— Это глупо, — сказал Ренно. — Их слишком много, и у них есть огненные дубинки. — То же самое я сказал на совете, и многие согласились со мной. Среди сенеков есть люди, которые не любят тебя, Ренно, потому что ты пришел к нам от белых. Эти люди глупы, ведь ты — первый из воинов-сенеков. Но мудрые слова не доходят до их ушей, многие хотят вернуться во времена предков, во времена, которые ушли. Ина посмотрела на мужа. Гонка едва заметно кивнул. Женщина коротко вздохнула и заговорила: — Ренно, ты самый молодой из воинов, но у тебя уже семь скальпов за поясом. Твой отец и я гордимся тобой, и многие люди разделяют нашу гордость. Но есть такие, кто не любит тебя, потому что у тебя светлые волосы и глаза. Больше всех ненавидит тебя хранитель веры, отец Йалы. Ренно вздрогнул, словно его ударили по лицу. — Ты должен знать это. Сын с трудом сдержал себя. — Йалу, — медленно начал он, — отослали к родственникам онейда, чтобы она не стала моей женой, когда я вернусь из селения гуронов? Ина сочувственно кивнула. — Мы не стали говорить тебе, сын мой, — сказал отец, — потому что не хотели причинить боль. Но хорошо, что ты все узнал сейчас. Маниту посылают испытания тем, кого любят, чтобы знать, хватит ли у них сил вести за собой наш народ. Ренно сглотнул ком, образовавшийся в горле. Отказаться от Йалы было труднее, чем пройти все предыдущие испытания. — Йала не станет твоей женой, — сказала Ина. — Ее отец не изменит своего решения. — Так что забудь о ней, — подхватил Гонка. — Ты должен доказать маниту, что достоин их веры. Ренно был оглушен. Выбора не оставалось, и юный воин тихо ответил: — Да будет так. На высоком берегу реки Святого Лаврентия, недалеко от города Квебека, стояла самая крупная во всей Северной Америке крепость — Цитадель. За высоким частоколом находилось множество деревянных и каменных домов, плац, административные здания, жилища старших офицеров и резиденция местного правителя. Это было сердце и мозг Новой Франции. Губернатором колонии был граф де Шамбертен, правивший этой дикой, бескрайней землей от имени Его Христианнейшего Величества Людовика XIV. Граф де Шамбертен был маленького роста и совершенно непредставительного вида и пытался компенсировать внешние недостатки роскошным, расшитым золотом костюмом. Камзол скрывал узкую грудь; длинные локоны падали на плечи. Губернатор сидел в резном кресле с высокой спинкой, которое было точной копией трона Людовика XIV. Де Шамбертена окружали его обычные собеседники. Официальная супруга, в платье с неприлично глубоким вырезом, которое, возможно, пришлось бы к месту в далекой Европе, но в этом городе казалось нелепым, сидела со скучающим лицом. Доверенный адъютант, имевший привычку разгуливать по собственным покоям в женском платье, непринужденно болтал с очень красивой девочкой-метиской, которая иногда получала сомнительное удовольствие, разделяя ложе с королевским губернатором. Полковник Алан де Грамон не нуждался в подобной аудитории и с трудом скрывал презрение к самому Шамбертену. Прямой и подтянутый, в бело-золотом мундире кавалерийского офицера, с париком на выбритой голове, Грамон прошел во внутреннее помещение дворца, остановился и отдал честь. Губернатору очень нравилось заставлять Грамона немного постоять перед тем, как предложить ему стул. — Астролог предсказал мне, что днем меня ждут дурные известия, — капризно заговорил Шамбертен, сажая метиску к себе на колени и начиная ее ласкать. — Но я и представить не мог, что меня ждет такая неприятность, как встреча с вами. Алан де Грамон и не пытался скрыть нетерпение: — Мне нужно поговорить с вами наедине, монсеньор. — У меня нет секретов от моих близких. Метиска еще сильнее прижалась к нему. Грамон заговорил строже: — Не дозволяется обсуждать вопросы безопасности Короны в чьем-либо присутствии. Этот приказ подписан лично Его Величеством. Губернатор нетерпеливо вздохнул, столкнул девушку с колен и жестом велел всем выйти. — Что же такого произошло, о чем никто не должен знать? — На днях из английских колоний вернулся один из моих лучших лазутчиков… — В такую мерзкую погоду? — перебил его Шамбертен, указывая на покрытое инеем окно. — Для моих людей погода — не препятствие. Губернатор взял со столика бокал и отхлебнул вина. — Монсеньор, — продолжал полковник, — мы столкнулись с большими трудностями. Несколько месяцев назад англичане из Массачусетса и Нью-Йорка доставили оружие ирокезам. Насколько мне известно, теперь сенеки располагают по меньшей мере тремя сотнями стволов и еще сто находятся у могауков. Шамбертен от возмущения чуть не поперхнулся вином: — Безобразие! Они воспользовались