Потом он снова прошел к окну и остановился. Солнце поднялось над лесом, мороз спал, и дымка, окутывавшая деревья, рассеялась. Девственно-чистый снег искрился бриллиантовым блеском. Легкий ветерок, прошумев среди вершин сосен, озорно перескочил через глухой забор, пробежался по саду, и снежный водопад осыпался с веток на землю. Но Сталин не замечал тихой красоты зимнего дня, его мысли занимало совершенно другое. Через сутки, а может, уже через несколько часов для тех, кто значится в списках, все это перестанет существовать: и небо, и солнце, и снег. Один только росчерк пера, и их не станет. А ведь совсем недавно им рукоплескала восторженная толпа, на демонстрациях несли транспаранты с выписанными аршинными буквами именами… Но уже сегодня друзья открещиваются от них, клеймят позором, призывают к беспощадной борьбе с изменниками, террористами и вредителями. Изменники? Вредители? Не раз и не два задавался он этим вопросом. Большевики с дореволюционным стажем, прошедшие через царскую каторгу, сегодняшние «властители умов», пробившиеся во власть, – чего вы все без меня стоите?! Он гневно повел плечом. Я дал вам все: спокойную, сытую жизнь, всенародную любовь и, наконец, такую власть, какая и не снилась царским сатрапам! Но вам этого показалось мало. Мерзавцы! Подлецы! Вы посмели усомниться в том, что я выстрадал это место, что я отдаю партии без остатка всю свою жизнь. Жалкие пигмеи! Думаете только о себе! От гнева пальцы его сжались так, что кожа побелела на костяшках. Против них – этих надменных снобов: Бухарина и Радека, Зиновьева и Каменева; новоявленных Суворовых и Кутузовых: Тухачевского, Блюхера и Егорова – в груди поднялась глухая ярость. Пустобрехи и краснобаи, вчерашние прапорщики, возомнившие себя солью партии и армии, вы не упускали случая ткнуть меня, недоучку-семинариста, в словесную блевотину, которую выплескивали в толпу на площадях Питера и Москвы. И это в то время, когда я, Сталин, кормил вшей в окопах под Царицыном, голодал в донских степях, топил баржами белое офицерье и предавал огню мятежные казацкие станицы. Я делал всю грязную работу, что поручала партия ради одного – победы Великой Революции! Потом, после смерти Старика, вы, как тетерева на току, упиваясь собственным красноречием, продолжали рисоваться на митингах, а я, как ломовая лошадь, снова взвалил на себя всю рутину партийных дел. И пока вы разглагольствовали, я создал ее – свою Партию! Свое детище и свою гордость! Партию, которая должна стать новым орденом крестоносцев, и этот орден я поведу на завоевание мира, чтобы построить Великую империю, новый четвертый Рим, равного которому еще не знала история! Новы, неблагодарные твари, обласканные и вознесенные мною до небес, отплатили черной неблагодарностью. Вы тащили партию то влево, то вправо, обвиняли меня в косности и догматизме. Под вашу трескотню та старая, ленинская партия разлагалась! ЦК превращался в скопище демагогов, а на местах партийные секретари становились удельными князьками. Рядовые коммунисты завалили органы сигналами о вопиющем казнокрадстве, комчванстве и беспробудном пьянстве руководителей. Грозные указания ЦК тонули, словно в болоте, в огромной партийной машине. Успех первой ударной пятилетки оказался недолгим, следующий план затрещал по всем швам. Отчаянные усилия вытащить страну из трясины махрового бюрократизма и внутрипартийных дрязг натыкались на откровенный саботаж. Партийная машина взбунтовалась против своего создателя и на XVII съезде попыталась даже избавиться от меня. Накануне Каменев и Зиновьев челноками сновали между Москвой и Ленинградом, готовили в вожди этого любителя хождений в народ Кирова