Он вернулся к машине, где его ждал Геллер, занятый полировкой очков. Увидев улыбку на лице начальника, он пришёл в крайнее недоумение. 45 Всплеск подрывной активности был только началом процесса, конца которого видно не было. Из Лондона сыпались новые цели, а кампания по созданию препятствий для немцев, стремящихся усилить свое присутствие в Нормандии, превратилась в попытку взять на измор, связать им руки и деморализовать. А это означало новые выбросы снабжения, новые засады и нескончаемые регулярные подвозы провизии и оружия соседним группам маки, разбросанным по всему району. Ситуация осложнялась тем, что все они были вынуждены постоянно мигрировать, опасаясь налета немцев. Дни сливались в один. Нэнси спала урывками – в полях в ожидании выбросок, в машине, в обнимку с винтовкой, когда за рулём был кто-то из испанцев. Союзникам удалось закрепиться в Европе, и теперь от маки зависело, усилят ли они свои позиции. Взорвав все объекты из лондонского списка, они составили свой. Вместе с сотрудниками железных дорог они составили план и взорвали все пути, достаточно широкие для провоза бронированных машин, тем самым вынудив немцев перемещаться в меньших, более уязвимых вагонах, на которые маки устраивали молниеносные налёты и растворялись в лесу, оставляя на рельсах горящие поезда, набитые кричащими солдатами. Когда начиналась пальба, Нэнси просыпалась и жила. Как только её жизни переставала угрожать реальная опасность, её тело выключалось, и она проживала промежуточные часы между рейдами, как в дурмане. Конечно же, все были наслышаны о карательных расправах над местным населением. Ещё задолго до того, как Нэнси убежала в Лондон, была известна привычка нацистов убивать заложников в отместку за скрытые действия противника. Сначала они притворялись, что расстреливают политических пленных, курьеров и коммунистов, находящихся в их тюрьмах, но теперь даже о видимости порядка, контроля и справедливости было забыто. Возможно, французы не ожидали, что СС будет так вести себя во Франции. Даже узнав, что в Чехословакии после убийства одного из лидеров гестапо по фамилии Гейдрих начался массовый террор и были полностью истреблены две деревни с мужчинами, женщинами и детьми, французы подумали – нет, это возможно только в Восточной Европе. Но теперь они знали, что это не так. Слепая ярость эсэсовцев, когда их враг исчезал в горах и долинах, обрушивалась на тех, кто был привязан к своей земле и семьям и не мог убежать. – Чёрт. – Нэнси моргнула и подняла голову. Они ехали через Ведрин-Сен-Лу по знакомой дороге. Здесь они иногда покупали продукты у одного фермера. За следующим поворотом в небо поднимался столб дыма. Она протёрла глаза и присмотрелась. – Объехать? – спросил Матео. Нэнси снова и снова вглядывалась в дым. – Нет. Если это ферма Бойе, то она уже давно горит, и нам придётся потратить два часа и много топлива на крюк. Поедем прямо. Первый труп они увидели ещё до поворота. Это был пожилой мужчина, работник той фермы, где им тайком продавали сыр. Немцы повесили его на каштане, который своими тяжёлыми ветками бросал на дорогу тень. У Нэнси пересохло во рту. Матео повернул за поворот и начал замедлять ход. Ещё два тела – фермер и его жена. Бойе потерял руку в 1918 году, что позволило ему избежать призыва, и работал за троих, чтобы прокормить животных и наполнить хранилища. Их повесили рядом в проёме чердака сенного амбара. Сейчас же их дети пытались снять тела. Девочка лет двенадцати на чердаке пыталась перерезать верёвку перочинным ножом, а их сын, чуть младше сестры, ждал внизу, подняв руки и готовясь поймать тела. Из дома за амбаром продолжал идти дым. – Остановись, – скомандовала Нэнси. – Нэнси, мы уже ничем не поможем, – ответил Матео. – Останови машину, бери Жюля и помогите детям снять родителей. Он уже знал, что, когда она говорит таким тоном, лучше не спорить. Он остановил автомобиль, вылез, и Нэнси услышала, как