Тимур до дрожи в коленях чувствовал, что надо куда-то бежать и что-то делать, лишь бы только не упустить свой шанс. С Вероникой он был неплохо знаком еще с тех пор, как шестерил у Павлова, выполнял ее мелкие поручения, а какое-то время был даже влюблен и дарил цветы просто так, без надежды на взаимность. Теперь эти розочки окупились, Вероника, новый адрес которой он нашел не без труда, приняла его очень любезно, напоила чаем и, почему-то решив, что визит его вызван ностальгией, стала взахлеб рассказывать, как они с Валерией Михайловной ходили ставить ее на учет к самому лучшему акушеру. Тут Тимура как громом поразило. Ведь сейчас жена драматурга не Валерия, а Вероника, и это обстоятельство вместе с путаницей в именах даст ему серьезную фору. Скажет американцу, что работал исключительно с Павловым и понятия не имеет, откуда хирург Гаккель попал в авторы. Может, потому, что извлекал кусочки опухолей? У профессора теперь не спросишь, а жена драматурга вот она, пожалуйста, не ученая, а просто внучка Павлова. Об этом последнем обстоятельстве лучше не упоминать. Тимур представит доклад, который докажет, что он полностью владеет темой, и уедет в Америку работать. Насколько он понял из объяснений американца, там придется все начинать заново, с экспериментов на мышах, Валерия Михайловна ничего и не узнает. Но тогда нельзя ничего спрашивать у Вероники, которая тут же доложит своей обожаемой приемной мамочке, что Тимур интересуется ее работой. К сожалению, выяснилось, что Тимур помнит далеко не все и по памяти написать впечатляющий доклад не способен. Он перерыл весь архив Павлова, хранящийся в институте, но там были записи, касающиеся только его официальных исследований. У себя Тимур обнаружил только блокнот, в котором отмечал пациентов, кому сколько доз ввел, и годился он разве что для сеанса ностальгии. Неужели придется идти к Валерии Михайловне и собственными руками отправлять ее в Америку, а самому оставаться за бортом? Нет уж, хватит! Узнав из сплетен в курилке, что великий Ветров отправился в Афганистан, Тимур решил, что судьба на его стороне. Придет к Веронике, подсыплет ей снотворного в чай, а когда отключится, найдет свидетельство о смерти деда и его бумаги, а дальше разбудит, наплетет про невероятную сонливость беременных и удалится. Если Вероника когда-нибудь и обнаружит пропажу, то не свяжет с его визитом. В квартире, где жил Тимур, был проведет телефон, но, как назло, как раз в этот месяц на АТС проводились масштабные ремонтные работы. Тимур каждый вечер бегал звонить Веронике из автомата, чем обеспечил себе дополнительную анонимность, хотя и не собирался еще никого убивать. Трубку несколько дней никто не брал, и наконец, когда он уже почти потерял надежду, Вероника подошла к телефону. Голос у нее был какой-то странный, и она без всяких расспросов разрешила ему прийти в первой половине дня. В НИИ и так особенно никто не контролирует трудовую дисциплину, а тут еще лето, начало отпусков. Половины сотрудников нет на рабочих местах, остальные в нирване, так что Тимур незаметно смылся. Вероника была так взволнована, что даже чаю ему не предложила и сама ничего не ела и не пила. Она бегала по квартире из угла в угол, а когда Тимур спросил, что с ней такое, рассказала ему все, взяв клятву молчать. Не забыла и о том обстоятельстве, что поведение Валерии в роддоме было расценено как острый психоз. Узнав правду, Вероника сначала была полна решимости немедленно все рассказать, а переспала с тайной ночь и теперь сомневается. Стоит ли оно того, ведь почти тридцать лет было пройдено по этой дороге, куда теперь сворачивать? Тимур напомнил ей основной принцип Валерии Михайловны: молчание – золото. Пусть все идет как идет. Вероника горячо его поблагодарила, сказала, что сама уже склонялась к такому решению, осталось только придумать, зачем она так страстно зазывала в гости старшую подругу. Подумала немного и достала из бара начатую бутылку какого-то густого ликера, причем Тимур успел заметить вторую такую же. «Скажу, что