Тогда я вспомнила. Бел заколол меня кинжалом. Он вырвал мою душу. Он запер ее, прежде чем она перетекла в сущность Януса. И тем самым… … очевидно, разрушил проклятие. Наверняка так и есть, иначе Янус бы сейчас тут не стоял. – Я знаю, что ты меня слышишь, – с ненавистью протянул Ужас Рима. – Потому что чувствую и твое сознание, и душу. Судя по всему, кинжал не делает особых различий. С его искривленных губ сорвался смех, перешедший в кашель. Он выглядел слабым и изможденным, но здоровым. Все признаки проклятия на крови действительно пропали. – Лучше и быть не могло! Бел освободил меня и запер тебя. И теперь… я заставлю тебя расплачиваться за то, что ты со мной сотворила. И поверь мне, мой интерес в том, чтобы твоя отравленная душа никогда больше не покинула этот клинок, очень и очень велик! Нет! Не может быть! Все напрасно. В плену. Навсегда… Навсегда… Я захлебывалась в страхе. Снова этот ужасный хохот. Потом смертоносно сверкающие черные глаза. – Бел никогда тебя не найдет. Никогда. Белиал Дом, милый дом Море бушевало и билось о скалы под моей виллой. Я сделал глубокий вдох и выдох. Дома. Еще пару недель назад я утверждал, что Мальта – единственное место, где я способен расслабиться. Однако сегодня, без Кассии рядом со мной, это уже не было правдой. Мой дом утратил свой блеск. Солнце не могло меня согреть, знакомые лица не развеивали печаль, а собственная постель казалась мне невыносимо пустой – хотя я никогда раньше не делил ее с кем-то еще. Я не находил себе места. Даже сверкающая синева океана напоминала мне ее глаза. Позади меня кто-то прочистил горло. На террасу шагнул Хиро. Мой телохранитель ни словом не обмолвился о том, что я сделал с ним той ночью. Я сам – тем более. И точно не стану извиняться за то, что наказал его за неповиновение. Даже если был неправ. Новые оболочки, которые я подарил ему и Хадирам, достаточно ясно выражали мое сожаление. Большего признания своей вины я себе в данный момент позволить не мог. Не тогда, когда иерархии в Лиге вновь грозили перемены. За спиной у Хиро из главного здания на открытое пространство вышло двое праймусов. Командир Элиас, к моему огорчению, предупредил о своем визите, а вот его спутник меня удивил. – Что подрастающее поколение брахионов забыло в моем доме? – спросил я вместо приветствия. – Что, Танатос не отважился встретиться со мной лицом к лицу? С тех пор как я вручил Верховному Совету флакон с украденной душой, страшный бог смерти мудро меня избегал. – Нас прислал наш отец, – так же без приветствия откликнулся Элиас. – Люциан – мой брат. – Вот это да, – пробормотал я, выгибая бровь. – А Немидес размножается как кролик. И, по всей вероятности, так и продолжится, пока все важные позиции в Лиге не займут его сыновья. – Мы здесь не для того, чтобы ты поупражнялся в насмешках. Посмотрите-ка на него, малыш Люциан умел разговаривать. – В самом деле? Но ведь это основное требование, если вы хотите попасть на мой остров. В следующий раз лучше заранее поинтересуйся, к кому заявляешься гостем без приглашения. – Так как мое терпение подходило к концу, я снова перевел взгляд на Элиаса и придал своему голосу оттенок предупреждения. У меня нет настроения бестолково переругиваться с отпрысками Немидеса. – Чего хочет от меня ваш драгоценный родитель? – Янус взят под стражу. Я оттолкнулся от перил. Вот теперь они завоевали все мое внимание. – Он мертв? – Нет, – ответил за брата Люциан. – Я передал его Верховному Совету. Мне показалось, что убить его будет слишком милосердно. Я с новым интересом взглянул на этого парня с вьющимися волосами. Ему не больше двух столетий. Примечательно, что он смог схватить Януса – насколько бы тот еще ни был ослаблен проклятием крови. Значит, Люциан. Я запомнил это имя под ярлыком «Когда-нибудь-в-будущем-может-доставить-серьезные-проблемы» и опять вернулся к по-настоящему важным проблемам. – Я хочу поговорить с Янусом. Не совсем поговорить. Он будет умолять меня позволить ему сказать мне, где кинжал. – Не думаю, что мой отец… – Ты меня не понял! – ледяным тоном перебил я Элиаса. – Это не просьба. Впрочем, командира оказалось не так-то просто запугать, как я рассчитывал. Он подхватил мой грубый тон и ответил: – Ты сейчас в немилости у Верховного Совета. Ты сжег Рим! Я недовольно закатил глаза. – Так пусть просто скажут, что на город обрушился гнев богов. Не в первый же раз. Или спихнут все на Нерона. Насколько мне известно, они и так планировали избавиться от императора-марионетки Януса. – Это никак не меняет того, что ты… – Я предоставил Верховному Совету доказательства, чтобы осудить Януса! – пол задрожал. Остров был связан с моей силой и чрезвычайно чувствительно реагировал, когда меня кто-то злил. – Если они не хотят, чтобы вся Лига узнала, что члены Совета приняли в свои ряды сумасшедшего преступника, то лучше им исполнить мое желание. И у Элиаса, и у Люциана почернели глаза, стоило им уловить угрозу. Даже вдвоем им не по силам со мной справиться – тем более на моем острове. Похоже, из них двоих командир оказался более предусмотрительным, потому что несколько напряженных мгновений спустя он вздохнул: – Я посмотрю, что можно сделать. Большего я ожидать не мог. В конце концов, решение зависело не от него. Великодушно склонив голову, я втянул свою силу обратно. Потом взглянул на Люциана. Юный брахион встал в боевую стойку. Рука легла на рукоять ациама. – Лучше не трогай клинок, молокосос, – небрежно предостерег его я. – В итоге сам же и поранишься. С этими словами я отвернулся, представив Элиасу возможность самому приструнить вспыльчивого брата. Затем взял яблоко из вазы с фруктами и устроился на одном из лежаков. Гостям ничего не предложил – ни присесть, ни перекусить. Недвусмысленный намек: их дальнейшее присутствие нежелательно. Они игнорировали этот намек на протяжении половины яблока. Я смерил их свирепым взглядом. – Еще что-нибудь? Они мне мешали. – Для того, кто получил все, что хотел, у тебя не особенно приподнятое настроение, – примирительным тоном произнес Элиас, обводя элегантным жестом просторную виллу и великолепный вид. Я снова впился зубами в яблоко и, жуя, мрачно уставился на него. Пусть засунет свою дипломатию себе в одно место. Если есть что сказать – говори, а не пытайся сперва задобрить меня цветастыми речами. Элиас понял и поджал губы. – Из-за случившегося освободилось одно место в Совете, и отец подумал… – Не интересует.