он раздает задания маки, сидящим сзади. Двое из них взяли фермеров за ноги, а ещё двое перерезали верёвку. Тела упали, как свежие фрукты. Нэнси вспомнила, как Анри возил её в Бордо посмотреть на сбор винограда, и она любовалась, как тяжёлые фиолетовые сочные грозди с серым налётом падают в корзины. Дети, плача, кружили вокруг мужчин. Когда один из них понёс женщину через двор, девочка схватилась за её юбку. Времени их хоронить не было. Матео сказал положить тела под кладкой дров, закрыл им глаза и снял с шей верёвки. Девочка села между ними на земле и стала молча оплакивать родителей. Она поворачивалась то к отцу, то к матери, трогала их, брала за руки и отпускала, и снова брала. Нэнси вышла из машины, достала из кармана конверт, отсчитала толстую стопку купюр. Сколько стоит родитель? А два? А дом? Столько денег у неё не было. То, что она даст, хватит на еду на несколько недель. Отдать их мальчику? Где мальчик? Озверев от ненависти, он бросился к ней с маленьким ножичком, которым его сестра только что пыталась перерезать верёвку. Когда он успел его забрать? Он кричал, что это она виновата. Что он её убьёт. Она стояла и не двигаясь смотрела, как он к ней бежит. Матео отвернулся от тел и выхватил пистолет, но Жюль оказался быстрее – он сидел у ворот и прыгнул наперерез, остановив мальчишку прикладом винтовки. Ребёнок рухнул, как мешок с овсом. Нож вылетел из руки и упал в грязь. Жюль склонился над мальчиком, осмотрел его и встал. – Жить будет. Нэнси продолжала стоять как вкопанная. Жюль взял у неё из рук деньги, подбежал к девочке и отдал ей. Судя по её виду, она ничего не соображала. Её сознание было парализовано ужасом происходящего. Возможно, через какое-то время она придёт в себя. Сейчас она даже не замечала, что её брат лежит на земле у ворот. Жюль засунул деньги в карман её сарафана и ушёл. Они вернулись в машину, и фермерский дом исчез за изгибами долины. Позже, уже в автобусе, Нэнси объявила им время и место ночного десанта, а Матео передал ей листок бумаги. – Это было прикреплено к плащу месье, – сказал он, взял свою винтовку и, как и остальные, вышел из автобуса, оставив её одну. Она развернула лист и увидела своё изображение. Очень похожее на неё. Вознаграждение за поимку крайне опасного иностранного британского агента по имени Нэнси Уэйк, она же мадам Фиокка, она же Белая Мышь. Миллион франков. На эти деньги тот мальчик мог бы новую ферму купить. Она понимала, что он хотел напасть на неё не из-за денег, но на мгновение пожалела, что ему не удалось вонзить ей нож в живот и получить деньги. Чёрт. Возьми себя в руки, Нэнси. Если из-за неё они готовы пойти на такое – повесить мужа, жену, старика, что же они творят с Анри? Она вспомнила, в каком состоянии был Грегори, когда ему удалось сбежать от гестапо, и к горлу подступила тошнота. Дверь автобуса распахнулась. Денден. – Нэнси! Ты решила, кто будет принимать сегодня дары небес? Вместо ответа она протянула ему листок бумаги. Он быстро просмотрел его и вскинул брови. – Миллион франков! Ого-го! Ну, ты, главное, не загордись. Она взяла со стола стакан и налила себе щедрую дозу содержимого стеклянной бутылки на полке. Какой-то бренди, адски жгучий. – Не смешно, Денден. У этих извращенцев мой муж. Они вычислили, кто я такая, и отыграются на его шкуре. Он поднял руки. – Прости, прости. Я неудачно пошутил. Она налила себе ещё и выпила. Перед глазами у неё стояло тело старика, повешенного на каштане. А его тело кто снимет? – Для тебя это же всё одна большая шутка, да? – негромко пробормотала она, глядя на стакан. Краем глаза она увидела, что Денден вспыхнул. – Что ты сказала? – Знаешь, Гаспар прав. – Она взяла бутылку и, сгорбившись, села напротив него. Снова выпила. – Я несу ответственность за жизни сотен человек, а ты резвишься тут, как в отпуске. – Ну начинается! – всплеснул руками он. – Суёшь свой член в каждую дыру. – У него дернулся глаз. Надёжный