и уже предвкушали свою победу. Дураки! Кого хотели провести? Главное – не правильно голосовать, а правильно подсчитать голоса! И подсчитали все как надо! Потом эти слизни, метившие в мое кресло, ползали на коленях и каялись во всех грехах… Поздно! Я слишком много и долго прощал. Человек – неблагодарная тварь! Ради власти и денег он готов переступить через мать, через друга и совесть, но не через собственный страх. Именно страх стал тем универсальным средством, которое позволило удержать в руках и партию, и власть. Инструмент для исполнения воли Вождя долго искать не пришлось, он оказался под рукой. Безупречная, превосходно отлаженная за годы борьбы с контрреволюционерами и саботажниками, нашпиговавшая своими осведомителями всю страну организация, ВЧК – ОГПУ – НКВД оказалась самым удачным детищем революции. Вскормленные кровью своих жертв, загипнотизированные заклинаниями о беспощадной борьбе с врагами партии, чекистские органы после окончания Гражданской войны, окончив расправу с контрреволюционерами, в отсутствие новых врагов начали чахнуть. И тогда он нашел им работу, но престарелый и больной председатель ОГПУ Вячеслав Менжинский всячески старался прикрыть своих дружков. Его скоропостижная смерть в мае тридцать четвертого устранила последние препятствия, и новый председатель Генрих Ягода ретиво взялся за дело. Он не задавал лишних вопросов и преданно исполнял его волю. За короткий срок Ягода расправился с партийной оппозицией и заткнул глотки Каменеву, Зиновьеву и Рыкову. В сырых тюремных камерах с них вмиг слетел глянец вождизма. Жалкие трусы! Не хватило мужества достойно умереть. Топили друг друга, только чтобы спасти свои никчемные жизни… Из личного дела Г. Ягоды Ягода, Генрих Григорьевич (Енох Гершенович) (1891, Рыбинск – 15.03.1938). Родился в семье мелкого ремесленника, по национальности еврей. Экстерном окончил 8 классов нижегородской гимназии. В 1904–1905 гг. работал наборщиком в подпольной типографии Нижнего Новгорода; в 1906 г. временно переехал в Сормово, был членом боевой дружины; в 1907 г. вступил в РСДРП(б); в 1907–1908 гг. член нижегородской группы анархистов-коммунистов, поддерживал контакты с партией эсеров; в 1911 г. арестован; в 1912 г. после выхода из тюрьмы нелегально под фамилией Книшевский прибыл в Москву, проживал у сестры под фамилией Галушкин, не работал; 12 мая 1912 г. снова арестован, содержался в Арбатском полицейском доме; постановлением Особого совещания МВД от 16 июля 1912 г. выслан под гласный надзор полиции на два года в г. Симбирск, в ссылке партийной работы не вел; в 1913–1914 гг. служащий статистической артели Союза городов, сотрудничал с журналом «Вопросы статистики»; с 1914 г. в Петрограде, работал в больничной кассе Путиловского завода; в 1914 г. женился на Иде Авербах – племяннице Я. М. Свердлова. В годы Первой мировой войны в армии – рядовой, ефрейтор 20-го строевого полка 5-го армейского корпуса; был ранен на фронте. С 1917 г. член Петроградской военной организации РСДРП(б); до октября 1917 г. член Петросовета; участвовал в издании газеты «Солдатская правда»; участник октябрьских событий в Москве 1917 г. С ноября 1917 г. по апрель 1918 г. ответственный редактор газеты «Крестьянская беднота». Кандидат в члены ЦК ВКП(б) (XVI съезд); член ЦК ВКП (б) (XVII съезд); член ЦИК СССР 4-7-го созывов. Служба в РККА: с 24 апреля 1918 г. по 8 сентября 1919 г. управляющий делами Высшей военной инспекции РККА. Работа в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД: с 3 ноября 1919 г. по 1 декабря 1920 г. управляющий делами управления ОО ВЧК, заместитель начальника управления ОО ВЧК; с 29 июля 1920 г. по