— Но вы тоже несправедливы к нам, — попытался перейти в наступление Рейнат. — Несправедлив? Я? — Впору было расхохотаться. — Да, несправедливы! — повторил Рейнат. — Нас двоих и наши семьи вы взяли заложниками, а Карла Риддербока и его жену с плантации Вольвегат соизволили милостиво отпустить. Вот уж воистину объективность! — с иронией в голосе закончил он. — Так решил не я, а невольники плантации Вольвегат. — Не понимаю. — Конечно, вам, минхер Рейнат, трудно меня понять. Но вот вопрос к вам: помните ли вы тех несчастных беглецов с вашей плантации, которых недели три назад схватили карибы и по вашему велению препроводили в столицу для жестокой над ними расправы? — Припоминаю, — спокойно ответил Рейнат. — И что же из этого следует? — Вы постарались, конечно, чтобы слухи об этой экзекуции дошли до ушей всех ваших рабов на плантации?.. — Ну и что же? — А то, что тем самым вы и решили свою дальнейшую судьбу. Неужели, черт возьми, вы не видите, что творится в вашей богом проклятой колонии? Что в ответ на бесчинства, издевательства и муки, которым вы подвергаете своих рабов на плантациях, они повсюду: на нижней Бербис и на Вируни, на Викки и на Демераре, и здесь, на Эссекибо, — поднимают бунты. Что везде, куда только ступает безжалостный башмак голландского колонизатора, земля под ним становится пороховой бочкой? Неужели в тупой своей спесивости вы всего этого не замечаете?! Ведь в день, когда вспыхнул бунт на плантации Бленхейм, вы и ваша семья, включая и трех ваших детей, должны были первыми пасть и пали бы жертвой справедливого возмездия, не вмешайся вовремя мы, араваки. Об этом, конечно, вы, ваша милость, недальновидный минхер Рейнат, уже забыли? — А что же принудило почтенных араваков к столь великодушному шагу? — Война есть война. Вы нам нужны как заложники на случай возможных неумных шуток со стороны голландских властей в столице… — И как долго вы намерены держать нас в этом унизительном положении? — Это зависит не только от нас. Через два-три дня мы предполагаем покинуть эти места и вернуться к себе на Ориноко, нанеся по пути визит вашему генеральному директору Карлу Эмилю Хендриху ван Хусесу, который, как я слышал, переживает сейчас печальные дни: его плантация, кажется, тоже пошла прахом, и рабы сожгли ее к свиньям собачьим… К этому известию голландцы отнеслись с некоторым сомнением, по заметно помрачнели, а физиономии их вытянулись. — Значит, через два-три дня в столице вы нас освободите? — попытался уточнить Зеегелаар. — Увы, нет! Вы отправитесь с нами на Ориноко. Позже туда прибудут посланцы голландской администрации, и там мы передадим им вас, если, конечно, голландские власти того пожелают. Среди заложников воцарилось грустное молчание — перспектива была малозаманчивой. Беспокойство наконец стало всерьез охватывать их умы и души. Зеегелаар, похоже, более уравновешенный и рассудительный, чем Рейнат, отрешенно покачал головой: — Чем же мы против вас провинились? — Минхер Зеегелаар, не надо притворяться, вы живете не на Луне, да и возрастом, кажется, уже не ребенок! Вы издавна стравливаете индейские племена в своих грязных, корыстных целях. Два самых воинственных и кровожадных племени Гвианы, акавоев и карибов, вооруженных вашим оружием, вы не первый год натравливаете на другие индейские племена и с их помощью добываете себе рабов. Жертвами их становятся, как правило, мирные племена, живущие в разных районах континента. Один такой разбойный отряд акавоев по вашему наущению пытался несколько месяцев назад захватить в рабство, а в случае сопротивления уничтожить индейцев в низовьях Ориноко. Но на этот раз случилась осечка. Араваки оказались вооруженными и готовыми к отпору. Тогда акавои напали на наших соседей и братьев — варраулов. Однако и тут они споткнулись — мы уничтожили почти всех, а их в отряде было около ста человек. Неужели вы ничего не слышали об этом поражении голландцев? — Да, да, конечно, кое-какие слухи до нас доходили, — ответил Зеегелаар. — Это было поразительно! Поначалу нам даже не верилось… — А