признак, что ему больно это слышать. Она знала это точно. Помнила ещё с тренировочного лагеря. Но сейчас ей было всё равно. – Отлично, Нэнси. Нашла, на ком выместить чувство вины. Вперёд! – Мы тут всем жертвуем. – Она почувствовала, как сама держит верёвку и своими руками обматывает её вокруг их шей, сама сталкивает их с чердака и смеётся, когда верёвка натягивается и скрипит. – Да, давай, вывали на меня всю свою ненависть к себе, вскрой нарыв. – А ты даже револьвер не можешь в руки взять, потому что ты конченый трус. Она выпила ещё, наблюдая, как её слова вонзаются ему прямо между рёбер. Он побелел. – Извинись, Нэнси, – сказал он, вставая. Она посмотрела на него и решила, что не хочет извиняться. – Для тебя я – командир. Какое-то время он ждал, а потом металлическим голосом отрапортовал: – Сообщение из Лондона, командир. Вам предстоит принять гранатомёт «базука» и человека, который обучит маки обращению с ним. Завтра ночью. Место – коммуна Курсе. Место встречи – «Кафе дез ами». Контакт – блондин по имени Рене. Нужно спросить его, сколько времени, он ответит, что продал часы за бренди. Она смотрела на него и понимала: сейчас он её ненавидит. И так и должно быть, всё правильно. – Свободен. Он отдал честь и оставил её наедине с бутылкой. Ей так и не удалось поспать. В полудрёме между картинками взрывов и пожаров ей снилось лицо Бёма в квадратной рамке. Постепенно его улыбка становилась всё добрее, а огонь начинал поглощать её саму. Проснулась она от голоса матери, что-то шептавшей ей на ухо. Очнувшись, она поняла, что сидит на краю поля около Сен-Марка. Парадоксальным образом она умудрилась заснуть в процессе приёма десанта. Контейнеры уже были в воздухе, ими было усыпано всё небо. Она заставила себя встать. Тардиват повернулся. – Командир, – тихо сказал он. – Отдыхайте, если можете, мужчины сами всё соберут. Они знают, что делать. Она покачала головой. – Это моя работа, Тарди. – Это работа каждого из нас и ответственность каждого из нас. Окончание его фразы Нэнси уже не слышала – она быстро шагала по полю. На одном из контейнеров мелом был нарисован белый крест. Значит, это личная посылка для неё. Наверное, Бакмастер предупредил Дендена, что сбросит что-то для Нэнси, и поэтому тот был полон энтузиазма касательно сегодняшней выброски. Она вспомнила, что первая посылка с кремом для лица от Веры обрадовала её, как подарок на Рождество, но сейчас она уже не ждала сюрпризов от дяди Бакмастера. Как только контейнер перенесли в машину, она вскарабкалась за ним и открыла замок, не обращая внимания на недовольных солдат, ворчащих, что это «не по уставу». Крест означал не только то, что в контейнере есть посылка для Нэнси, но и что внутри нечто хрупкое. У неё были считаные минуты, чтобы вытащить это из-под упаковок пластита. Она снова спрыгнула вниз и, прислонившись к автомобилю, распаковала упаковку. Внутри был ещё один крем и флакон одеколона. Одеколон можно использовать как антисептик, его она решила оставить, а крем отдаст первой встречной женщине из деревни. Ещё было письмо. «К большому сожалению, никаких новостей о нашем оставшемся в Марселе друге», – было написано там. Напечатано на машинке. Она представила себе, как Вера сидит за столом на Бейкер-стрит и печатает его. Мимо ходят офицеры в чистой форме и обсуждают потери среди агентов во Франции: кто умер, кто не выдержал, кого отправили в лагерь, в клетку. Ещё была приписка рукой Бакмастера: «Мужайся, дорогая. Конец близко». Да пошёл он! Что он вообще знает об этой войне? Ближе, чем полоса препятствий в тренировочном лагере, он к боевым действиям и не подходил. Они хотя бы пытались что-то узнать об Анри? Конечно, нет. Они просто делают вид, чтобы заткнуть её ещё на какое-то время. Им нужно, чтобы она работала без передышки, до тех пор, пока какой-нибудь нацистский садист не размозжит ей голову или не повесит над сеновалом. Но Бём знает. Бём знает, где Анри. 46