февраль 1922 г. член Коллегии ВЧК; с 13 сентября 1920 г. по 6 апреля 1922 г. управляющий делами ВЧК – ГПУ; в 1920–1922 гг. управляющий делами и член коллегии Наркомата внешней торговли РСФСР; с января 1921 г. по июнь 1922 г. заместитель начальника ОО ВЧК – ГПУ; с 31 марта 1921 г. по 30 июля 192 7 г. заместитель начальника Секретно-оперативного управления (СОУ) ВЧК – ГПУ – ОГПУ СССР; с 12 июля по 5 сентября 1921 г. начальник Административно-организационного управления (АОУ) ВЧК; с 1 июня 1922 г. по 26 октября 1929 г. начальник ОО ГПУ РСФСР – ОГПУ СССР; с 18 сентября 1923 г. по 27 октября 192 9 г. 2-й заместитель председателя ГПУ— ОГПУ СССР; с 12 июня 1924 г. по 10 июля 1937 г. член Особого совещания ОГПУ; с 30 июля 1927 г. по 26 октября 1929 г. начальник СОУ ОГПУ СССР; с 27 октября 1929 г. по 31 июля 1931 г. заместитель председателя ОГПУ СССР; с 31 июля 1931 г. по 10 июля 1934 г. заместитель председателя ОГПУ СССР; с 10 июля 1934 г. по 26 сентября 1936 г. нарком внутренних дел СССР. Присвоение воинских званий: 26 ноября 1935 г. генеральный комиссар ГБ (уволен в запас 27 января 1937 г.). Награды: знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (5)» № 10 (1922 г.); орден Красного Знамени (14 декабря 1927 г.); орден Красного Знамени (3 апреля 1930 г.); орден Трудового Красного Знамени ЗСФСР (19 декабря 1932 г.); знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (15)» (20 декабря 1932 г.); знак «Почетный работник РКМ» (25 февраля 1933 г.); орден Ленина (4 августа 1933 г.). Работа в советских учреждениях: с 26 сентября 1936 г. по 28 марта 1937 г. нарком связи СССР (официально отстранен от должности 3 апреля 1937 г.). Примечание. С октября 1931 г. по 22 ноября 1936 г. заместитель председателя Комитета резервов при СТО СССР. 28 марта 1937 г. арестован; на процессе правотроцкистского блока, состоявшемся 2-13 марта 1938 г., приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян. Не реабилитирован. Прошли первые показательные процессы, и страна под их шум на время забыла о голоде, о варварской коллективизации, окончательно разорившей деревню. Теперь она знала, кто виновен во всех бедах, и слепой гнев народа волной обрушился на них – «предателей и вредителей». На Западе тут же поднялся вой, бешеный пес Троцкий заходился в злобном лае. Ему подвывал из Парижа и шакал Раскольников. Мерзавец! Обвиняя его, Сталина, во всех смертных грехах, он забыл, как сам в Нижнем сотнями расстреливал и топил в баржах беляков с эсерами. Здесь, в Москве, им подпевали Бухарин с Радеком; как подколодные змеи, они шипели из углов и мутили партию. Эти любимцы Старика стали ему поперек горла, но, когда потребовалось заткнуть им рот, Ягода вдруг распустил нюни. Его помощнички, кучка интеллигентствующих дзержинцев, откровенно саботировала указания. И ему снова пришлось брать все на себя, чтобы не дать уничтожить страну и партию. Замену Ягоде найти оказалось не так-то просто. Земляк Нестор Лакоба хитро ушел от предложения, сославшись на плохой слух. Слух у него действительно был плохой, и он посетовал, что может не расслышать «змеиное шипение затаившихся контрреволюционеров и обезвредить их ядовитое жало». Как в воду глядел! Двадцать седьмого декабря 1936 года в Тбилиси, на ужине в доме у своего выдвиженца Лаврентия Берии, он съел «что-то не то» и в ту же ночь скончался. Тогда он обратился к Чкалову, но «первый сокол» страны вознесся так высоко на крыльях всемирной славы, что посмел сказать в глаза: «Я летчик, а не стервятник». И тоже накаркал на свою голову. В воздухе могут жить птицы, а не люди. Признанного аса подвела техника, и страна с почестями похоронила своего