поверите ли вы, что подкупленная вами деревня карибов Боровай позавчера ночью, незадолго до разгрома ваших плантаций, перестала существовать? Они тупо молчали, души их, как видно, все больше парализовал ужас. Все это как-то не укладывалось в их примитивных головах. — Да кто же вы все-таки, сударь? — запинаясь, пробормотал Зеегелаар. Я усмехнулся: — Друг индейцев и враг негодяев, бездельников и безжалостных изуверов в человеческом облике!.. Оба голландца заметно пали духом. — Сударь, уж не тот ли вы призрак, которого индейцы нарекли Белым Ягуаром? — Призрак?! Ха-ха, возможно, я и призрак… Солнце касалось вершин деревьев. Я счел беседу законченной, заложников отвели обратно в каюту и заперли на ключ. Женщины занялись приготовлением ужина, а я, собрав своих друзей — Арнака, Вагуру, Уаки, Мендуку, Фуюди и Симару — в тесный круг, со всей строгостью сказал, указывая на каюту: — Ни на минуту не спускать с них глаз! А для придания своим словам вящей значимости повторил: — Беречь как зеницу ока! И снова карибы В течение двух дней велась подготовка к нашему отплытию сначала в столицу, а потом домой, на Ориноко; важная роль в этой работе отводилась подготовке оружия: его чистили, смазывали, чинили. Впереди меня ждали трудные переговоры с голландскими властями в столице, но это уже последнее усилие перед возвращением на Ориноко. На третий день после беседы с плантаторами я уснул вскоре после наступления темноты, но ненадолго: кто-то начал осторожно меня будить. Это был один из наших дозорных. — Белый Ягуар, вокруг нас кружит какая-то чужая лодка с неизвестными людьми… — шепнул он. Сон мгновенно слетел с меня. Ночь казалась очень темной, хотя на небе тут и там мглисто мерцали звезды. Привыкнув немного к темноте, я действительно заметил на реке, на расстоянии каких-нибудь двадцати шагов, большую лодку, не то кориаль, не то итаубу, полную гребцов. В какой-то миг с лодки донесся приглушенный женский, как мне показалось, голос: кого-то окликнули по имени… И меня вдруг осенило. — Скорее зови сюда Вагуру и его жену-макуши, — шепнул я на ухо дозорному. Оба тут же прибежали. Я велел женщине окликнуть плывущих на ее языке. С лодки сразу же ответили. — Там моя сестра, — пояснила жена Вагуры. — Это лодка с индейцами-макуши. Лодка подплыла к борту шхуны. Одного из гребцов, говорившего немного по-аравакски, и сестру мы подняли на палубу. Они сообщили нам тревожное известие. Когда двадцать индейцев-макуши, которых мы недавно освободили на плантации Вольвегат, находились уже в двух днях пути от плантации, далеко впереди на реке показались три кориаля. Макуши успели скрыться в зарослях, оставшись незамеченными. К их ужасу, оказалось, что в плывших им навстречу кориалях было около полусотни связанных индейцев макуши и примерно двадцать вооруженных воинов-карибов. Уже вечерело, а когда чуть спустя сумерки совсем сгустились, одна из итауб, на которой находилась сестра жены Вагуры, решила вернуться и под покровом темноты опередить лодки разбойных карибов. Пришлось изо всех сил налечь на весла. Они гребли всю ночь, весь следующий день и еще день, пока не добрались до нас, чтобы предупредить о приближающейся флотилии карибов. По тревоге мы подняли на ноги всю шхуну. — Братья, — обратился я к своим воинам, — наш долг — освободить пленных макуши… Все горячо меня поддержали. Уаки и его отряду поручалось остаться на шхуне и обеспечить ее охрану, а всем остальным с ружьями, копьями, палицами и луками на трех итаубах и двух яботах отправиться вверх во Эссекибо. Плывя вверх по реке и внимательно следя, чтобы карибы не проскочили мимо незамеченными, мы через три часа достигли плантации Вольвегат. Только что минула полночь, небо было затянуто тяжелыми тучами, густая тьма окутывала все вокруг. Наши предположения оправдались: карибы прибыли сюда незадолго перед нами, вероятнее всего, поздним вечером. Бросив якоря шагах в ста от берега, мы выслали на разведку две яботы. Все три карибских кориаля были пришвартованы у берега и оказались пустыми. Не было даже часовых. Карибы