Не спала и поджидала нас еще одна, кроме Арнака, преданная душа — Ласана. Она принесла из своей хижины горячий ужин — вареные плоды пальмы бурити — и стала нас кормить. Предательство вождя Конесо Остаток ночи я проспал крепким, здоровым сном. Но утром, когда взошло солнце, а я, разоспавшись, все еще валялся на ложе, меня стали мучить кошмары, и чем дальше, тем сильнее — словно предусмотрительная природа, предостерегая, не давала мне спать в обманчивом состоянии полной безопасности. Наступал день тяжких испытаний и решающей стычки с противником, с жестоким противником, как об этом свидетельствовали события последней ночи. Как же можно в такой день спать спокойно? И все же разбудили меня не кошмары, а настойчивый, встревоженный голос: — Белый Ягуар! Белый Ягуар! Открыв глаза, я увидел над собой Арипая. Выражение его лица тотчас разогнало мой сон. — Арипай, это ты? — вскочил я. — Что случилось? — Плохо, господин… Я сразу понял, что плохо: вчера еще он обращался ко мне доверительно, а теперь я стал вдруг господином. — Так что же все-таки случилось, приятель? Говори же, черт побери! — Измена, господин! — прошептал он. — Затевается измена. Я убежал из Серимы… — Что? — встревожился я не на шутку. — Конесо готовит измену! — Конесо? Вот черт! Что же он сделал? — Пока ничего, но замышляет! Он хочет отдать нас испанцам! — Вас? Кого вас? — Всех, кто собирался уйти из Серимы вместе с твоим родом после смерти Канахоло… — Ага, значит, тут, видно, заметан и шаман. — Не знаю, господин, этого я не знаю! Защити нас, Белый Ягуар, мы не хотим идти в рабство к испанцам! — Хорошо, Арипай, оставайся здесь… Сколько человек Конесо хочет отдать испанцам, ты не знаешь? — Много, Белый Ягуар! Всех, кто ему не предан. Я слышал — пять раз по десять, а может, и больше… — Вместе с семьями? — Нет, только мужчин. Испанцам женщины не нужны. — Этих людей уже схватили? — Пока нет. Многие вместе с семьями заранее убежали и спрятались в лесу. Несколько семей прибежали сюда, к тебе. Моя жена и дети тоже… Но убежать удалось не всем. Те, что остались, не могут уже спастись — их окружили испанцы и индейцы чаима, а к ним присоединились и многие люди Конесо. Конесо пока молчит, но мы знаем, чем это кончится. — А люди, которых окружили, знают, что ждет их у испанцев? — Да, знают. — Значит, они сопротивляются? Арипай заколебался, нахмурился. — Против них большая сила! — ответил он неуверенно. — Подумай сам, господин: двенадцать испанцев с мушкетами, индейцы чаима и люди Конесо… Разве с ними можно справиться? — Неужели все люди Конесо — предатели и готовы отдать своих братьев в испанское рабство? — Не знаю, господин, все или не все, но этим они хотят купить свою собственную свободу. Каждый дрожит за свою шкуру… Это были горькие слова, слова жалкие и позорные. Я ощутил полную растерянность. Ведь араваков нельзя назвать ни трусами, ни мерзавцами. Сердцам их чуждо предательство, им можно доверять. В этом я убеждался на каждом шагу. И если среди них оказались люди, способные на такую подлость, чтобы за счет несчастья своих ближних обеспечить свой собственный покой, то, безусловно, вина за это полностью ложилась на растленных старейшин племени. Безвольный и слабодушный Конесо, преступный безумец Карапана, брат Манаури. Пирокай — такие люди скверно влияли на свое окружение. «И такие люди не зря опасались нашего прибытия в селение, нет, не зря!» — размышлял я с чувством растущего гнева. В хижину ко мне вошли Арнак и Вагура. По их молчанию я понял: слова Арипая — правда, люди Конесо готовят измену. — Ведь через год испанцы снова вернутся сюда, — возмущался я, — и тогда заберут их самих! Арипай пожал плечами. — Что делать, господин? — А как ты думаешь, Арипай, если наш род выступит против испанцев, что будет? У индейца вспыхнули глаза. — Ты победишь, господин! Белый Ягуар непобедим! — Не о том речь! — пояснил я. — Что будет: люди, которых Конесо решил отдать испанцам в рабство, возьмутся за оружие и окажут сопротивление врагам? — Окажут, господин! Окажут, — горячо заверил меня Арипай. — А вы? — обратился я к юным своим друзьям. — Что думаете об этом вы? — Если у них не отберут прежде оружия, а мы начнем, то и они, наверное, не останутся в стороне, — осторожно ответил Арнак. — Да, если у них не отберут оружия! — повторил вслед за ним Вагура. — А такая опасность есть? — спросил я. — Что слышно от Манаури? Гонец от него еще не прибыл? — Только что явился. Его едва выпустили из Серимы, он еле вырвался. Все, что говорит Арипай, подтверждается. Надо действовать, Ян, без промедления! — Как там варраулы? — Они получили оружие и сидят в пустой хижине, ждут твоего приказа. — Пусть и дальше сидят тихо! А наши воины готовы? — В полной боевой готовности. Мы вышли из хижины. Перед ней собрались все. Лица суровы, в глазах бесстрашие, губы стиснуты, вид решительный и воинственный. Отряд, с ног до головы вооруженный не только мушкетами, пистолетами и ножами, но и луками, палицами и копьями, — настоящий военный отряд — выглядел довольно представительно, внушал почтение и уважение. При виде его на лице у меня появилось, вероятно, довольное выражение, ибо и воины, заметив мое появление, разразились приветственными кликами. Но, бог мой, сколько всего воинов?! Жалкая горстка! — Здесь все? — спросил я Арнака. — Все, — ответил юноша и, угадав мое беспокойство, пояснил: — Еще пятеро наших — негры — на шхуне… Жаль, что я отослал их всех. Там хватило бы и двух. — Может быть, их вернуть? — А кого за ними послать? — Арасибо. — Нет, Арасибо нужен здесь, он хорошо владеет огнестрельным оружием… — Тогда Арипая? — Хорошо, пошли Арипая! Пусть Мигуэль и еще двое с ним вернутся сюда! — Манаури в Сериме, — продолжал считать Арнак, — один воин сторожит лодку с провизией в устье Итамаки. Двое наших сразу после прибытия в Сериму перешли на сторону Конесо. Поначалу нас было двадцать один, без тебя. Вычесть девять, остается двенадцать. Здесь десять. Вагура одиннадцатый, я двенадцатый… Двенадцать. Черт возьми, маловато! Со мной тринадцать, а задача перед нами трудная! Испанцев, злобных и решительных, двенадцать, да еще под их началом пятьдесят воинов-индейцев. К тому же лагерь наш разрознен, племя охвачено ссорами, брат готов вцепиться в горло брату — как же с такой горсткой людей противостоять грозному противнику? При безутешных этих мыслях во мне поднимался гнев против шамана и верховного вождя. Жалкие глупцы объявили мне войну, подбрасывают ядовитых змей, довели меня до тяжкой болезни, а проблемы жизни и смерти племени, важнейшие проблемы предали забвению. Где-то там, на юге, зрела опасность нашествия акавоев, и вот появления испанцев оказалось достаточно, чтобы с полной очевидностью выявить всю досадную слабость нашей обороны. — Арнак, — обратился я к юноше, — сколько у нас в запасе огнестрельного оружия? — Почти тридцать ружей и двадцать пистолетов. — Если нам удастся уцелеть в этой истории с испанцами, — а это вилами на воде писано, — надо будет срочно обучить еще группу воинов.