срочно надо допивать, а то испортится», – засмеялась Вероника. Ему она чаю так и не предложила, поэтому он, улучив момент, высыпал приготовленное снотворное в бутылку ликера. Новый план был такой – дождаться Валерию, которая наверняка будет рада его видеть, посидеть с дамами, а когда Валерия уснет, тихонько вытащить у нее из сумочки ключи и забрать из квартиры все записи. Валерия позвонила в дверь на двадцать минут раньше, «извини, дорогая, не рассчитала, на метро оказалось быстрее», и Вероника вдруг испугалась, что, обнаружив Тимура у нее в квартире, Гаккель заподозрит неладное, решит, что она изменяет ее бывшему мужу. Ничего не скажет, следуя своему принципу, но осадочек останется. В панике она затолкала Тимура в дальнюю комнату и приказала сидеть тихо. Валерия у нее больше двух часов не пробудет. Валерия выключилась гораздо раньше, и напуганная Вероника позвала его на помощь. Тимур похлопал Валерию по щекам, немного испугался, что переборщил с дозой, потому что в бутылке ликера оставалось совсем чуть-чуть, а снотворного он сыпанул щедро, а потом подумал, что, если дама не выживет, это будет только к лучшему. Вероника растерялась, порывалась звонить в «скорую», но Тимур, пользуясь авторитетом врача, послал ее в кухню за холодной водой, а сам занялся поисками ключей. К сожалению, Вероника вернулась с полдороги и застукала его именно в тот момент, когда он запустил руку в сумочку Валерии. От изумления она не могла кричать, только шептала, что он вор и убийца и пусть немедленно признается, чем отравил Лерочку. Тимур не стал ждать, когда голос к ней вернется. Увидев на столе нож, который Вероника принесла нарезать сыр, он схватил его и ударил молодую женщину. Потом подменил бутылки, тщательно вымыл рюмку Валерии, ополоснул ее ликером из чистой бутылки и для гарантии раздавил каблуком. Устроил разгром, нанес телу Вероники несколько хаотичных ран, симулируя аффект, оставил отпечатки Валерии на ноже, а Вероники – на бутылке, тщательно протер все поверхности в комнате, где ждал, забрал наконец ключи Валерии и тонкой струйкой включил на кухне воду, заткнув слив посудным полотенцем, чтобы соседи снизу заметили протечку и вскрыли квартиру до того, как Валерия проснется, но тогда, когда он уже обыщет квартиру Гаккель. Все вышло отлично. Аккуратная Валерия Михайловна хранила свои архивы в стеллаже, в промаркированных папках. Тимур забрал все, что касалось вакцины, ушел, а ключи потом выбросил по дороге от метро к дому Вероники, чтобы, если их вдруг будут искать и найдут, было похоже, что они выпали у нее из сумочки. Все получилось даже лучше, чем он мог мечтать. Не надо никому морочить голову сходством имен. Он с удовольствием предъявит американцу настоящую Гаккель, сумасшедшую убийцу, которой требуется лечение в условиях строгой изоляции от общества. А единственная наследница профессора Павлова мертва, и не о чем тут больше разговаривать, когда перед вами живой и психически здоровый разработчик, которому известна вся технология от А до Я. У Тимура почти все получилось, его сняли буквально с трапа самолета. Просто удивительно, какая череда благоприятных обстоятельств сопровождала его на протяжении всего его преступного пути, а потом не менее удивительная цепь случайностей помогла установить истину. Дьявол искушает, Бог карает? Трудно понять высший замысел, а точнее говоря, пути Господни неисповедимы, но очень трудно объяснить все это простым ходом жизни, где причинно-следственные связи лежат исключительно в материальной плоскости. * * * Ирине очень захотелось подслушать, о чем будут говорить Ветров и председатель суда Павел Михайлович, но тут в дверь постучали, и Филипп Николаевич возник на пороге ее кабинета. – Разрешите? Она жестом указала ему на стул. Ветров сел, тут же вскочил, принялся шарить по карманам, пока не хлопнул себя по лбу и не извлек из дипломата небольшой томик в картонном переплете. – Это вам, Ирина Андреевна! Очень хотел бы поблагодарить вас получше, но мне сказали, закон