ночевали на берегу, а пленных макуши заперли, как удалось установить, в сарае, где прежде содержались освобожденные нами пять дней назад их соплеменники. Прежде всего следовало без шума завладеть лодками карибов и отогнать их в другое место. Поэтому, выслав отряды Арнака и Вагуры на двух итаубах с задачей высадиться на берег ниже плантации по течению, выйти в обход к сараю с макуши и, укрывшись, занять там позицию, сам я со своим отрядом и варраулами Мендуки решил завладеть кориалями. Мы подплыли к лодкам, держа наготове луки. Два варраула соскользнули с ябот в воду и ножами разрубили веревки, которыми лодки были привязаны. На все это понадобились считанные минуты, и лодки стали медленно отдаляться от берега. Увы, часовой все же был и скрывался на самом берегу, где-то в зарослях. Заметив уносимые течением лодки, он одним прыжком вскочил в ближайшую и схватил весло, но несколько стрел, пущенных одновременно с нашей итаубы, вонзились ему в сердце и в шею: он не успел даже издать стона. Один из варраулов спустил тело незадачливого часового в воду и погнал кориали в безопасное место. Соблюдая все меры предосторожности, мы приблизились к берегу и там, где только что стояли лодку карибов, бесшумно, как тени, с луками на изготовку высадились на обрывистый в этом месте берег. Обрыв был невысокий — метра два-три, и мы, особенно не высовываясь из-за него, могли видеть большую часть территории плантации. Впереди, шагах в ста от нас, темнел едва заметным пятном сарай, в который загнали несчастных макуши. Чуть в стороне высилась небольшая рощица из двух-трех десятков раскидистых деревьев. Было похоже, что именно под этими деревьями разбили лагерь карибы. Растянувшись в цепь вдоль обрыва на несколько десятков шагов, в двух-трех шагах друг от друга, и вооружившись терпением, мы решили ждать так до рассвета. Беспокоила меня лишь неуверенность: действительно ли карибы разбили свой лагерь в роще, а не в другом месте? К счастью, в течение последующего часа сомнения мой несколько рассеялись. — Ян, там что-то движется, — шепнул лежавший рядом со мной Мендука, показывая взглядом на рощицу. И действительно, минуту спустя из-за деревьев появился человек, шедший к реке в нашу сторону. Это был кариб. — Стрелять точно в сердце и в шею! — шепотом напомнил я ближайшим от меня воинам. — Подпустить на десять-пятнадцать шагов!.. Когда заспанный кариб приблизился, из четырех луков сразу свистнули четыре стрелы, и все попали в цель: две в сердце, две — в шею. Кариб рухнул, не издав ни звука. «Вот что значит постоянная тренировка!» Про себя я от души поздравил моих верных друзей. Новые опасения охватили меня, когда я сообразил, что к предполагаемому месту карибского лагеря вплотную Примыкают густые заросли леса. Его мы под наблюдение не взяли. В случае преждевременной тревоги карибы могли уйти в лес и стать для нас весьма опаской угрозой. Я поделился своими опасениями с Мендукой и велел ему обходным путем добраться до Арнака и Вагуры, занимавших позиции где-то вблизи сарая с индейцами макуши, и передать им мой приказ: силами одного отряда отрезать карибский бивак от леса. — И тут же возвращайся назад, — напомнил я Мендуке. — Карибы, конечно, сразу же бросятся в нашу сторону, чтобы прорваться к реке и к своим кориалям. Ты будешь мне нужен здесь! — Ясно! Вернувшись через полчаса, Мендука доложил, что все исполнено — отряд Арнака занял опушку леса за лагерем карибов. В сложившейся напряженной обстановке любая непредвиденная мелочь могла стать чреватой нежелательными последствиями. Так и случилось. Ночью, вернее, уже к исходу ночи, в предрассветном сумраке один из карибов, проснувшись, направился в кусты на опушке леса. Наткнувшись неожиданно на засаду, он, хотя и был тут же прошит навылет стрелами, успел крикнуть и поднять тревогу. С обеих сторон сразу же поднялась пальба: сначала из ружей, а потом и из луков. Наткнувшись на отряд Вагуры и понеся потери, карибы бросились вон из рощи к реке, к оставленным здесь лодкам, и попали под огонь моего отряда.