кумира. Наконец его взгляд разглядел среди серой партийной массы невзрачного, метр с кепкой, но исполнительного заведующего отделом руководящих партийных кадров ЦК ВКП(б) Николая Ежова. Приглянулся он во время партийной чистки тридцать четвертого года, после того как, не дрогнув, пачками выметал вольнодумствующих товарищей с дореволюционным стажем. Этот золотник оказался мал, да дорог; осмотревшись на новой должности, Ежов вскоре арестовал своего предшественника и заставил того признаться во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. К концу тридцать седьмого он почистил НКВД от «слюнтяев и саботажников», а затем принялся за армию и комиссариаты. Арестовывали даже самых преданных, даже таких, как Бокий, чей партийный стаж исчислялся с 1897 года. Из личного дела Г. Бокия Бокий, Глеб Иванович (1879, Тифлис —15.11.1937, Москва). Родился в семье учителя, по национальности украинец. Учился в реальном училище, затем в Санкт-Петербургском горном институте. В 1897 г. вступил в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», был партийным организатором и пропагандистом. В 1904–1909 гг. член Петербургского комитета РСДРП; в 1905 г. участвовал в боях на баррикадах Васильевского острова. В 1914 г. участвовал в создании Центрального бюро РСДРП (б); в 1916–1917 гг. член Русского бюро ЦК РСДРП (б), заведующий отделом сношений с провинцией Русского бюро ЦК РСДРП (б). До революции неоднократно подвергался арестам, дважды находился в ссылке. С апреля 1917 г. по март 1918 г. секретарь Петроградского горкома РСДРП(б); с октября по ноябрь 1917 г. член Петроградского ВРК; с февраля по март 1918 г. член Комитета революционной обороны Петрограда. В 1918 г. примыкал к «левым коммунистам». Работа в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД: с 13 марта по 31 августа 1918 г. заместитель председателя ЧК Союза коммун Северной области и Петроградской ЧК; с 31 августа по ноябрь 1918 г. председатель ЧК Союза коммун Северной области и Петроградской ЧК; с 21 ноября 1918 г. по первую половину 1919 г. член Коллегии НКВД РСФСР; с начала 1919 г. до сентября 1919 г. начальник Особого отдела ВЧК Восточного фронта; с сентября 1919 г. по август 1920 г. начальник Особого отдела ВЧК Туркестанского фронта; с 8 октября 1919 г. по август 1920 г. член Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР; с 19 апреля по август 1920 г. полпред ВЧК в Туркестане; с 12 июля 1921 г. по февраль 1922 г. член Коллегии ВЧК; с 28 января 1921 г. по февраль 1922 г. заведующий специальным (шифровальным) отделением при Президиуме ВЧК; с 28 января 1921 г. по 10 июля 1934 г. заведующий специальным отделом ВЧК – ГПУ – ОГПУ СССР; с 22 сентября 1923 г. по 10 июля 1934 г. член Коллегии ОГПУ; с 27 сентября 1923 г. по декабрь 1930 г. член Коллегии НКВД РСФСР; с 10 июля 1934 г. по 25 декабря 1936 г. начальник спецотдела ГУГБ НКВД СССР; с 25 декабря 1936 г. по 16 мая 1937 г. начальник 9-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Примечание. До 16 мая 1937 г. был членом Верховного суда СССР. Присвоение воинских званий: 2 9 ноября 1935 г. – комиссар ГБ 3-го ранга. Награды: орден Красного Знамени (8 апреля 1923 г.); знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (5)» № 7; знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (15)» (20 декабря 1932 г.). 