запрещает. – Категорически, – открыв книжку, Ирина увидела, что весь титульный лист исписан убористым и крайне неразборчивым почерком, и улыбнулась. Врач есть врач, даже если давно не практикует. – Стыдно признаться, но я к вам не только как к нашей благодетельнице, но и как к специалисту. – О? Интересно. – Дело в том, что Лерочка… – Как она, кстати? – Ах, Ирина Андреевна, хотел бы я сказать, что хорошо, но такие потрясения даром не проходят. Шлейф от них долгий, иногда на всю жизнь, но я надеюсь, мы справимся. – А с американским предложением что? Филипп Николаевич засмеялся: – Лерочка сказала, что раз они сразу не сумели отличить одного Гаккеля от другого, значит не судьба. Договорились, что программная статья будет опубликована, и пусть эти идеи развивают те, кого они заинтересуют. Лерочке же после выздоровления предложили перейти в один молодой НИИ. В Америке, конечно, хорошо, но родина есть родина, куда ты денешься. – И то правда. – Ну, чтобы вас не задерживать, сразу к делу. Помните, на суде выступал некий Шацкий, Лерин начальник? Ирина кивнула, заметив, что у него еще какое-то старомодное имя. – Вот-вот. А как он Лерочку обзывал графоманкой, тоже помните? – Естественно, я ведь принимала решение в том числе и на основе его показаний. – Так вот теперь эта скотина издает Лерину рукопись, которую она ему отдала на рецензию, под своим именем. Ирина присвистнула: – Ах какой молодец, на ходу подметки режет! А как вы догадались? – Читал ее текст не потому, что было интересно, а она советовалась со мной, насколько хорошо изложен материал с художественной точки зрения. Так вот у Шацкого почти слово в слово. Кроме того, библиография совпадает странным образом со всеми руководствами, монографиями и журналами, которые я привозил Лере из заграничных командировок. Понимаете, это был кропотливый труд, занявший почти полтора года, Лерочка в свое свободное, то есть неоплачиваемое время переводила самые свежие публикации, сопоставляла, компилировала, излагала стройно и доступно, так, чтобы врач не просто читал набор непонятных слов и умозрительных гипотез, а понимал суть иммунного ответа. Шацкий же присвоил себе результаты этого труда, и доказать мы ничего не можем, поскольку Барановский вынес из Лериной квартиры все черновики. Ирина нахмурилась. С этой областью права она знакома не была, поэтому посоветовала Ветрову обратиться к грамотному юристу по гражданским делам. – Был, но он сказал, что доказать авторство Леры будет очень трудно, а без черновиков практически и невозможно. Если бы еще была оригинальная научная статья, а то руководство, где излагается общепринятая точка зрения. Кто бы ни писал, у всех выйдет примерно одно и то же. Но я не знаю, такая низость… Десятилетиями он унижал Лерочку, в упор не замечал, что она на голову выше его как ученый, блокировал все ее идеи, а теперь еще и украл. Да если бы он сразу отнесся с вниманием, завизировал статью или хоть доклад на конференции, все бы знали, кто автор противораковой вакцины, и Вероника сейчас была бы жива… Ветров махнул рукой и отвернулся. Ирина тоже деликатно посмотрела в окно, где снег почти исчез в наступающих осенних сумерках. – Ничего не обещаю, Филипп Николаевич, но есть такая статья, как дача заведомо ложных показаний. Я поговорю с прокурором города, мы постараемся что-нибудь придумать. * * * Шубников вышел в коридор, огляделся, но все-таки натянул куртку и ботинки и вышел на угол к телефонной будке. – Клавдия Константиновна? С первым снегом вас! – Аналогично, – раздался в трубке веселый голос Клавдии. – Я давно вам не звонил. – Не страшно, мы же виделись на работе. – Это другое. – Да. – Я соскучился, – признался Шубников, – не знаю, как правильно, по вас или по вам, но соскучился очень сильно. – Приезжайте пить чай. – Прямо сейчас? – Конечно. Он помолчал. – Клава, тут такое дело. Я не пью уже два месяца, но это ничего не значит. Алкаш остается алкашом навсегда, и вы должны об этом помнить. – Я помню, Александр Васильевич. Приезжайте пить чай, если хотите. * * *