нашим же приемом! Мы первые дали оружие гуронам и оттава! — Именно так, монсеньор. И теперь необходимо принять ответные меры. — Как только станет теплее… — Естественно. Но у нас есть люди, которые могли бы заняться этим в любое время года. Шамбертен посмотрел на снег за окном. — Вы возьмете Бостон. — Губернатор сказал эту фразу таким тоном, как будто битва уже состоялась. Грамон рассмеялся. Шамбертен удивленно посмотрел на него и поднял брови. — Вы забываете, монсеньор, что население английских колоний по численности намного превосходит наше. — Тогда я немедленно пошлю в Париж требование выслать еще несколько дополнительных частей из лучших войск Его Величества. Полковник вздохнул: — Ваше письмо придет самое раннее в конце апреля. До конца лета его будут обсуждать в военном министерстве. Потом отошлют в Версаль, где письмо медленно пойдет по кабинетам, и к началу следующей зимы дойдет до Его Величества. При всем уважении к королю Людовику, следует отметить, что военные действия в Европе для него куда важнее, чем то, что происходит здесь, в Новом Свете. Даже если король согласится прислать сюда еще войска, в чем я сильно сомневаюсь, это будут жалкие крохи, которых окажется недостаточно для штурма Бостона и Нью-Йорка. Губернатор вынужден был согласиться: — Думаю, мы можем рассчитывать только на два полка регулярных войск, которые уже находятся здесь, в Квебеке. Но они понадобятся прежде всего для защиты самого города, если англичане решатся начать против нас военную кампанию. Грамон покачал головой: — Вот это и есть их слабое место. Нью-Йорк, Массачусетс, Коннектикут и Пенсильвания враждуют между собой, так что вряд ли будут действовать заодно. И потом, они еще не закрепили своих отношений с ирокезами. У нас появляются определенные преимущества, и нам следует ими воспользоваться. — Каким образом? — У губернатора разболелась голова, и он снова потянулся к бокалу. — Англичане должны убедиться в том, что напрасно дали ирокезам оружие. Дружба должна оборваться, пока они не заключили военного союза. Вспомните, что было с алгонкинами. Граф де Шамбертен считал всех индейцев кровожадными дикарями и не пытался запомнить, чем одно племя отличается от другого. Но, не желая показывать собственную неосведомленность, промолчал. Грамон хорошо знал графа и сдержался. — Алгонкины не так агрессивны, как гуроны и оттава, — объяснил он. — Они принялись раздумывать, когда мы предложили им присоединиться к нам, потому что алгонкины боятся ирокезов. Так что если сенеки, могауки и другие ирокезы примут сторону англичан, алгонкины тоже уйдут к ним, и тогда мы пропали. Нам нужно, чтобы англичане пошли войной против сенеков. — Очень убедительно! Но я не понимаю, как такое может произойти. В глазах Алана де Грамона вспыхнул огонек. — Представьте себе, что через несколько недель, когда станет теплее, отряд сенеков — большой отряд — устроит неожиданный набег на английские колонии. Жителей убьют, дома разграбят и сожгут, уведут женщин и детей. Англичане придут в ярость, потому что это будет предательством, и отправят карательную экспедицию, и сенеки начнут воевать с англичанами. Тем самым мы избавимся от опасности. Более того, мы завоюем доверие индейцев, ирокезы потеряют много сил, и будет легче убедить алгонкинов встать на нашу сторону. — Вы нарисовали чудесную картину, Грамон, но я вижу в ней один изъян. Не представляю, как мы заставим сенеков напасть на тех, кто дал им оружие! Королевский губернатор оказался настолько туп, что Алану захотелось придушить его. — Монсеньор, индейцы просто будут выглядеть, как сенеки. Англичане решат, что это действительно сенеки, но на самом деле это будут гуроны. — Понятно, — Шамбертен кивнул. — Это прекрасно, но если англичане заподозрят обман, то пойдут на нас войной, а мы не сможем дать им отпор. — Никто ничего не заподозрит, — твердо сказал Грамон, — потому что я сам поведу гуронов в этот набег. В тот год весна поздно пришла в земли сенеков, но наконец трава зазеленела, на деревьях набухли почки, а леса наполнились дичью. Ренно исполнилось восемнадцать лет. Эйб Томас, к величайшему удовольствию юного сенека, отложил отъезд еще на месяц. Ренно и Эйб, став настоящими друзьями, обучали друг друга своим языкам, и теперь белый индеец подолгу беседовал с англичанином. — Причина того, что ты хорошо стреляешь, в твоей природе, — сказал Эйб. — Потому, что я белый? — улыбнулся Ренно. Теперь он научился без горечи подшучивать над своим происхождением. — Нет, — засмеялся Эйб. — Во всяком случае, я так не думаю. Просто у тебя хорошее зрение — ты стреляешь так же хорошо, как и из лука.