16 мая 1937 г. арестован, 15 ноября 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания. 2 7 июня 1956 г. приговор отменен, дело прекращено за отсутствием состава преступления. Реабилитирован. Примечание. В 1950-е г. дочери сообщили, что ее отец умер в мае 1941 г., отбывая наказание, впоследствии было уточнено, что смерть наступила 8 сентября 1940 г. от паралича сердца. Вероятнее всего, Г. И. Бокий был расстрелян. В те дни наркомат работал без выходных и праздников, число «врагов народа» росло как снежный ком, под который попадали и министры, и бульдозеристы, и артисты, и машинисты, и маршалы, и рядовые. Пособников террористов умудрились обнаружить даже на забытом богом Медвежьем острове во льдах Северного Ледовитого океана. Расстрельным командам НКВД не хватало патронов, и их приходилось забирать с армейских складов. Гулаговские лагеря пополнились новой рабочей силой, и «ударные» стройки Севера снова погнали план. В партии наконец закончилась бесконечная болтовня, теперь негромкий голос Вождя хорошо слышали даже на Чукотке. Маховик репрессий набрал обороты. К середине тридцать восьмого на должность командующего округом приходилось назначать вчерашних комбатов-капитанов, а недавние выпускники рабфаков становились министрами. «Кровавый карлик» явно переборщил, ему повсюду мерещились враги и предатели. Страна, зажатая в «ежовых рукавицах», все дальше и дальше отдалялась от социализма и превращалась в одну огромную зону, и тогда он вспомнил о Берии. Из личного дела Н. Ежова Ежов, Николай Иванович (1895, Петербург – 06.02.1940). Родился в семье металлиста-литейщика, по национальности русский. Учился в начальном училище Санкт-Петербурга; с января 1926 г. по июль 1927 г. посещал курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП (б). До 190 6 г. был учеником в слесарно-механической мастерской, до 1907 г. – учеником портного. В 1909–1914 гг. рабочий завода Тильманса (г. Ковно); в 1914–1915 гг. рабочий на кроватной фабрике, Путиловском заводе (Петроград). Участвовал в рабочем движении, подвергался аресту, за участие в забастовке высылался из Петрограда. В годы Первой мировой войны рядовой 7 6-го пехотного запасного полка, 172-го пехотного Лидского полка; в 1915 г. был ранен; с 1916 г. рядовой 3-го пехотного полка, рабочий-солдат команды нестроевых Двинского военного округа. В марте 1917 г. вступил в РСДРП (б). До октября 1917 г. мастер, затем старший мастер артиллерийской мастерской 5-го Северного фронта в Витебске, с июля 1917 г. возглавлял там ячейку РСДРП (б). Принимал участие в организации Витебского комитета РСДРП (б). С октября 1917 г. по январь 1918 г. помощник комиссара, комиссар ж.-д. станции Витебск, участвовал в разоружении Хопёрской казачьей дивизии и польских легионеров. В январе 1918 г. прибыл в Петроград, откуда в мае 1918 г. уехал в Вышний Волочёк, где до апреля 1919 г. работал на стекольном заводе Болотина, был членом завкома, членом правления городского профсоюза, заведовал клубом коммунистов. Служба в РККА: с апреля по май 1919 г. специалист-рабочий батальона ОСНАЗ, г. Зубцов; с мая по август 1919 г. секретарь ячейки РКП(б) военного подрайона (городка) в Саратове; с августа 1919 г. до 1920 г. политрук, секретарь партколлектива 2-й базы радиотелеграфных формирований, Казань; с середины 1920 г. по январь 1921 г. воемком радиотелеграфной школы РККА, Казань; в январе – апреле 1921 г. военком радиобазы, Казань. Работа в партийных и советских организациях: в апреле – июле 1921 г. заведующий агитационно-пропагандистским отделом Кремлевского райкома РКП (б), Казань; с июля 1921 г. заведующий агитационно-пропагандистским отделом Татарского обкома РКП(б); в 1921–1922 гг. заместитель ответственного секретаря Татарского обкома РКП(б); в 1921–1922 гг. член Президиума ЦИК Татарской АССР; с февраля 1922 г. по апрель 1923 г. ответственный секретарь Марийского обкома РКП (б); с апреля 1923 г. по май 1924 г. ответственный секретарь Семипалатинского губкома РКП (б); с мая 192 4 г. по октябрь 192 5 г. заведующий орготделом Киргизского обкома ВКП (б); с 12 октября 1925 г. по 7 января 1926 г. заместитель ответственного секретаря и заведующий орготделом Казахстанского крайкома ВКП (б); с 16 июля по 11 ноября 192 7 г. помощник заведующего организационно-распределительным отделом ЦК ВКП (б); с 11 ноября 1927 г. по 28 декабря 1929 г. заместитель заведующего организационно-распределительным отделом ЦК ВКП (б); с 16 декабря 192 9 г. по 16 ноября 1930 г. заместитель наркома земледелия СССР; с 14 ноября 1930 г. по 10 марта 1934 г. заведующий распределительным отделом ЦК ВКП (б); с 28 апреля 1933 г. по февраль 1934 г. член Центральной комиссии ВКП(б) по чистке партии; с 10 февраля 1934 г. по 21 марта 1939 г. член Оргбюро ЦК ВКП (б); с 11 февраля 1934 г. по 28 февраля 1935 г. заместитель председателя Комиссии партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП (б); с 28 февраля 1935 г. по 21 марта 1939 г. председатель КПК при ЦК ВКП (б); с 10 марта 1934 г. по 10 марта 1935 г. заведующий промышленным отделом ЦК ВКП (б); с 1 февраля 1935 г. по 21 марта 193 9 г. секретарь ЦК ВКП (б); с 10 марта 1935 г. по 4 февраля 193 6 г. заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП (б); с августа 1935 г. по март 1939 г. член Президиума Исполкома Коминтерна; с 22 ноября 1936 г. по 28 апреля 1937 г. заместитель председателя Комитета резервов при СТО СССР; с 23 января 1937 г. по 19 января 1939 г. член Комиссии Политбюро ЦК ВКП (б) по судебным делам; с 12 октября 1937 г. по 21 марта 193 9 г. кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП (б); с 27 апреля 1937 г. по 21 марта 1939 г. кандидат в члены Комитета обороны при СНК СССР, член Военного совета при НКО СССР; с 8 апреля 1938 г. по 9 апреля 1939 г. нарком водного транспорта СССР. Работа в органах НКВД: с 26 сентября 1936 г. по 25 ноября 1938 г. нарком внутренних дел СССР. Присвоение воинских званий: 28 января 1937 г. генеральный комиссар ГБ. Награды: орден Ленина (17 июля 1937 г.); орден Красного Знамени МНР (25 октября 1937 г.). 10 апреля 1939 г. арестован; 4 февраля 1940 г. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян. Не реабилитирован. Час Лаврентия пробил. С новой ролью он освоился быстро. Печальный опыт сначала Ягоды, а потом Ежова заставил его действовать гибко и изобретательно. Исправление линии партии в органах безопасности он начал не с арестов, а с освобождения уцелевших профессионалов и выпрямления «перегибов». Прежде загнанная в угол и шарахающаяся от собственной тени интеллигенция, которую он часто баловал своим появлением в театральных ложах, приободрилась и даже время от времени стала распускать языки. Физиономия новоиспеченного наркома мелькала среди артистов и писателей. Это вызывало ревность у «стариков». Молотов и Каганович жаловались, что Берия не дает прохода балеринам из Большого театра. «Дураки, чего жалуетесь! Пусть лучше щупает их, чем вас», – с иронией бросил им Вождь в лицо. Лаврентий тогда промолчал, а через неделю положил на стол сводку слухового контроля. Эта чертова жидовка, Полина Жемчугова, жаловалась своему усатику Славику, что он, Сталин, перестал-де считаться с мнением старых большевиков и превратил их в холуев, а из партии сделал скопище подхалимов и лизоблюдов. Потом Молотов ползал перед ним по ковру и умолял пожалеть эту дуру. Поздно! У Лаврентия поумнеет. Лазарь тоже прикусил язык, когда его ткнули носом в то, что несли его зарвавшиеся братцы, и даже не пикнул, когда один из них полез в петлю, а другой пошел под расстрел. Лаврентий понимал все с полуслова. Стране требовалась передышка, и он посадил на короткую