Эх, хорошо бы не затягивать обсуждение, тогда есть шанс уйти домой пораньше. Всего на полчасика, чтобы не нарушать трудовую дисциплину, но это позволит проскочить в метро до часа пик и в магазин успеть до основных очередей. Как знать, вдруг получится ухватить что-то приличное, пока не разобрали. Может быть, курицу, или рыбина какая-нибудь заплывет на прилавок их гастронома. – Так это что же, – сварливо спросила Светлана Аркадьевна, оборачиваясь от окна, – Гаккель убила беременную женщину и пойдет домой как ни в чем не бывало?