цепь своих псов. НКВД, как и прежде, выискивал и карал врагов народа, но теперь ими стали агенты фашистов и их пособники. Страна вздохнула от репрессий и сплотилась вокруг единственной надежды и опоры – Иосифа Виссарионовича Сталина! На время из-под крыш комиссариатов и начальственных кабинетов ушел страх, и там снова развязались языки. Но Лаврентию не требовалось объяснять, что угроза власти исходит не столько от врагов, сколько от ближних и дальних соратников. Он так опутал невидимой сетью лихих кавалерийских рубак и прожженных партаппаратчиков, что те боялись поверять тайны не то что жене – подушке! Знаменитый Большой дом на набережной, где проживали большинство высокопоставленных представителей партии и правительства, равно как и их служебные кабинеты, приобрел прозрачность аквариума. День и ночь опера из технического управления НКВД записывали каждое слово и каждый вздох. В пухлых наблюдательных делах накапливались фотографии из интимной жизни, многостраничные отчеты о неурядицах и склоках в семьях членов ЦК. Взбрыкивавший иногда старик Калинин перестал коситься на молодых бабенок и теперь тихо плакал по своей жене, которую отправили собирать валежник на Крайнем Севере. …Отчаянный писк птиц прервал его размышления. Под окном на дорожке барахтался воробей, пытаясь выбраться из-под снежного кома, рухнувшего с крыши. Наконец ему это удалось, и он поскакал к мусорной кучке, но тут над ним взметнулась серая тень кошки, и когтистые лапы впились в маленькое тельце, перья полетели во все стороны. «Вот так и в жизни – зазевался и стал добычей, – подумал Вождь, отвернулся от окна и встретился с по-собачьи преданным взглядом Берии. – Знаю я твою преданность, ты не лучше других. Ты просто умнее и хитрее, но меня не проведешь. Я тебя насквозь вижу». Заложив правую руку за борт френча, Сталин пошел к столу. Берия, мягко ступая по ковру, пытался попасть в ногу. «Ишь, как старается. Ничего не скажешь, Лаврентий оказался настоящим цепным псом. Малюта Скуратов в подметки ему не годится. Но меня не обманешь! Недаром говорят: свой пес больнее кусает. Ладно, на этот случай у меня припасен хороший намордник. Думает, раз Кирова не стало, так и дело с концом? Дудки! Лежит у меня в сейфе папочка, а там справка, Сергеем написанная, как Лаврентий в девятнадцатом в Баку работал на мусаватистскую контрразведку. Там и его, Лаврентия, расписка имеется. Скажет, что такое задание партия дала, а кто подтвердит? Колька Ежов всех свидетелей зачистил, а Лаврентий зачистил его самого». Странное поведение Сталина сбивало Берию с толку. Казалось, он узнал все повадки Хозяина, научился угадывать малейшие его желания, но каждый раз тот ставил его в тупик. И сегодня рутинное дело – утверждение списка врагов – превратилось в очередную проверку. Так ничего и не сказав, Сталин тяжело опустился в кресло и возвратился к просмотру «расстрельного» списка. Карандаш медленно скользил по фамилиям и остановился на Марии Спиридоновой. – Жива еще старая стерва? – удивился он. – Скрипит, – презрительно заметил Берия. – Ты смотри, пережила всех! – Последняя. Из эсеров больше никого не осталось. – Прощения не просит? – Нет. – Гордая… Ну и пусть подыхает! – Сталин с ожесточением поставил на первом листе жирную подпись. Берия с облегчением вздохнул и сложил листы в папку. Но Хозяин не отпускал. Почистив трубку, он набил ее табаком и закурил. Дым причудливыми кольцами поднимался к потолку. В наступившей тишине было слышно, как между стекол бьется ожившая на солнце муха. – Лаврентий, – впервые за время разговора голос Сталина потеплел, в глазах заплескалась радость, – а все-таки мы столкнули их лбами!